Тайна лотоса

— Поздно, — Реза ткнул пальцем в стопку листов с иероглифами. — Эта история прожита давным-давно и записана мной со слов её главного участника шестнадцать лет назад. Он сказал, что я должен понять важность возложенной на меня миссии по твоему созданию и вообще… Без прошлого нет будущего, и все мы звенья одной цепи, все мы одной крови, что скарабей, что фараон, что ты, что я… Все мы равны перед Великим Ра…

Вы повторяетесь, мистер Атертон, это я уже слышала. Давайте что-то новое. Про заклинание уже, чего тянуть-то до рассвета!

— И как он вам её рассказал?

Суслик, ты напрашиваешься на очередной бред! Уж лучше бред, чем молчание. Он же меня взглядом сейчас сожрёт!

— Очень просто, я же уже рассказывал, что мы с  ним с детства разговаривали. Только если раньше мне приходилось подходить к статуи близко, чтобы слышать в голове его голос, то теперь, когда его тело полностью в моём, он говорит со мной, когда ему заблагорассудится. Впрочем, сейчас, как я понимаю, у него появились дела поважнее — теперь он получил возможность говорить с царицей напрямую без меня и без тебя. Если он никогда не вернётся, я не стану по нему скучать, как, впрочем, и ты по Нен-Нуфер, потому что ты её почти не знала.

— Как же! — Сусанна поняла, что больше молчать не в силах. — Она мне диктовала свою историю. Я же сказала, что не понимала, как из меня это лилось. Теперь понимаю, что была просто ручкой, а не творцом. А потом чернила закончились, верно, вот я и не дописала, так?

Суслик, не провоцируй! Он же выберется из любого капкана. Его подловить на нелогичности невозможно или просто не в твоих силах. А я попытаюсь, попытаюсь!

— Нет, не так, — улыбнулся Реза.

Видишь, Суслик, не судьба тебе переиграть мистера Атертона. Для равных сил тебе надо сначала тронуться умом. Да я уже на грани! Я уже готова поверить, что в первый раз в гробнице с ребёнком со мной говорил сам фараон. Только я нифига не поняла по-египетски! Суслик, ты там держись. Тебе что мистер Атертон сказал, когда у него было просветление? Что тебе надо постараться остаться в его обществе в здравом уме. Здесь нет Аббаса, чтобы вытаскивать брата из пруда, здесь есть только ты — и только мозги тебе будут служить спасательным кругом в омуте фантазии и детских игр правнука Раймонда Атертона!

— Всё было намного банальней — я дописал именно до встречи Нен-Нуфер и фараона у пруда… У меня болели пальцы, в глазах двоилось от иероглифов… Я нашёл себя спящем на столе. В голове была пустота. Я взывал к фараону, но статуя молчала. Я тогда даже пнул этот кусок золота со злости. Тишина. И я поспешил поверить, что история рассказана. Они встретились, всё! Я могу совершить обряд, и фараон оставит меня в покое на шестнадцать лет, пока Нен-Нуфер не подрастёт. Вот потому ты и не знала продолжения истории своей жизни. Я был слишком скор, но меня подгоняло не любопытство, а страх смерти. Мне понадобились рисунок, амулет и льняное платье. Я запер кабинет, уложил на пол статую, обрядил в платье и надел на шею амулет. Сам я обложился рисунками, потому что во время прочтения заклинания мне надо было мысленно визуализировать создаваемый образ. Всё. Я поставил статую на прежнее место между книжными шкафами, а платье с амулетом спрятал, как думал тогда, на шестнадцать лет. И, я стал ждать, что фараон скажет мне спасибо. А в ответ — тишина, он перестал со мной разговаривать. Сначала я обрадовался — я победил проклятье, я всё сделал верно! Но в древней инструкции был последний пункт, который я попытался проигнорировать — это заклинание надо было прочитать второй раз через шестнадцать лет на рассвете вместе с созданной девушкой.  В общем я решил, что скорее всего через шестнадцать лет это чудо материализуется из воздуха. Как же я ошибся.

— И как же ты нашёл меня?

— Нашёл? Я тебя не находил. Я до последнего момента. До того самого прочтения заклинания на восходе солнца под видом чтения гимна Осирису не верил, что это ты. Не верил в реальность происходящего. До последнего мне хотелось верить, что я просто сумасшедший, и мне всё это приснилось.

— А, может, ты действительно сумасшедший?

Суслик, ты чего… У всего же есть границы. Нельзя так в лоб называть чёрное чёрным.

Реза запрокинул голову и уставился в плотный полог, будто мог видеть сквозь него звёзды.

— Я так и думал, что ты мне не поверишь. Потому не стану рассказывать дальше про твоё создание. Быть может, это и к лучшему. Я буду счастлив, если ты вот так просто избавилась от Нен-Нуфер. Так ты хочешь услышать продолжение её истории?

— Я не хочу, чтобы ты порвал хоть один лист.

По губам Резы скользнула улыбка:

— Я не притронусь к рукописи. Я помню всё наизусть. Слушай.

Глава 37

«Прошло десять дней, а фараону так и не позволили увидеть царицу. Пентаур лишь на словах спешил в храм, а на деле не отходил от воспитанницы ни на минуту, пусть и заверял фараона, что жизни её ничего не угрожает. Жреца беспокоило другое, и потому фараон не позволил перенести царицу в её покои, предпочтя самому уйти в соседнюю комнату —  оба хотели увериться в здравомыслии царицы прежде, чем допустить до неё Ти и Никотрису, которые несмотря на запрет каждый день дожидались возвращения фараона, надеясь испросить дозволения войти. Чтобы отвлечь женщин, фараон велел обеим заняться росписями в его гробнице, чтобы смотритель не забыл ни одной детали, необходимой младенцу в загробном мире. И так же велел приготовить игрушки, которые они отнесут туда во время похорон.

— Через пять дней я увижу Нен-Нуфер? —  спросил фараон, когда Пентаур присоединился к его вечерней трапезе. — Не молчи. Я устал от твоего молчания.

Пентаур всё равно не поднял на него глаз. Бледный, с опущенными плечами, жрец внушал фараону ужас.

— Я могу поручиться лишь за её тело, — Пентаур растягивал слова, будто не знал, что сказать повелителю. — С душевной болезнью справиться очень тяжело. Ожидая рождения сына, Нен-Нуфер успела проститься с миром живых и сейчас ей тяжело в него вернуться. Она не говорит со мной. Я пытался дать ей перо, но она не хочет и писать. Будем надеяться, что тебя она встретит куда более радостно, — и жрец возложил руки на колени.  — Прости, я не могу сегодня есть. И завтра тоже. Я дал обет Пта…

— Тогда и я не стану есть, — фараон резко отодвинул блюдо и уже хотел хлопнуть в ладоши, когда Пентаур поднял руку:

— Не будет в том пользы. Ты прежде всего правитель, а потом уже муж. Не забывай этого. Твоя забота о благе Кемета не умаляет твоей любви к Нен-Нуфер.

— Я всё равно не могу есть.

Фараон прикрыл глаза, чтобы вновь увидеть желанный образ. Он завидовал девушкам с опахалами, которых допускали до царицы, когда в спальне становилось невыносимо жарко. Он сам готов был обмахивать царицу, как она когда-то обмахивала его, стоя позади трона. Но жрец оставался неумолим, не позволяя ему входить в опочивальню даже под покровом ночи, даже в часы её сна. Ожидание оказалось для фараона слишком мучительным, и Сети пару раз предлагал брату своё общество, но тот предпочитал плакать в одиночестве, каря себя за малодушие. Как же ему с улыбкой проводить сына в царство мёртвых, когда все мысли сосредоточены на его матери, которую он всеми силами души желает оставить подле себя. Теперь, когда Нен-Нуфер свободна от тяготевшего над ней предначертания смерти, она сумеет насладиться подаренным короной величием. У них будут новые дети, и если кто-то из них покажется ему лучшим наследником, чем сын Хемет, он дарует власть новому избраннику.

Подобные мысли лишали сна, и пять дней вылились в череду мучительных раздумий, потому фараон вступил во мрак спальни, шатаясь, точно пьяный. Нен-Нуфер позволила ему присесть в ногах, но не протянула руки, и, вместо долгожданных пальцев, ему пришлось сжать пустые простыни.

— Ты позволишь мне остаться до утра? — спросил он осторожно.

— Безусловно, — послышался тихий незнакомый голос.  — Это твоя спальня. И раз минул срок моего заточения, я хочу вернуться в свои покои.