Страница 10 из 21
– Если вы сидите сегодня здесь, – продолжал он, – то вы уже приняты в досточтимую семью Деллехера. У вас будет много друзей и, возможно, появится некоторое количество врагов. Не позволяйте последним пугать вас – если вы до сих пор не приобрели недругов, вы жили слишком осторожно. А это то, охоту к чему я хочу у вас отбить.
И он умолк, задумавшись.
Александр, сидевший справа от меня, поморщился.
– Он отошел от сценария.
– Он должен переделывать свою речь по меньшей мере один раз в четыре года, – прошептал я в ответ. – Ты винишь его за это?
Рен шикнула на нас, мы виновато посмотрели на нее и перестали разговаривать.
– В Деллехере я призываю вас жить смело, – произнес Холиншед после паузы. – Творите, совершайте ошибки и ни о чем не жалейте! Некоторые из вас… – Его взгляд обратился к лингвистам, которые возбужденно захихикали. – Итак, некоторые из вас, возможно, знают, что фортуна благоволит смелым. Я призываю вас и всех остальных узнать это. Вы пришли сюда, в Деллехер, поскольку у вас есть нечто, что вы цените превыше денег, условностей и даже образования, уровень которого определяется в баллах. Вы здесь, потому что вы музыканты, актеры, художники, поэты и философы. Вы отказались быть чем-то меньшим. Однако я не спешу сказать вам, что вы особенные. – Он хмуро посмотрел на нас: похоже, на сцене появился мистер Хайд. – Наши ожидания не упираются в пределы ваших ограниченных возможностей. Мы надеемся, что вы будете целеустремленными. Мы ждем от вас решительности. Ослепите нас своими талантами. А еще имейте в виду, что мы не любим разочарований.
Его слова эхом прокатились по залу и повисли в воздухе, как ароматный пар – невидимый, но проигнорировать его было попросту невозможно. Пока он оглядывал помещение, выискивая среди студентов неизбежное разочарование во плоти, я молча решил, что в любом случае это буду не я.
Холиншед позволил неестественной тишине продлиться слишком долго, затем резко откинулся назад и сказал:
– Некоторые из вас присоединились к нам в конце эпохи, и когда вы покинете стены училища, то окажетесь не только в первом десятилетии следующего столетия, но и в новом тысячелетии. Мы планируем как можно лучше подготовить вас к переменам. Будущее обширно, необузданно и многообещающе. Хватайтесь за любую возможность, которая появится на вашем пути, и цепляйтесь за нее, чтобы ее не смыло обратно в море.
И взгляд декана остановился на нас, будущих драматических актерах. Я беспокойно заерзал.
– «Уж таково теченье дел людских:
Тот, кто попал в прилив, – достигнет счастья,
Кто пропустил его, во весь путь жизни
По отмелям пробьется да невзгодам.
Вот мы теперь плывем с таким приливом
И мы должны ловить поток попутный
Или свой замысел бросить»[20], – добавил он.
По музыкальному залу, как будто пронесся ветерок, и я почувствовал, что у меня по коже пробежали мурашки.
– Дамы и господа, никогда не тратьте ни мгновения попусту. – Холиншед мечтательно улыбнулся и взглянул на часы. – И, кстати, о трате времени: наверху есть огромный торт, которым нужно насладиться. Если вы задержитесь еще немного, он может испортиться. Спокойной ночи!
И он сошел со сцены раньше, чем недоуменная аудитория начала аплодировать.
Сцена 8
Минуло две недели, прежде чем произошло хоть что-то интересное. После занятия с Фредериком – во время которого тонкая грань между «гомосоциальным» и гомосексуальным в прогоне «сцены в палатке» заставляла нас балансировать между весельем и смущением – мы спустились по лестнице плотной группой, жалуясь на голод.
Наступил полдень. Трапезная – ее иногда называли Крысиной Фабрикой, хотя с момента открытия училища качество еды значительно улучшилось, – была переполнена. Мы ели одновременно со студентами философии, лингвистами и танцорами: можно сказать, что представители трех опасных дисциплин собирались в одном месте.
Мы всемером уселись за длинным столом, где устроились с максимальным комфортом.
Я посмотрел по сторонам. Когда-то эта была парадная столовая семьи Деллехер, и, хотя ее великолепие сильно померкло после того, как здесь поставили простецкие стулья, в трапезной до сих пор можно было полюбоваться лепными карнизами на потолке. Правда, на четвертом курсе нас уже ничто не удивляло, и мы больше интересовались едой. Сегодня студентам подавали пастуший пирог.
– Я, мать его, умираю с голоду, – объявил Александр, атаковав тарелку раньше, чем остальные успели сесть. – Когда я пью этот проклятый чай, мне жутко хочется есть и курить.
– Может, если б ты завтракал, все было бы иначе, – ответила Филиппа, с отвращением наблюдая, как он запихивает в рот картофельное пюре.
Ричард подошел позже, с кремовым квадратным распечатанным конвертом, который он крепко держал в руке.
– Почта! – заявил он и сел между Мередит и Рен.
– Для всех нас? – спросил я.
– Наверное, – ответил он, не поднимая взгляда.
– Я схожу, – сказал я, и некоторые пробормотали «спасибо», когда я встал.
Наши почтовые ящики находились в дальнем конце столовой, и на стене, где висели маленькие деревянные «каморки», я первым делом нашел табличку со своим именем. Ближе всего ко мне была Филиппа, затем Джеймс, а остальные расползались по всему алфавиту. В каждом ящичке лежал квадратный конверт, на котором мелким, изящным почерком Фредерика были написаны наши фамилии.
Я отнес почту к столу и передал конверты по кругу.
– Что это? – спросила Рен.
– Не знаю, – ответил я. – Мы ведь пока не можем получить промежуточные задания по декламации?
– Не можем, – пробормотала Мередит, вчитываясь в письмо. – Это «Макбет».
Остальные тотчас замолчали и принялись вскрывать свои конверты.
Каждый год в Деллехере проходило несколько традиционных представлений. Пока погода была еще неплохой, художники копировали мелом на тротуаре «Звездную ночь» Ван Гога. В декабре лингвисты читали «Ночь перед Рождеством» на латыни. Каждый январь философы перестраивали Корабль Тесея. В День святого Валентина певцы и музыканты исполняли партию Дон Жуана, а в апреле танцоры – «Весну священную» Стравинского. Актеры-третьекурсники ставили сцены из «Макбета» на Хеллоуин и что-нибудь из «Ромео и Джульетты» во время рождественского маскарада.
Предстоящее действо было покрыто тайной, так что я понятия не имел о том, как распределены роли.
Я сломал печать на конверте и вытащил карточку, на которой красовались еще пять строк, написанных убористым почерком Фредерика.
«Пожалуйста, будьте в начале тропы в ночь на Хеллоуин – 31 октября, без четверти двенадцать.
Подготовьтесь к акту I, сцене 3, а также к акту IV, сцене 1.
Вы будете играть Банко.
Пожалуйста, явитесь в костюмерную для примерки 18 октября, в половине первого.
Не обсуждайте содержание этого письма с вашими товарищами».
Я уставился на карточку, гадая, не произошла ли канцелярская ошибка. Я вновь проверил конверт, но на нем точно было написано «Оливер». Может, Фредерик перепутал конверты? Я взглянул на Джеймса, чтобы проверить, не заметил ли он чего-нибудь странного, но его лицо ничего не выражало.
А ведь я предполагал, что именно он будет играть Банко в «Макбете».
– Полагаю, мы не должны ничего обсуждать, – сказал Александр, глядя слегка озадаченно.
– Угу, – буркнул Ричард с кривой болезненной гримасой. – Ты забыл про традиции Деллехера? То же самое – на рождественский маскарад мы не должны знать, кто кого играет.
Я сразу вспомнил, что в прошлом году ему досталась роль Тибальта.
Уставившись на противоположный конец стола, я пытался разгадать выражения лиц девчонок. Филиппа выглядела удивленной. Рен – возбужденной. Мередит смотрела с подозрением.
– Нам вообще надо готовиться? – спросил Александр.
20
Вильям Шекспир. «Юлий Цезарь» (Пер. А. Фета).