Тайна лотоса

— Пентаур, — Нен-Нуфер придвигалась к нему, а жрецу некуда было отступать. — Ты такой умный, что можешь составлять гороскопы, — начала девушка. — Царица уже столько раз приносила дары, но чрево её остаётся пусто. Ты бы мог по звёздам предсказать, будет ли в этом году праздник в честь рождения наследника?

Он вжался горячей спиной в ледяную стену. Даже она ждёт от него ответа! Только он недостаточно умён, чтобы оправдать доверие Амени.

— Будь ты пятью годами младше, я бы просто улыбнулся на подобную просьбу, но сейчас я пойду против богов, если отпущу тебя без наказания за богохульство, — Пентаур поднял руку, и Нен-Нуфер зажмурилась, будто он и вправду способен был ударить её. Жрец опустил руку и сам зажмурился, не в силах видеть, как напрасный страх исказил любимые черты. — Супруга Божественного недосягаема для смертных! — Шёпот жреца раскатами цимбал отскакивал от пустых стен. — И ты не смеешь спрашивать Богов о подобном. У нас будет наследник, когда на то будет их воля. А сейчас ступай, а я стану молить, чтобы великий Пта не покарал тебя за своеволие. Ступай! Ступай! — уже чуть ли не выкрикнул он, когда Нен-Нуфер благодарно потянулась к его руке, чтобы поцеловать. И она, уже не сдерживая слёзы, бросилась к лестнице, а Пентаур уткнулся лбом в стену, моля Пта простить неразумность его Лотоса, а ему самому даровать силы выполнить поручение фараона.

Амени, поднявшись утром в башню, нашёл Пентаура спящим в том самом углу прямо на голых камнях. Верховный жрец присел подле него и накрыл рукой влажный лоб любимого ученика.

— Бедный мой мальчик, — прошептал Амени и склонился, чтобы поцеловать волоски, проступившие на уже давно не бритом затылке, но Пентаур проснулся раньше и затравленной кошкой отпрыгнул в скопившуюся в углу тьму. — Ты измучился. И это против воли богов изводить себя так, чтобы утро заставало тебя скорчившимся, подобно червяку.

Пентаур вскочил на ноги и склонился к покрытым белым полотном коленям наставника:

— Я больше не доверяю своим глазам, святой отец.

— Что ты видишь?

— Я вижу смерть.

Амени сжал ладонями щёки ученика, чтобы заглянуть в глубину тёмных глаз.

— Я не понимаю, чья она, — пролепетал Пентаур. — Позволь поделиться с тобой наблюдениями.

— Погоди, дай мне закончить с тем, зачем я поднялся к тебе, чтобы мысли о земном не омрачали наших божественных дел.

Пентаур склонился к руке жреца и отошёл в сторону, чтобы Амени смог подняться на ноги.

— Я долго размышлял над тем, что будет лучше для Нен-Нуфер.

Сердце Пентаура остановилось.

— Я наблюдал за нею весь месяц. Она не похожа на остальных девушек не только внешне, но и своим усердием. Ей уже открыты те знания, которые даны не всем дочерям царского дома, и наш Лотос не должен завянуть в нерадивых руках, — верховный жрец выдержал паузу. — Боги отдали её в храм, и здесь она должна остаться, но уже не в качестве сироты или прислужницы, но жрицы. Она достойна стать одной из служительниц Великой Хатор.

Пентаур отступил от учителя и простёр к нему руки, не веря услышанному.

— Я наблюдал за ней, — продолжал Амени. — Её дух сильнее плоти, и это божественный знак, который мы с тобой проглядели. И пришло время исправить ошибку. Я отыщу её после завтрака и скажу, что после грядущего праздника представлю её Тирии, верховной жрице Хатор…»

Сусанна вскинула голову, почувствовав чей-то пронзительный взгляд, но это просто солнце заглянуло на террасу. За всё время к её столику никто не подсел, ни из европейского, ни восточного мира. Похоже, у неё действительно было на лице зверское выражение. Сестра всегда говорила об этом, когда Сусанна при ней вчитывалась в написанный текст. Нет, три тысячи лет назад здесь было намного интереснее, и никакие платки не скрывали женских волос…

«Только Амени не нашёл Нен-Нуфер в пристройках, и одна из прислужниц указала ему на место, где следует искать девушку. Свернувшись, как кошка, та спала у ног статуи Исиды. Лицо хранило след недавних слёз, а измождённое тело вовсе не чувствовало холода. Амени долго стоял над скрючившейся девушкой, не решаясь потревожить ниспосланный богиней сон, но потом, испросив у Исиды позволения, присел подле спящей и осторожно коснулся щеки, укрытой светлыми волосами. Нен-Нуфер зашевелилась, но, увидев старого жреца, не отпрянула, как Пентаур, а тут же припала к его руке, будто у ледяных ног богини искала человеческого тепла.

— Я не помышляла ни о чём плохом, святой отец. Я только хотела ей помочь…

Амени сжал дрожащие плечи девушки и попытался поймать помутневший зелёный взгляд.

— Кому ты хотела помочь?

— Нашей царице…

И, зарыдав, Нен-Нуфер уткнулась в укрытые льном колени жреца. Амени опустил широкую ладонь ей на затылок и, дав время успокоиться, попросил рассказать всё по порядку.

— Я не знала о приезде царицы…

Вчера Никотриса одна с малочисленной свитой посетила храм, оставив скромное приношение, всего несколько украшений, но среди них Амени узнал ожерелье, которое всегда было на царице, когда та приезжала в храм на золотой колеснице фараона. На прошлом празднике Божественный повелел, чтобы царицу несли в носилках, и сейчас она отдала Пта последнее, что осталось у неё из личных подарков царственного супруга. Амени понял, что Никотрисе известно о просьбе фараона, и понимал, как и она, что только чудо беременности сохранит ей милость Его Святейшества.

— Я уже не могла уйти, — лепетала Нен-Нуфер. — Но я не вышла к ней, святой отец! Я спряталась за колонной и молилась, чтобы Хатор смилостивилась над нашей царицей и всеми нами. Я знаю, святой отец, что не смею поднимать глаза на жену Его Святейшества, и клянусь, что глядела только на статуи богов…

— Не плачь, милое дитя, хоть твои слёзы и чисты, а молитвы приятны уху богов. Мы все молимся о нашей царице. И твои молитвы будут куда сильнее, когда Хатор примет тебя в число своих жриц. После празднеств я отведу тебя к мудрой и прекрасной Тирии.

Нен-Нуфер поцеловала руку жреца, но лишь тот скрылся за поворотом, она с прежними рыданиями бросилась к ногам Исиды. Самые великие страхи свершились — её отдают Богине, обрекая на безбрачие, а ведь жена Амени обещала забрать её в город и отыскать жениха. Второй год в её теле расцветает красный цветок, и второй год её преследуют странные видения, в которых её обнимают крепкие мужские руки. И, если раньше она считала себя плохой и, сжимая в руках крохотную фигурку Исиды, которую носила на простом шнурке, молила богиню простить ей мысли, которые не посещают порядочную девушку Кемета, то теперь, когда её, вместо молчаливых невольниц, окружали болтливые танцовщицы, поняла, что давно пришло её время подарить тело мужчине и стать матерью, ведь Никотриса всего двумя годами старше, а уже четвёртый год Великая царица.

Собрав последние силы, Нен-Нуфер поднялась с ледяных плит и направилась к пристройкам, только вместо того, чтобы позавтракать, собрала в корзинку лепёшки, сладкие финики и немного пальмового вина, к которому сама никогда не притрагивалась, но которого вдоволь было у невольников. Незамеченная она покинула храм и направилась в Долину Царей, моля фараона простить такое скромное приношение его отцу. Обычно она оставляла с ужина самое лучшее, но вчера она не ела, да и нынче не собиралась в гробницу, но плакать в храме Нен-Нуфер боялась. Амени мог увидеть её и осудить за проявление печали, когда сердце должно было возликовать от оказанной милости.

Когда её в числе прочих танцовщиц, наставницы первый раз отпустили в город, она не пошла с шумными девушками на рыночную площадь, боясь получить от Пентаура нагоняй за легкомыслие. Она последовала за плакальщицами и, отстав на половине пути от похоронной процессии, оказалась среди гробниц царского дома. Усыпальница фараона Менеса оставалась открытой, и Нен-Нуфер вошла под своды молельни и возложила на жертвенник горсть фиников, которые захватила в дорогу. Такого скромного подношения эти стены ещё не видел, и Нен-Нуфер склонилась перед дверью, за которой находилась статуя фараона, объясняя, что это всё, что у неё есть. И через мгновение поймала себя на том, что рассказывает фараону всю свою жизнь. И так, всякий раз, когда их отпускали из храма, она стала приходить к фараону, как другие приходят к родителям. И лишь перед духом Менеса она не скрывала своих страхов, тайных желаний и порой слёз, хоть всегда просила прощения за слабость.