Страница 4 из 11
Вопросы эти были отнюдь не случайными, ведь в упомянутой выше книге поднимались такие неочевидные для «нормативной науки» вопросы, как третья сигнальная система и высшая сигнальная деятельность, «Универсальное излучение» и «Универсальное взаимодействие между Людьми», как эксперименты по «прямому видению», проходившие под руководством академика Н.П. Бехтеревой, с которой сотрудничали «мои петербуржцы» (кстати, в ответ Валентин Михайлович поведал, что в Советском Союзе начались исследования в схожих с этим направлениях, но позднее Хрущев своим решением их закрыл). В центре этой достаточно широкой концепции петербургских авторов лежит идея «Гуманитарного (человеческого по-русски) Общества» (общества нового типа, интуитивно искомого в мире в наше время) и научно-образовательная модель соответствующего Человека нового типа – «Человек Сознательный». Некоторые отголоски его искали еще в рамках построения государственной идеологии в СССР (в частности, в рамках концептуализации так называемого создания «советского человека»). Тем более значимыми были взгляды В.М. Фалина на сей счет.
Ответы В.М. Фалина (после некоторого раздумья – ведь пережитые им при и у власти периоды в рамках советской системы столь отличались один от другого) запомнились, и стоит привести их по памяти.
Одной из фундаментальных причин была изначальная слабость и все нарастающая «запущенность» теоретической базы официальной идеологии: начавшись с пересказа общих по характеру идей Маркса, а затем взглядов (чаще ситуативных) Ленина и Сталина, теория общественного развития обрекла себя на то, чтобы оставаться в «замкнутом кругу» (отсюда и поразившая тогда современников фраза Ю.В. Андропова «…мы не знаем общества, в котором живем…» – да и как это было узнать при отсутствии в СССР социологической науки?!). И это несмотря на мощные усилия по пропаганде марксистко-ленинской теории, выродившейся в итоге в добровольно-принудительные курсы и занятия. Уход от диктатуры пролетариата к государству рабочих и крестьян, с добавлением трудовой интеллигенции, а в 70-х к общенародному государству, если и расширял (концептуально, на бумаге) социальную базу власти, все менее отвечал на вопросы о будущем предназначении системы. «Утеря смыслов» в теории, а затем и в обществе (кроме естественных материальных интересов) была тем более ощутима в условиях нарастающего расхождения между пропагандой («словом») и реальностью («делом»). Но это, добавлю от себя, одна из «хронических болезней» российского социума, унаследованная от советских времен и сегодня…
Другая причина была связана с невысоким уровнем интеллектуального развития советской партийной элиты (Фалин знал о ней не понаслышке, пройдя от эксперта из окружения Сталина до секретаря ЦК КПСС при Горбачеве). Сказанное отнюдь не означает ни соответствующего происхождения, ни образования (сам В.М. Фалин тоже был «не из дворян» или потомственных интеллигентов, а с дипломами была уже почти вся сталинская номенклатура), но речь шла именно о личностном внимании руководящего кластера общества (сейчас его льстиво величают элитой) к вопросам теории, их внимании к главным концептуальным вопросам. Увы, большинство из них даже не чувствовало необходимости что-то переосмысливать во «всесильном марксистко-ленинском учении», отсюда – нарастающий консерватизм, застой, все большее отставание от запросов и ожиданий общества (отсюда и М.А. Суслов, как «главный идеолог партии», от позднего Сталина до позднего Брежнева). Разумеется, это не исключало наличие интеллектуально незаурядных людей в руководстве и аппарате единственной тогда партии, но очевидно, что они никогда не составляли там большинства (в этой связи, вспомнился краткий, но удивительно точный рассказ-зарисовка Эрнста Неизвестного: ожидая встречи на улице перед зданием ЦК на Старой площади со своим товарищем-цековцем, как художник, он уловил визуальное различие сотрудников, входящих и выходящих из его подъездов. Он назвал их «красненькие» (настоящие номенклатурные начальники) и «зелененькие» (интеллектуальная обслуга первых). Так, кстати, и был назван этот рассказ).
В этих условиях (первая и вторая причины действовали многие десятилетия) выхолащивание «советского человека» было лишь вопросом времени. Он, в массе своей, оказался в переломный момент сравнимым с «пустой куколкой, из которой давно вылетела бабочка». Однако срок жизни бабочки недолог, ее быстро сменяет следующее поколение. Хотелось бы надеяться, что следующее поколение людей будет не просто успешнее и «Человек сознательный» не только задержится в истории, но и создаст в будущем новую историю на новых принципах. Безусловно, новая публикация В.М. Фалина будет при этом востребована и поучительна, и отнюдь не только в связи с мировой политикой.
Независимый эксперт по вопросам мировой политики
д. ю. н. Алексей Семенович Кожемяков
Излучение Фалина
Валентина Михайловича Фалина знают многие, но есть в этом некий парадокс – его известность разная. Для одних Фалин – дипломат, для других – ценитель и покровитель искусства и его деятелей, для третьих – секретарь ЦК КПСС и беспощадный критик действий Горбачева, для четвертых – автор исключительно важных публикаций по истории Второго фронта и Второй мировой войны, «сумеркам богов», германскому вопросу и многим другим сюжетам, для пятых – «свидетель эпохи», как это представлено в редких документальных фильмах… Ни одно из этих представлений не исчерпывает всю глубину личности и судьбы нашего героя. Не претендует на это и наш короткий эскиз, в котором я поделюсь частью своих впечатлений и соображений о Валентине Михайловиче. Более обширная версия моих воспоминаний о нем и попытка осмысления его личности, надеюсь, увидит свет позже.
Мои впечатления сложились за относительно недолгий интервал нашего общения, лет десять, но это общение было со стороны Валентина Михайловича бесконечно щедрым. Наверное, оно не достигло ста часов «чистого времени», но приблизилось к этой планке. Соответственно, остался огромный массив впечатлений. К счастью, значительная часть нашего общения была записана. Из того, что записано, многое в свое время было «не для печати». Всегда с нами была рядом Нина Анатольевна, с неохотой, мягко, но справедливо и неумолимо прерывавшая наше затягивающееся обычно сверх запланированного общение. И всегда оно, где бы ни происходило – на Якиманке, в Подмосковье или на официальных мероприятиях, было незабываемо содержательным, открытым и по темам, и в смысле «продолжение следует». И оно следовало. Светлое и мудрое излучение Фалина продолжается.
Каким был Валентин Михайлович в эти последние десять лет, по крайней мере, каким он представал в нашем общении? Три обобщения мне кажутся наиболее существенными. Во-первых, как человек с исключительно большой, беспрецедентной жизненной историей. Во-вторых, как человек, сам пребывавший в Большой Истории, и не только нашей страны, но мира, всех его международных дел. В-третьих, как человек, осмысливший эту Историю, связавший века, события и смыслы. Во всех этих аспектах Валентин Михайлович был, безусловно, исторической личностью. Таких сегодня, кажется, не осталось.
Обозревая жизнь Валентина Михайловича, мы обнаружим целый ряд уникальных обстоятельств. Они не в том, что его жизнь складывалась в эпоху колоссальных перемен в России и мире, всех надломов траекторий. Так «повезло» многим, если не всем, представителям поколения, родившегося в конце 1920-х годов. Уникальность жизни В.М. Фалина, как представляется, состоит в беспрецедентном сочетании возможностей, доступа к информации и лицам, принимавшим в конце концов судьбоносные для мира и страны решения, испытаний, выпавших на его долю, и в тех его поступках, которые он совершал в сложных условиях персонального выбора, оставаясь при этом человеком, ученым и гражданином. Уникальность связана и с посмертной судьбой не только его научных идей, понимания и оценок ключевых событий XX века и более глубокой ретроспективы, но и самого его имени. Голос Валентина Михайловича еще будет принципиально значим в событиях, которые произойдут в будущем и которые без контекста, ясно и компетентно определенного Фалиным, не могут быть адекватно поняты.