Страница 2 из 86
Сколько ещё они шли, сколько речных петель осталось позади - того они не смогли бы ответить, если б кто и спросил. Ни один, ни второй не считали, всецело отдавшись одному лишь желанию - непременно достичь безопасной стоянки. Внезапно, они поняли, что гнилостный запах болота, что уже с полудня неотступно сопровождал их, куда-то улетучился. Оба удивлённо посмотрели вбок и к своей радости обнаружили, что обоняние их не обмануло: болото исчезло, осталось где-то позади, за тесной чередой, топорщащихся острыми сучками, еловых стволов. Не сговариваясь, они свернули вправо и вскоре ступили на узкую, но хорошо набитую оленьими и лосиными копытами тропу. Тяжело переводя дыхание, они переглянулись и их лица осветились торжеством.
Небо, между тем, начало тускнеть. Светлое пятно в гусином пухе серых облаков, которое до того висело над лесом за левым плечом, опустилось за деревья, предвещая завершение дня. Охотники, решив, что они либо доберутся до стоянки, поспешая вперёд, либо выберут удобное место, если она осталась где-то позади, собрали остатки сил и перешли на бег, стараясь обогнать наступление ночи.
Тропа то и дело ветвилась, распадаясь на отдельные рукава, но люди, раз уже обманутые хитрым лесным стариком, упрямо держались избранного направления, не сворачивая ни в одну, ни в другую сторону. Напрасно одноглазый Л'ёкко выглядывал из тёмной глухомани - охотники, не поддаваясь на его уловки, быстро продвигались вперёд. Нет, не видать старику удачи, не пировать над костями двух загубленных странников! Осталось пересилить юхти, что выползут из нор и щелей под покровом темноты в надежде поживиться человеческой плотью и испить животворящей силы невесомых душ своих жертв.
Уже в обволакивающем землю сиреневом сумраке охотники заметили впереди меж мельтешения ветвей на одном из деревьев белёсую затесь и наперегонки бросились к ней, боясь обнаружить ошибку, еле сдерживая готовую прорваться наружу радость.
На неширокой прогалине, окружённой огромными елями, находился крохотный шалаш, обложенный потускневшим лапником, местами уже съехавшим и обнажившим неошкуренные жерди остова. Напротив входа в шалаш, на шершавом стволе виднелся грубо сработанный лик с нависающими надглазьями, прямым носом и продолговатым отверстием рта, перепачканного давно высохшей, потерявшей яркость жертвенной кровью. У оголённых корней дерева были сложены аккуратной кучкой объеденные до белизны муравьями и мышами оленьи кости - остатки подношений заключённому в личине хёнки – духу-охранителю. Всё было как обычно, всё так же, как и на других стоянках, оставшихся на пути того, кто шёл впереди - их брата.
Охотники окинули стоянку лишь беглым взглядом – достаточным, чтобы убедиться, что всё сделано правильно – и тут же, побросав оружие и поклажу, кинулись собирать дрова. Огонь – ещё одно непременное условие, наряду с личиной и крышей над головой; теперь им нужен был огонь, чтобы юхти не прикоснулись к ним, не сжали бесплотными пальцами их сердца и не обратили их самих в бездыханный прах. Они лихорадочно сновали вокруг лагеря, подбирая валежины, выламывая сухостоины и швыряя всё это к шалашу, не забывая поглядывать по сторонам и прислушиваться. Впрочем, пока дневной свет окончательно не померк, вряд ли можно было ожидать прихода ночных демонов.
Когда запас дров, включая и два бревна, которые они подволокли последними, показался им достаточным, для того, чтобы долгое время отпугивать лесную нечисть, мужчины развели огонь, вооружившись, сходили к недалёкой реке за водой и принялись обустраивать своё временное пристанище. Наломав побольше лапника, они подновили кровлю, а остатками закидали пол ветхого жилища. И лишь когда со всеми приготовлениями к ночёвке было покончено, мужчины принялись за еду. Покопавшись в сумке, худощавый достал из неё остатки вяленого мяса, смешанного с жиром, и пригоршню морошки, собранной на ходу, когда они шли вдоль болота. Запивали мутной речной водой из бурдюка. Голодные и усталые, они быстро прикончили свои скудные запасы и блаженно развалились возле небольшого весело потрескивающего огня.
...Когда в разошедшиеся тучи с тёмного неба на землю уже поглядывал месяц, старший из охотников очнулся от сморившего его сна, поднялся и торопливо подкинул в затухающий костёр охапку дров. Второй, закинув руки за голову, громко похрапывал по ту сторону огня. Долговязый напряжённо осмотрел притихший, тонущий во мраке лес, постоял, прислушиваясь, и растолкал брата. Спросонья тот непонимающе завертел головой, потянулся к оружию, но заметив, что старший не проявляет признаков беспокойства, виновато улыбнулся и, кряхтя, поднялся с земли, потянулся, широко зевнул, прикрывая рот скрещенными пальцами. Покосившись на личину, он, без слов поняв брата, направился к шалашу. Старший поднял глаза к небу, почесал затылок, прикидывая что-то в уме, а затем решительно подкатил оба заготовленные бревна и уложил их одно на другое в огонь. Дождавшись, когда повеселевшее пламя побежит по необлупившейся коре двух лесин, он удовлетворённо хмыкнул и направился к шалашу, откуда уже доносился храп молодого охотника.
В эту ночь их никто не тревожил. Должно быть, убоявшись заступника-хёнки и разгонявшего липкую темноту яркого пламени, юхти порешили выждать более благоприятного момента для расправы над чужаками, так бесцеремонно вторгшимися в их владения.