Одна беременность на двоих

Аманда ждала, а я нарочно тянула с ответом в надежде, что подруга испытает ту же боль, что и я давеча, когда она чётко очертила границу наших отношений. Другая на моём месте сняла бы с себя хотя бы половину домашних обязанностей. Но как я могла заставить беременную мыть пол и возиться со специями, если все стойкие запахи были ей неприятны. Я даже сменила дезодорант, чтобы не раздражать Аманду. Короче говоря, ничего не изменилось, если не считать того, что я за неделю не открыла ни одного сайта по беременности и не прикоснулась к журналам.

– Так ты пропустишь занятия, чтобы пойти со мной на УЗИ?

Сколько бы она не делала вид, что ей безразличен мой ответ, я знала, как ей страшно идти одной. Аманда вновь начиталась про различные отклонения и выпросила у врача направление в специализированный центр, потому что там якобы более крутые аппараты. Что скрывать, я тоже сгорала от желания увидеть на экране сосущего палец малыша и первой узнать его пол. Но я никогда больше не дам Аманде понять, насколько сильно за неё переживаю, чтобы не получить новую порцию насмешек.

Всю неделю я стойко сносила её кряхтения. Гордость не позволяла Аманде во второй раз попросить массаж, но и моя собственная не желала капитулировать. Аманда вела себя, как наказанная маленькая девочка, уверенная, что громкий рёв заставит маму первой пойти на примирение и признать ошибку. И пускай руки так и тянулись к спине Аманды, но я мысленно била себя по рукам.

– Ну если тебе так надо, то я, конечно, схожу с тобой, – выдала я наигранно безразличным тоном.

– Ну нет, если тебе так надо пойти на историю искусств, – в тон мне парировала Аманда, – то...

– Ладно, я пойду, – резко согласилась я, чтобы поставить наконец точку в нашем недельном противостоянии.

Аманда встретила меня вопросом про УЗИ, когда я вернулась с прогулки с собакой. Пусть она и дальше игнорирует ходьбу и стонет по поводу ноющих мышц, зато я отлично проветриваю голову, пытаясь разобраться в природе своих чувств к подруге. Всю неделю я задавалась вопросом, почему мне стало так больно, когда Аманда отвергла мою помощь? И отчего заявление подруги о том, что она чётко разделяет наш бюджет привело к недельному сопению с обеих сторон? Она не могла или не хотела скрывать боль. Мы открыто дулись друг на друга, будто маленькие сестры, одной из которых подарили куклу, а другой предложили ждать до следующего дня рождения. Или же за денежным вопросом я увидела нечто другое – нежелание допускать меня в свою жизнь?

С чего я вообще взяла, что моё общество для Аманды нечто большее, нежели просто неудобная реальность, с которой ей придётся мириться ещё два года до получения диплома? Хотя какие два года? Она уедет в мае, как только закончится контракт на съём жилья, или того раньше, как родится ребёнок, ведь она с февраля берёт академку. С чего это я решила, что Аманда допустит меня к малышу? Ну да, она попросила меня присутствовать на родах, но, конечно, лишь потому, что не хочет видеть там мать.

С чего я вообще взяла, что она мне в действительности подруга? За два года мы не стали близки по-настоящему. Не делились детскими воспоминаниями, не говоря уже о том, что творилось у нас в душе. Рассказала бы мне Аманда, что переспала летом с бывшим, если бы не забеременела – нет. В общем-то положительный тест на беременность послужил толчком к разговору с примесью эмоций только с моей стороны. Это я сказала, что я люблю её как сестру, а она даже не подтвердила, что я ей подруга. Она плакала у меня на плече, потому что другого не оказалось рядом. Наверное, я просто однокурсница, с которой выгодно снимать жильё.

Мы даже познакомились не сами. Её мать и мой отец случайно оказались за одним столом на родительском собрании, и это миссис О'Коннор предложила поселить нас вместе. Но прилагалась ли к квартире дружба? Аманда сравнила моё поведение с поведением мужа – какие глупости! Я просто хочу помочь, как любой нормальный человек. Так почему она то хватает меня за руку, то воспринимает помощь в штыки? Рядом нет ни мамы, ни отца ребёнка – никого, кроме меня, а ей нужна помощь, что тут отрицать!

Аманда кинула мне короткое спасибо и вернулась на балкон, где ловила последний дневной свет, чтобы дорисовать плюшевого мишку. Даже с акриловыми красками она теперь работала только на свежем воздухе. Я же прошла на кухню и достала из пароварки рис, к которому приготовила итальянский соус из сухофруктов. После прогулки жутко хотелось есть, но я не стала отвлекать Аманду от живописи и приступила к трапезе в одиночестве.

– Ты теперь со мной даже есть не будешь?

Аманда подошла неслышно, включила воду и стала промывать кисти.

– Я думала, что тебе ещё долго, – ответила я с набитым ртом.

– А спросить?

Я пожала плечами и хотела подняться, но Аманда остановила меня.

– Не надо. Я сама положу, ты и так готовишь, стираешь, убираешь... Я же беременная, но не инвалид. К тому же, скоро межсеместровые экзамены, а у тебя по истории доклад не дописан. По рисунку нет достаточно набросков, да и твоя фисташка нарисована очень плохо. Пожалуй, единственный твой нормальный проект за этот семестр – медведь, хотя не понимаю, как ты могла вставать в шесть утра всю неделю, чтобы по часу его рисовать... Так нельзя.

Она положила себе немного риса и задумалась.

– Твой чернослив, конечно, хорош, но...

– Прекрати паниковать. Начнутся проблемы, тогда и исключим рис. Я и так уже не знаю, чем тебя кормить. Иди жуй свою брокколи.

– Не злись, – прошептала Аманда примирительно. – Просто я не знаю, что мне можно есть, а что нельзя. И спасибо тебе большое за всё, что ты делаешь.

– Мне это ничего не стоит, – буркнула я и уткнулась носом в тарелку.

С чего вдруг Аманда рассыпалась в благодарностях? Решила напомнить про массаж? Или ей совестно за своё поведение? Кисло-сладкая еда стала вдруг пресной, потому что фразы звучали книжно-заученно.