Тайна лотоса

Не поднимая глаз на учителя, молодой жрец прошептал:

— Ты ведь всё видел, святой отец.

— Я видел в твоих глазах только похоть.

— Нет! Это не правда!

Пентаур утратил последнее спокойствие и, вскочив со скамьи, зашагал по скромной келье взад-вперед. Шаги гулко отзывались в тишине, но верховный жрец уселся на скамью и не спешил с продолжением, и когда наконец произнёс „Я знаю“, на глазах Пентаура уже блестели слёзы.

— Я знаю, знаю… Иначе б не беспокоился, ведь ты молодой мужчина, и ни один вельможа не поверит, что такой красавец к тридцати годам остался девственен. Подойди ко мне.

Пентаур сделал шаг к скамье, и Амени чуть ли не силой усадил ученика подле себя.

— К сожалению, в рядах наших жрецов не так уж и много благочестия, и ты всегда был оплотом моих надежд. Ты, как я, исто служишь богам. Твоё чело с ранних лет отмечено печатью мудрости, и ты сможешь многократно приумножить свои знания, если не променяешь дар богов на женщину. Я прекрасно знаю, как тяжело смирить плоть в юности и как напрасно пытаемся мы разбудить её в зрелые годы, когда нам дозволено жениться. Я познал боль и скорбь. Я, как и ты, обливался потом при виде тел танцовщиц, но Пта и Хатор укрепили мой дух, смирили плоть, и я достиг тех высот, на которых желаю видеть тебя.

— Дело не только в моей плоти, святой отец, — Пентаур вдруг почувствовал непреодолимое желание припасть к груди учителя, но не смел протянуть даже руки в стенах храма, где не прощают служителям слабости. Однако Амени сам притянул голову ученика к покрывающей плечо шкуре. — Я не чувствую физического влечения к другим женщинам, — шептал Пентаур, — хотя каких только красавиц не встретишь в нашем храме. Меня манит лишь она одна. Но я и люблю её, люблю так чисто, как любят нас боги, — добавил он быстро.

— Я в этом и не сомневаюсь, сын мой. Нен-Нуфер выросла на твоих руках, и ты полюбил её, как любят дочь, но ты ей не отец, и твоё тело знает это. Но не мани даже тебя её тело, как любому отцу, тебе тяжело будет отдать её, но боги не оставляют нам выбора. Пришло её время.

Пентаур вздрогнул и взглянул с испугом на верховного жреца.

— Я не понимаю тебя, святой отец?

— Она переедет в мой дом, и там, возможно, к ней кто-нибудь посватается. Я понимаю, что шансы не велики. И всё же моя жена уверена, что ради её красоты кто-то забудет, что она найдена в реке.

Пентаур отодвинулся на самый край скамьи и уставился в пустой пол.

Амени поднялся, но успел опустить на плечо ученика руку, чтобы Пентаур не последовал его примеру.

— Ей уже пятнадцать, и моя жена второй год настоятельно рекомендует выдать её замуж, — он ещё сильнее надавил на плечо ученика. — Пентаур, ты не можешь сохранить Нен-Нуфер для себя. Не можешь. Ей пора становиться матерью, как того желает великая Хатор. А ты, коли пожелаешь, когда придёт время, получишь в жёны мою младшую дочь. Это будет честь для меня иметь такого зятя.

Не добавив больше и слова, Амени покинул келью, и лишь гул его шагов стих, Пентаур упал ничком на ледяной пол, как часто делал в башне после ухода Нен-Нуфер. Отдать её другому мужчине и учить их сына тайным знаниям писца — такова его судьба. Он знал это с первых дней своего странного отцовства, но дни казались тогда слишком длинными, чтобы позволять тревогам омрачать радость общения с девочкой, а теперь они летели вихрем и обжигали лицо, как горячее дыхание злого Сета…»

Глава 5

«Минул месяц с тайного разговора, и Амени будто забыл о нём. Ни словом, ни жестом не намекал больше верховный жрец на отъезд Нен-Нуфер и до сих пор не сказал самой девушке про возможное сватовство, но молодой жрец знал, что это лишь краткая отсрочка неизбежного конца его трепетного счастья. Он должен позабыть Нен-Нуфер, постараться забыть — как желают того боги, но ноги сами несли жреца к танцовщицам, и Нен-Нуфер не всегда догадывалась об его присутствии. Он прятался за колоннами и, убедившись, что она всё ещё в храме, и Амени не исполнил задуманное у него за спиной, спешил укрыться в своей башне.

Нен-Нуфер не занималась теперь сбором и приготовлением лечебных трав. Всё свободное время отдавала она музыке и танцам, заслуженно принимая от наставниц похвалу.

Девушка не нарушала больше запрета воспитателя и не тревожила его покой в башне, но однажды поздним вечером, едва лишь он разложил по краям папируса камушки, Нен-Нуфер появилась перед ним в прежнем простом льняном платье, которое уже едва прикрывало колени. Без золотых браслетов и ставшей уже привычной краски вокруг глаз, с растрёпанными волосами и прежней робкой улыбкой на приоткрытых губах.

— Не прогоняй меня! — чуть ли не выкрикнула она, когда Пентаур от неожиданности вскочил из-за стола.

Жрец рухнул на табурет и уставился в папирус, не видя больше иероглифов. Они закружились в неистовом танце, таком, каким на грядущем празднике вновь порадуют взор Божественного храмовые танцовщицы, и Нен-Нуфер в их числе.

— Зачем ты пришла?! — голос молодого жреца походил на приглушённый рык дикого зверя.

Девушка не шелохнулась, светлым облаком закрыв от него звёздное небо. Десять лун назад Амени вызвал его в келью и передал желание фараона знать благосклонность богов. И вот уже которую ночь Пентаур напрасно вглядывается в небо, не в силах по движению светил предсказать будущее своего народа. Пред глазами, затмевая звёзды, стояло лицо Божественного, и молодой жрец всякий раз закрывал глаза, чтобы не видеть больше пустой взгляд, которым наградил его фараон, когда в последний раз возложил дары к ногам статуи Пта. Следом шла царица, и сердце Пентаура сжалось, когда он увидел её бескровное лицо. Амени подтвердил самые страшные опасения — фараон решил получить у богов разрешение на поиск новой царицы.

— Во дворце ни для кого не секрет, что Сети прочит на место Никотрисы свою старшую дочь, но Асенат ещё так юна. Пройдёт по меньшей мере два года, прежде чем могущественная Таверет ниспошлёт девочке желанное дитя. И всё же фараон ждёт ответ от бога, и этот ответ принесёшь ему ты. Никому другому я не могу доверить судьбу Кемета, только тебе, Пентаур.

И вот Пентаур вновь лежал у ног Пта, обессиленный от молитв и страха своего невежества. Глаза болели от бесчисленных папирусов, которые он прочитывал, чтобы разгадать движения светил. И последнее, что сейчас нужно было ему — это борьба с собственной плотью, итак истощённой постом и ночными бдениями.

— Зачем ты пришла? — повторил он твёрже. — Я велел не тревожить меня в часы работы.

— Ты не спишь, ты не ешь.

— Откуда ты знаешь? — голос его дрогнул. — Или танцовщицам разрешено подглядывать за жрецами?!

Он так ударил кулаком по столу, что один камушек скатился с края папируса. Пентаур опомнился и вернул его на место.

— Почему ты так зол на меня? В чём я провинилась? Даже жена Амени больше не посылает за мной, когда приходит в храм…

Сердце Пентаура сжалось. То ли думы о фараоне не оставляют Амени времени на устройство судьбы девушки, то ли он давно всё решил и просто не желает отвлекать Пентаура лишними тревогами от выполнения приказа Божественного.

— Я уже который день прихожу к тебе, — голос Нен-Нуфер звенел от сдерживаемых слёз. — Но ты так занят, что не видишь меня, когда я стою у тебя за спиной.

Сердце Пентаура забилось сильнее. Неужели она следит за ним так же, как он следит за ней…

Нен-Нуфер отошла от лестницы и облокотилась на парапет, устремив взор на освещённый царский дворец. Пентаур остался за столом, хотя и понимал, что она ждёт, когда он, как прежде, встанет рядом. Минуты тянулись самым тягучим мёдом. Нен-Нуфер молчала и ждала. Ждала его. Сердце Пентаура сжалось, а потом заколотилось с такой силой, что подпрыгнуло к самому горлу, и будто неведомая сила подняла жреца на ноги и отнесла к парапету, где он забился в самый угол, чтобы даже вытянутой рукой, даже указательным пальцем не дотронуться до светящегося в темноте плеча. Но, увы, и на таком расстоянии ноздри щекотал приторный аромат притираний. От Нен-Нуфер пахло женщиной. Она выросла, и эти стены теперь не оберегают её, а прячут от жизни.