Вальтер

Герцог оторопел, справившись с подступившим приступом под пристальными взглядами придворных. Ладонь мгновенно скрылась под плащом. Он медленно обернулся к Агнесс:

– Я желаю Вам скорейшего выздоровления, и очень прошу Вас, – он нарочно сделал паузу, – прошу, никогда не снимайте перчаток. Благородство в нашем мире может быть слишком опасным для жизни.

Вслед за Эдмондом, удаляющимся так же стремительно, как и появившимся, комната опустела. Бережно и осторожно Реймонд помог девушке удобнее устроиться на подушках и даже получил мимолетную улыбку в свой адрес… Но внимание девушки, которого он так искал, как всегда было всецело направлено не на него.

– Даниэль, ты слишком груб с моими друзьями, – недовольно проворчала Агнесс, зарываясь с головой в теплое меховое покрывало.

Юноша улыбнулся. Кажется, случившаяся перепалка его только развеселила.

– Только потому, милая, что они тебе не друзья. Все в этом мире двуличны, и когда-нибудь ты это поймешь.

– Вот если я стану королевой, все захотят быть моими друзьями.

Он всегда менялся, когда рядом с ним была Агнесс. Даже взгляд его становился мягче, приветливее, стоило ей войти в зал во время его встреч с просителями или застать его за ежедневными боевыми поединками в составе королевского легиона. Он любил ее поверхностный игривый взгляд, любил милую наивность ее несерьезных рассуждений. Эта наивность в мелодичном серебряном голосе делала Агнесс невероятно очаровательной, изящность ее движений, с которыми она следовала в окружении своих подруг среди вздымающихся стрелами колонн замка, приковывала его взгляд даже больше, чем следовало. Может быть, именно поэтому вокруг нее всегда было так много фрейлин. Но предполагаем ли мы, купаясь в восторге собственной значимости, что главным объектом чьей-то страсти можем быть не мы сами?..

Мягкая улыбка тронула его губы.

– Это чужое королевство, Агнесс. С тобой будут милы до тех пор, пока ты в милости у королевы. Но тебе, увы, нравится такая жизнь… Так что если ты станешь королевой, меня в этом замке уже точно не будет.

– Поверь, эти стены до последнего будут пытаться тебя удержать, – тихо усмехнулся Реймонд. – Как бы порядочно ты ни надоел Ее Величеству своим неповиновением. Трон все-таки прочат тебе.

Он слишком хорошо знал Даниэля, чтобы понимать, как сложно протекали его отношения с матерью. Нежелание отпустить и невозможность удержать: безысходность, которая не миновала даже всесильную правительницу.

– Просто Ее Величество не привыкла, – Даниэль решительно встал, как делал всегда, когда речь заходила о престолонаследии, – что найдется тот, кто посмеет отказаться от трона и ослушаться ее приказа.

– Тебя невозможно понять, – недовольно протянула девушка, – готов отдать власть и трон, чтобы жить вне замка, с простыми людьми!

– Действительно! – издевательски протянул юноша – Удивительное дело: я сам желаю распоряжаться своей жизнью! Разве я этого не достоин?

Реймонд улыбнулся.

– Настойчивость Ее Величества вопреки твоему нежеланию наводит на мысль, что ты себя недооцениваешь…

Даниэль обернулся.

– Рей, быть королем – это не привилегия. Это жертвование собственными интересами во имя королевства, во имя других. А я никогда не хотел быть королем. Это чужое для меня королевство, и я слишком долго живу чужой жизнью. Я хочу сам выбирать свое будущее. Это игра интересов, которую я когда-нибудь выиграю.

– В равной борьбе всегда побеждает тот, – Реймонд наклонился к Агнесс и поцеловал протянутую ему шелковую перчатку, – кто находит у противника его слабое место. И поверь, королева знает о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Поэтому ее следующий ход уже сделан. Ты слышал о новости? Гроза надвигается.

Юноша замер в дверях.

Его никогда не воспринимали просто как сына королевы, хотя и этого бы он не желал. Он всегда чувствовал приставку «человек», и это «отделение» от вардаров в какой-то момент из неприятия превратилось в гордость. Да, он другой. Но по мере того как он взрослел, интерес к его личности не только не иссякал, но подпитывался многочисленными слухами, в которые, казалось, только он один оказывался верить. Как бы он ни хотел – он был среди «золотого круга» избранных королевы. И все знали, что именно из этого круга юношей, обученных с малых лет наукам и военному ремеслу, она выберет наследника. А он хотел собственной жизни. Жизни, о которой у него сохранились воспоминания. Вне этого круга, где о каждом твоем шаге не докладывают королеве. И она знала, что он сбегает в город вопреки ее приказам. Но ведь каждый раз он возвращается…

Теперь Ее Величество намеревалась сама застать его врасплох: своего рода отмщение за непокорность.

Даниэль обернулся.

– И она сказала, когда это будет?

– Завтра вечером. Ты играешь с непосильным для тебя противником.

Юноша устало выдохнул.

Откуда-то снизу донеслась едва уловимая мелодия клавесина.

Даниэль приложил палец к губам.

– А знаешь, что мы сделаем, Рей? Навестим Ее Величество. Прямо сейчас.

Реймонд ухмыльнулся, а на лице Даниэля появилась одна из тех улыбок, которой он сопровождал все свои спонтанные и опасные проделки.

– Даниэль, я клялся Ее Величеству, что буду отговаривать тебя от твоих сумасбродных выходок. Помнится, в прошлый раз ты заставил ее понервничать. – Реймонд довольно потер руки в черных перчатках, он был соучастником проделок Даниэля. – И ты, конечно, понимаешь, что она скажет…

– И именно поэтому мы это и сделаем.

Агнесс даже не успела возмутиться: словно два черных ворона, их плащи взметнулись среди портьер и оба выпорхнули с балкона, зацепились за карниз и с шумом влетели в огромные распахнутые створки просторного зала. Танцующие в ужасе кинулись кто куда, не понимая, что происходит. И только почти совсем глухая старенькая пианистка в круглых очках продолжала усердно давить на клавиши, извлекая заунывные звуки и не замечая образовавшегося вокруг хаоса.

Лишь одна фигура продолжала стоять, не дрогнув, как статуя римской богини – непоколебимая, непреклонная и невероятно прекрасная.

– Я же просила тебя. Никогда. Больше. Так. Не делать, – напевно прозвучал ее голос, рука с силой ударила по кипарисовому корпусу клавесина, отчего крышка захлопнулась, и очки пианистки сползли к самому кончику ее носа.

Реймонд преклонил колено. Последний аккорд, которому уже не суждено было разрешиться финальным стаккато, повис в воздухе. Даниэль, слишком очевидно довольный наделанным шумом, расправил плечи и медленно направился к девушке через весь зал. Подданные расступались, позволяя себе взгляды украдкой, голодные до событий. У них всегда была тема для сплетен, а появление Даниэля всегда обещало подробности, о которых обычно говорили шепотом. Юноша остановился напротив ее глаз и медленно опустился на колено, как уже давно подобало сделать в ее присутствии.

– Я желаю Вам доброго утра, Ваше Величество, – голос его был утрированно мягок и притворно податлив, – и искренне раскаиваюсь за Ваше беспокойство. Но дело, о котором я хочу с Вами поговорить, не терпит отлагательств.

Высокая, статная и грациозная… Невозможно было представить, что на столь изящных и хрупких плечах вместо подходящих им беззаботности и веселья лежало бремя правления всем королевством. Но это была иная юность, являющаяся отражением не столько колдовского дара, сколько огромной внутренней силы, приумноженной с годами.

Выдержав длинную паузу в назидание строптивому сыну, девушка едва заметным жестом, наконец, подняла юношу с колен так, что их глаза снова неминуемо встретились.

Стены зала заструились, становясь знакомыми глазу стенами приемных покоев, чья камерность и спокойствие вкупе с лихо потрескивающими искрами в камине уже давно вечной любовью привязали королеву к себе теплом и уютом. Именно здесь она предпочитала проводить разговоры наедине. Именно здесь, как только они остались одни, взгляд ее смягчался до неузнаваемости, а на лице появлялась любящая улыбка.