Страница 280 из 308
Ехать в университет или не ехать? — было теперь моим ежедневным гамлетовским вопросом. Вторник не стал исключением. Аманда стояла перед часами и отрывисто дышала.
— Снова пять минут, — выдохнула она наконец, и я зачем-то загнула четвёртый палец, больной. Зачем? Мы замеряли схватки уже второй час! Все пальцы давно закончились, и я сбилась со счёта.
— Тебе больно? Или, как и прежде, нет? Что мне делать? — спросила я уже громче, не получив за минуту никакого ответа.
Подскочили мы обе в шесть утра. Аманда ринулась обратно в туалет, не успев вернуться в спальник.
— Принеси мне прокладку! — крикнула она уже из ванной комнаты.
И я стала судорожно рыться в шкафу, пытаясь отыскать полупустую упаковку.
— Теперь надо ждать, — выдала она, получив желаемое.
Только сколько, не сказала. Прокладка не окрасилась в розовый цвет. Получается, воды не отошли. Однако схватки шли одна за другой, но на лице Аманды читалось больше удивления, чем боли.
— Позвони врачу! — прокричала я, понимая, что тихий голос она сейчас просто не услышит.
— Рано, — отрезала Аманда.
А мне не рано! Мне уже поздно ехать на учёбу. Снова опоздаю!
Вчера, поддавшись на уговоры, я ушла с лекции, чтобы ехать к врачу, и даже зашла в кабинет, потому что мониторить Аманду должны были целый час. Я уселась в кресло, и пока медсестра крепила на живот датчики, могла делать вид, что мне это очень интересно, а потом еле уговорила Аманду дать мне возможность подготовиться к тесту по испанскому. Она может и сама послушать сердце малыша, без моего участия.
Я включила на телефоне учебное приложение, вставила в уши наушники и попыталась сосредоточиться на лекции — о том, чтобы делать упражнения, речи не шло. Аманда то и дело дёргала меня за локоть, чтобы я посмотрела, как ходят ходуном датчики.
— Может, ему страшно? Сердце же нереально быстро стучит. Как у зайца.
Живот перетягивала толстая резинка, которая явно не нравилась малышу — кожа под ней от ударов маленького тельца перекатывалась, как волна, и заглянувшей к нам медсестре пришлось заново крепить датчики.
— Сейчас больно? — склонилась она над Амандой, указывая на монитор, который показывал схватку.
— Я ничего не чувствую, — прошептала дрожащим голосом Аманда. — Это плохо?
— Всё хорошо. Всё хорошо, — успокоила её медсестра. — Хочешь, я отключу звук?
Аманда кивнула. Медсестра убавила громкость и оставила нас одних. Теперь я точно не смогу поучиться — чего она так на меня смотрит? Чего она нервничает? Ей же только что сделали УЗИ и сказали, что малыш чувствует себя прекрасно, плацента не стареет, околоплодных вод предостаточно — со стимуляцией ещё неделю её не будут торопить, а эти датчики простая формальность. Чего она опять там фантазирует?!
— Я действительно не чувствую схватки. Только шевеления, — и не сделав паузы, Аманда добавила: — Дай мне ту книгу, пожалуйста.
Из держалки для журналов торчала детская книжка. Наверное, кто-то пришёл с ребёнком, и тот прихватил книгу из холла. В ней оказались достаточно интересные рисованные изображения негритянских рабов, выполненные на тёмном фоне. На некоторых страницах рисунки превращались в коллажи, а текст давался вперемешку разными шрифтами. Я придвинула крутящийся стул к креслу Аманды, чтобы лучше видеть, и заодно решила поправить на её ногах одеяло, но Аманда так дёрнулась, будто я прикоснулась к ней каленым железом! Или искусственным льдом. Мои руки действительно были холодными, но не настолько, чтобы почувствовать холод аж через две простыни.
— Аманда, ну не нервничай ты так. За полчаса, что прошли с УЗИ, ничего не изменилось. И главное, что схватки идут. Придёт время, почувствуешь.
Не думаю, что она сумеет родить безболезненно.
— Ты текст читаешь или только картинки смотришь?
Она что, просит отодвинуться?
— Картинки смотрю, — ответила я и почти оттолкнулась ногой от пола.
— А ты текст почитай. Хозяева в семь лет забирали детей у родителей и продавали на другие плантации. Почему именно в семь?
— Наверное, в этом возрасте ребёнок уже может жить без родителей и учиться чему-то, — предположила я.
— Семь лет, представляешь? Знать, что у тебя с ребёнком всего семь лет…
— Аманда, отдай книгу!
Тот, кто положил подобную книгу в медицинский офис, ни черта не понимает в беременных!
— Я читаю. А ты знаешь, для чего рабы шили лоскутные одеяла?
— Чтобы холодно не было.
— А вот и неверно. Они делали карту побега с Юга на Север — звёзды, деревья, перекрестки дорог. Они выбирали искусную девочку, обучали её и в новом доме ей обычно давали работу швеи и не обращали внимания на то, что во время отдыха та шьём из лоскутков одеяло. А потом она показывала одеяло взрослым, они запоминали путь и потом в ночи бежали. Кому-то удавалось добраться до свободных штатов. А в каком году рабство отменили?
— Не помню.
— В тысяча восемьсот шестьдесят третьем.
— Как ты помнишь?
— В книжке написано.
Я облегчённо выдохнула, хотя и обидно было бы провалить тест по истории. А вот не написать правильно неправильные испанские глаголы завтра никак нельзя, и я отпросилась в холл поучиться. Слишком скоро Аманда вышла ко мне в сопровождении доктора, и его «до скорого» прозвучало обнадеживающе.
— А вдруг действительно родишь в день Святого Патрика. У тебя же полтора сантиметра раскрытие, — повторила я за доктором, не особо понимая смысла этих сантиметров.
Аманда промолчала, а в машине сказала: