Страница 101 из 110
Ответ прозвучал твёрдо и ровно, будто Нен-Нуфер всё своё молчание репетировала его. А ведь последние перед родами слова звучали признанием в любви, , а теперь… Теперь он получил то, на что соглашался перед очами жреца Пта — он просил жизнь для царицы, даже если та решит провести её вдали от него. Но слова ли это самой Нен-Нуфер? Или же эта мысль подарена ей Пентауром, который так и не сумел простить фараону обманной женитьбы. Жрец любит её совсем не так, как Амени. Он любит воспитанницу храма ещё с большей страстью, чем сам фараон, и поставил заботу о ней наперёд обязанностям перед Пта. Он такой же преступник, как и правитель Кемета, , но она, избранница Хатор и Пта, как может она ставить личную обиду наперёд блага Кемета, ведь Нен-Нуфер известно, к чему приведёт фараона разлука с ней — к полному фиалу и бессонным ночам.
— А я хочу оставить тебя подле себя, — по прежнему тихо, но более настойчиво произнёс фараон, пытаясь усовестить жену. Он готов верным псом спать на циновке у её ног, только бы не стоять у задёрнутого полога её спальни. И он не хочет приказывать ей — его руки нынче слишком слабы, чтобы удержать её запястья. Опомнись, царица Кемета! Опомнись!
— А я хочу уйти и быть подле матери, — Нен-Нуфер даже повысила голос. — Ты не в праве запретить мне это.
— Когда же я запрещал тебе общение с Ти? — фараон пытался говорить тихо, хотя рыдания подступили уже к самому горлу. — Я не претендую на день, , но ночь хочу оставить себе.
— Твои желания не совпадают с желаниями Хатор. За твою ложь я заплатила сыном! — вскричала Нен-Нуфер. — Не упорствуй, ибо ты, как правитель, неприкасаем для Богов, и потому за твои ошибки будут платить те, кто посмел шагнуть за тобой, презрев божественную волю.
— Да что ты знаешь про волю Богов! — фараон не мог больше покорно сидеть на кровати. Он вскочил и зашагал по комнате, не в силах совладать с охватившим его гневом на несправедливые обвинения. — Первенец моих родителей умер в младенчестве, но мать родила меня, спустя два года, не сетуя на волю Богов и не обвиняя моего отца…
— А ей не в чем было обвинить фараона Менеса! — Нен-Нуфер приподняла голову, и фараон бросился к ней, боясь, что та попытается встать. Её плечи вновь оказались в его руках, да только глаза обжигали сильнее пламени, на котором он сжёг папирус, но отстраняться от боли он не стал: — Твой отец не взял твою мать обманом. А ты, ты не верил в мою любовь и положил на весы не своё сердце, а благо Кемета, зная, что я изберу его, потому что Хатор не упрекнёт того, кто заботится о своём народе, , но заставить платить того, кто возымел наглость поставить свои желания превыше долга!
— Я слышу слова Пентаура! — вскричал фараон. — Это он вложил их тебе в уста!
Фараон чувствовал, как у него начинают дрожать руки, , а в голове закипает от негодования кровь. Как мог он оставить жреца так надолго с Нен-Нуфер. Он, знающий, что такое протягивать руки к желанному телу и получать по ним божественным кнутом!
— Это мои слова, Райя! Это мои слова, которые пятнадцать дней я берегла для своего мужа. Пентаур не посмел бы ни в чём обвинить тебя, потому что сам презрел долг перед Пта, народом Кемета и Амени, предложив себя мне в мужья, когда Амени пообещал меня Хатор.
Нен-Нуфер сумела разорвать кольцо дрожащих рук и поднялась с постели. Фараону пришлось отступить, хотя он и продолжал тянуться к жене руками, страшась, что слабость возьмёт над царицей верх. Но нет, Нен-Нуфер стояла перед ним прямая и гордая, с горящими, как у кошки, глазами.
— Я напомнила ему о долге, и он одумался. Я напомнила тебе о твоём, , но ты не одумался. И Пентаур хотя бы остался передо мной честен. Ты же лгал мне все эти месяцы. Ах, если бы ты нашёл в себе силы сказать правду, наш сын родился бы живым, , но ты, ты…
И тут фараон ринулся к жене, чтобы не дать ей упасть, но подхватив на руки, остался стоять посреди спальни, вдруг испугавшись, что прижимает к груди любимое тело в последний раз.
— Отпусти меня! — просьба Нен-Нуфер была едва различима за всхлипываниями, , но фараон побоялся проигнорировать её. Он опустил Нен-Нуфер обратно на ложе и укрыл простынёй.
— Я жду тебя завтра к ужину. И если ты не придёшь завтра, я буду ждать тебя послезавтра и все вечера, последующие за этим. Ты — моя жена, , а я — твой муж. И так будет до скончания веков.
Он коснулся груди и затем прикрытого покрывалом тела своей царицы. Прождал ответа целую минуту и, не дождавшись, вернулся в свою одинокую постель, понимая, что встретится с Нен-Нуфер теперь лишь на похоронах сына ровно через пятьдесят пять дней. Однако на завтра велел накрыть стол на двоих. И на послезавтра. И на следующий день, как и обещал. Он не вступал на женскую половину дворца, давая царице полную свободу. Любовь сильнее смерти, так его учили, так он и полюбил свою жену и верил, что Нен-Нуфер просто нужно время, чтобы успокоиться и смириться с временной разлукой с сыном. Пентаур вернулся в храм и не будет больше смущать её своим скорбным видом, , а Ти и Никотриса постараются вернуть в сердце Нен-Нуфер благосклонность к мужу.
В этом он нисколько не сомневался и радовался, узнав, что Никотриса, спустя десять дней, стала провожать Нен-Нуфер в дом Сети. Однако пресекал всякие разговоры, говоря брату, что желает услышать всё из уст самой Нен-Нуфер. Только маленький Райя, глаза которого при встречи с отцом светились неподдельной радостью, выбалтывал всё, что происходило у пруда. Нен-Нуфер с удвоенным усердием вернулась к обучению детей. Сети стал часто брать мальчика в свою колесницу, и фараон не мог удержаться и встречал их на конюшне, чтобы пригласить к обеду. Вечерами же смотрел в пустое кресло царицы и верил, что раз та вспомнила долг перед учениками, то вспомнит его и перед мужем, когда проводит сына в царство Осириса. Тогда их любовь раскроется чистым лотосом в тине прошлых переживаний и лжи. Однако ожидание не становилось легче, и фараон пригласил за стол Никотрису в надежде разговорить, , но та не знала, что сказать повелителю про царицу. Она говорила лишь про гробницу, в которую так и не смогла привести Нен-Нуфер и сейчас просила помощи супруга. Фараон ухватился за возможность увидеться с Нен-Нуфер и велел ждать его завтра подле гробницы. Он даже суд не довершил, испросив у Хентики позволения удалиться. Но когда они с Сети примчались к гробнице, загнав лошадей, стража доложила, что царицы уже час как находятся в гробнице и велели смотрителю оставить их одних.
— Ты спустишься к ним?
Тон вопроса подсказал фараону ответ:
— Нет, Сети, я пошлю к ним смотрителя.
Обе царицы вернулись вместе со смотрителем, и ни одна не пожелала сопровождать фараона в детскую погребальную камеру. Фараон пытался поймать взгляд Нен-Нуфер, , но та всё время глядела мимо. Одно порадовало его: она подвела глаза, украсила волосы и надела подаренные им украшения, хотя сейчас он с радостью увидел бы на ней прежнее ожерелье с лотосами.
Они с Сети молча шли за смотрителем и одним из стенописцев, который нёс дополнительный факел. Росписи были завершены, и фараон с радостью нашёл среди прочих свою фигуру — они с подросшим сыном охотились в камышах на уток. Здесь была и Нен-Нуфер, и Никотриса. Со вздохом фараон подумал, что хотя бы после смерти они все будут вместе и в хорошем расположении духа. Он дотронулся рукой до пустого саркофага, в который скоро положат другой с мумией сына, и Сети пообещал достать из своего пруда лучшие лотосы.
Поднявшись из гробницы, они не нашли царских носилок. Сети с опаской покосился на брата, , но тот не выказал ни обиды, ни гнева на самоуправство Нен-Нуфер. Быть может, царицы хотели вернуться во дворец чуть раньше, чтобы приготовиться к обеду, на который он пригласил обеих. Однако братьев удивило, что они не нагнали носилки по дороге и не увидели их во дворе.
— Ты беспокоишься? — спросил Сети. — Они вероятно отправились в храм, ведь это первый раз после родов, как царица покинула дворец. Хочешь, чтобы я послал гонца к Амени?