Три билета в кино

В другие дни, когда мы возвращались из школы, то натыкались на ведра и тряпки, распахнутые окна, стирку штор. Сашка начинал бурчать вполголоса, что это все лишнее, что Лисе нужно больше отдыхать. Он ходил кругами вокруг нее и ворчал, как старый дед. Я просто брал тряпку и принимался за работу, чуть погодя он присоединялся к нам. Втроем работа шла быстрее, и вечера в такие дни мы обычно проводили на кухне за ужином, приготовленным мной, и осторожными разговорами. Все еще настороженный танец партнеров.

Они были похожи на два котла, которые тихо закипают, позвякивая крышками. Я опасался взрыва, поэтому начал неприятный для меня разговор, когда Василиса удалилась принять вечерний душ.

– Ты слишком давишь на нее, – я озвучил очевидную истину, которую он и так знал.

– Ну прости, чувак, я не такой терпеливый, как ты! – предсказуемо рявкнул Сашка полушепотом.

Чуть успокоившись, он помолчал, после чего продолжил уже другим тоном.

– Что-то не так, – его голос был по-настоящему взволнованным. – Внешне она как будто выздоровела, но это не так.

– Тебе нужно успокоиться, – постарался урезонить его я. – Ей просто нужно время, все будет хорошо.

– Чувак, раскрой глаза, – снова психанул он. – Она больше месяца не выходила из дома, не считая повторного визита к врачу, она моется по три раза в день, кричит каждую ночь, а днем либо летает с пропеллером в заду, либо лежит трупом. Насколько я знаю, это не совсем нормальное восстановление.

– Слушай, – я нахмурился. Про частые посещения ванной и нежелание выходить из дома я как-то упустил. – Не может же она просто отмахнуться от того, что с ней случилось. На это нужно время.

– Да знаю я, что нужно время. – Сашкины глаза впились меня, и я видел, что он хочет пнуть мою ногу под столом, но сдерживается. – Мне кажется, она сама не справляется, а говорить не хочет.

– Может, потому что ты чуть что рычишь на нее? – задал я очевидный вопрос. – Со мной она разговаривает.

– Да? Ну и что обсуждаете, дружелюбный ты наш? – с сарказмом спросил Сашка.

Я открыл рот, чтобы перечислить, и вдруг понял, что ни о чем особенном мы никогда не говорили. Фраза здесь, замечание там. Обсуждение обеда или каким моющим средством чистить ковер – это считается разговором? Пока я прокручивал все это в голове, друг насмешливо наблюдал за мной.

– И я не рычу на нее, – закончил он с самодовольным лицом. – Я беспокоюсь.

– Ты просто настолько нетерпеливый, что рычишь на все, что не поддается твоему контролю. – Я начал выходить из себя.

– А ты вечно летаешь в облаках, и все чики-пуки, пока не взорвется у тебя под самым носом, – ехидно заметил он. – И то не факт, что заметишь.

– А вот и не подеретесь, – раздался голос Василисы.

И мы с опозданием поняли, что вода в ванной давно не шумит, дверь распахнута, и хотя Лису не было видно, я был уверен, слышала она достаточно.

САША

Жеку иногда просто хотелось придушить. Иисус, ты испытываешь все мое терпение, заставляя объяснять что-то этому оленю. И вот теперь из-за него мы в заднице. Снова. Василиса показалась из ванной одетая в спортивный костюм и с тюрбаном из полотенца на голове. На фига тюрбан на короткой стрижке, я понять не мог. Выглядела она забавно, хоть под глазами и темнели круги. После душа настроение ее всегда было лучше, чем обычно. Но не сегодня. Впервые за последние полтора месяца я видел, как ее глаза негодующе блестели. Я реально беспокоился, что она подавляет свои эмоции, пряча где-то глубоко то, что по-настоящему ее волнует. Она всегда была безукоризненно вежлива, тиха и сдержана. Редкие полуулыбки для Жеки и осторожные взгляды и кивки для меня. Она никогда не повышала голос, не смеялась, хотя как раз в последнем не было ничего удивительного, и после вспышки ярости в первый день больше никогда не выражала какого-либо недовольства. Я пробовал бесить ее намеренно, я умею подмечать детали. Но она только поджимала губы и игнорировала подколки в свои периоды оживленности, либо безучастно смотрела на меня пустыми глазами в дни шавермы из одеяла. Плюс, стало казаться, что периоды одеяльной шавермы становились длиннее, поэтому когда я увидел раздражение на ее лице, то вздохнул почти радостно. Эт зря.

– Итак, у вас накопилось много вопросов ко мне, – начала Василиса, опять пытаясь подавить недовольство. – Которые вы почему-то обсуждаете между собой.

Она прошла на кухню и села на свое любимое место спиной к окну. И хотя мы проводили за столом немало вечеров за последнее время, именно сейчас у меня возникло чертово дежавю.

– Мне кажется, что у нас есть право задать некоторые вопросы. – Я не хотел, чтобы она снова спряталась в свою вежливую скорлупу, поэтому влетел в этот разговор с двух ног.

Жека пнул меня под столом, но попал по деревянной ножке и сдавленно охнул.

– Безусловно, – ответила Василиса. Я видел, что ее мотает от раздражения к чувству вины, которым она постоянно себя изводила. – Но лучше задать их мне, и я постараюсь ответить.

– Ну не надо было подслушивать разговор, и в свое время мы бы задали эти вопросы, – нагло заявил я.

Мне хотелось видеть злость, которую она прятала. Жека выпучил на меня глаза, наверное, думал, что я немного поехал головой.

– Не надо было орать на всю квартиру, если ты не хотел быть услышанным! – рявкнула Василиса, а я мысленно дал себе пять. Бинго!

– Прости, Лиса, – Жека попытался все уладить в своем стиле. От волнения он назвал ее сокращенным именем, которое сам же и придумал. – Саша ничего не имел в виду плохого, мы просто беспокоились.

Она сузила глаза и перевела взгляд на него. Ой дура-а-а-ак, сейчас отхватит.

– А ты что адвокат его? – насмешливо спросила Василиса сквозь зубы. – У него самого язык отсохнет ответить?

Теперь я видел перед собой живого человека, а не восковую куклу или заведенного болванчика, как в последние полтора месяца. От злости ее лицо покраснело, а дыхание стало прерывистым, я видел, что она сдерживает себя из последних сил, чтобы не закричать. Волна ярости уже накатила на Васу, и теперь ее было не остановить. Это было то, что нужно.

– Ой-ой, какие мы нежные, – язвительно продолжил я, вставая из-за стола и пытаясь уйти из кухни. – Два словечка про себя услышала и все-е-е-е…

Она подскочила со стула и, возмущенно пыхтя, понеслась за мной.

– Ты… ты…! – закричала она, задыхаясь, я заинтересованно поднял брови, с преувеличенно внимательным лицом оборачиваясь к ней. – Вечно всем недоволен. То не так, и это не эдак. Уборка – плохо, недоволен. Тишина в квартире – сопишь от злости за своими уроками. Тебя не поймешь! Ты просто невозможен! – Последние слова она уже вопила, красная от злости, тюрбан свалился с ее головы прямо на пол, но она даже не обратила на это внимания.

Жека замер в кухонном проеме, переводя взволнованный взгляд с меня на нее, наверное, вообще не понимая, как все вышло из-под контроля настолько быстро и почему. Я усмехнулся, и Василиса издала звук, похожий на рычание, крепко сжав кулаки.

– Кричать надо погромче, – посоветовал я.

– Что?.. – она разом растеряла весь свой боевой настрой, обе ее ладони захлопнули рот, вид стал испуганным.

– Говорю, – я постарался объяснить, – что испытывать злость и ярость – это нормально. Не надо притворяться здесь вежливой и сдержанной. Ты имеешь полное право злиться, ругаться, плакать и кричать, если тебе этого хочется.

– Зачем мне кричать? – Васа уже снова пыталась съежится, приняв жалкий вид, и я шагнул близко к ней, взял за плечи и легонько встряхнул. Она выглядела ошарашенной, я на секунду испугался, что сделал ей больно. Но она не пыталась отпрянуть и не была испуганной.

– Потому что если бы со мной случилось что-то похожее, – сказал я, – то мне бы хотелось кричать постоянно и, возможно, разбить что-нибудь.

– Почему? – прошептала она.

– Потому что с тобой случилось несправедливое дерьмо, – Жека никогда не ругался, поэтому услышав от него настолько грубое слово, мы оба вытаращили глаза по пять рублей, – а несправедливость всегда вызывает праведное возмущение, – закончил он как ни в чем не бывало, поднимая полотенце с пола и вешая на дверь ванной.