Страница 2 из 12
– Воистину, сегодняшний день богат на сюрпризы! Сам Кама явился к нам. Входи, же, о трижды прекрасный, не гнушайся нашей скромной обители.
По лукавому блеску в её глазах Ватсьяяна догадался, что девушка над ним смеётся. Смутившись, он робко улыбнулся и ответил:
– Не знаю, как тебя звать, но только ты напрасно величаешь меня богом. Имя моё – Малланага, а прозвище – Ватсьяяна. Я сын Самудрадатты из Дашапура и прибыл в этот великолепный город с одной единственной целью – стать учеником брахмана Харидатты. Говорят, что старик мой необычайно строг и суров к своим воспитанникам, и потому я умоляю тебя: не подшучивай надо мной, но лучше стань моей апсарой–покровительницей.
– Жаль, конечно, – сказала она, – что ты не Кама, а всего лишь Ватсьяяна из Дашапура, но, как говорится, тут уж ничего не попишешь. Однако не расстраивайся – ведь красота всё равно остаётся при тебе! Что до твоей просьбы, то я охотно её исполню, хотя она и отдаёт изрядной дерзостью. Но кому же быть твоей апсарой, если не мне? Ведь я Чандрика, младшая дочка того самого грозного Харидатты, перед которым ты так явно робеешь. Самого его, правда, нет сейчас дома. Но зато ты можешь представиться моей мачехе Мандаравати. И вот тебе первый совет: непременно постарайся ей понравиться! Помни: от одной только Мандаравати зависит, насколько сытным будет отныне твой обед!
Напутствуемый этим пожеланием, Ватсьяяна вошёл во внутренний двор и тот час увидел на галерее второго этажа женщину лет тридцати, нарядную и весьма привлекательную. У неё были густые волосы, чёрные живые глаза, аккуратные изящные кисти рук и высокая грудь
– Счастья тебе, госпожа, – произнёс он с поклоном. – Да почиет благословение на тебе и на твоей семье!
– Пребудь и ты с миром, славный юноша! – сказала жена Харидатты. – Пусть всемогущая Сарасвати дарует тебе мудрость и красноречие! Как здоровье твоего почтенного батюшки?
Ватсьяяна стал отвечать на вопросы хозяйки, а та отметила про себя его ладную фигурку, свежий цвет щёк и бездонную глубину огромных голубых глаз. Право, она не могла припомнить, чтоб у её мужа когда-нибудь прежде обучался другой такой милый юноша. А ещё говорят, что жизнь у жён старых брахманов скучна и бесцветна!
Наконец Мандаравати прервала свои расспросы и велела Чандрике отвести гостя в его комнату. Не успел Ватсьяяна устроиться, как пожаловал сам хозяин. Это был высокий сумрачный старик с неулыбчивым морщинистым лицом и колючими холодными глазами. Голова его была гладко выбрита, и лишь с темени, как у всех брахманов, свисала длинная прядь седых волос.
– Глубокоуважаемый Самудрадатта слишком поздно задумался о твоём образовании! – без обиняков объявил Харидатта Ватсьяяне. – Сомнительно, что из тебя выйдет теперь какой-нибудь толк, но я намерен честно отработать плату, внесённую за обучение!
Это обещание едва ли вызвало восторг у нашего героя. Не возрадовалось его сердце и после того, когда он узнал, чем отныне ему предстоит заниматься. Ведь кроме вед, Харидатта собирался обучать его фонетике, обрядовому ритуалу, грамматике, этимологии, метрике и астрономии. Вот сколько бед свалилось враз на его бедную голову, забитую до этого одними стихами! Теперь, же помимо воистину беспредельных самхит, в ней должны были уместиться скучные брахманы и араньяки, заумные упанишады, бесчисленные сутры и дхармашастры.
Унылый и печальный улёгся Ватсьяяна на свою постель. Между тем жители Уджаяни продолжали славить бога любви. Из многих садов раздавалось под звуки вины нежное женское пение. По улицам брели, пошатываясь и спотыкаясь, подвыпившие крестьяне, а женщины из почтенных семей с детьми и подругами вновь шли в храм и несли в дар Каме зажжённые лампы. Их песни и разговоры ещё долго слышались на ночных улицах. Наконец город заснул. Задремал и Ватсьяяна. Но едва успел он смежить свои очи, как уже пришла пора просыпаться! Харидатта потряс его за плечо и велел вставать.
Сын Самудрадатты умылся, почистил зубы, облачился в специально приготовленную для него коричневую васану и почтительно приблизился к Харидатте, который уже закончил жертвоприношение обоих сумерек и немедленно приступил к обряду его посвящения. С этой целью старый брахман заранее развёл в саду священный огонь. Прежде всего, он совершил жертвоприношение вере, разуму, мудрости, памяти и стихотворным размерам, а потом налил в сомкнутые ладони Ватсьяяны воды из кувшина, зачерпнул сам и вознёс новую молитву, обращаясь на этот раз к широкорукому Савитару, отцу Сурьи. Когда и с этим было покончено, Харидатта вылил свою воду в руки Ватсьяяны, обхватил правой ладонью большой палец своей левой руки, соединил его с большим пальцем на руке ученика и произнёс установленную обычаем формулу: «По побуждению бога Савитара двумя руками Ашвинов, двумя ладонями Пушана ладонь твою я беру, о Малланага, сын Самудрадатты». Продолжая петь гимны из «Ригведы» и «Атхарведы», он обвёл Ватсьяяну вокруг себя слева направо, коснулся рукой его груди и сказал: «Я располагаю твоё сердце к моему, пусть душа твоя будет следовать моей душе. Да радуешься ты, покорный моему слову, да поручит тебя мне учитель богов Брихаспати». В завершении церемонии Харидатта перепоясал Ватсьяяну мекхалой, сплетённой из травы мунджа, вложил ему в руки посох из дерева палаша и торжественно произнёс: «Теперь ты – мой ученик! Пей воду, делай работу, днём не спи, учи веду и избегай семи соблазнов, чреватых великим злом: азартных игр, мясной пищи, вина, охоты, воровства, прелюбодеяния и куртизанок».
На этом посвящение окончилось. Брахман усадил Ватсьяяну перед собой и назидательным тоном поведал ему о его обязанностях. Вечером и утром новоявленный ученик должен был обходить улицы Уджаяни, собирая милостыню, а потом сообщать учителю, сколько и чего ему удалось заполучить. Всю остальную часть дня ему надлежало бодрствовать, всецело посвятив себя изучению вед. Ватсьяяне строжайше вменялось в обязанность содержать себя в чистоте и целомудрии, сторониться мёда, мяса, благовоний, остатков пищи, грубых слов и женщин, не есть ни острого, ни солёного, а так же спать на голой земле. Его жизнь должна была протекать в беспрестанных трудах, учении, молитвах и строгом воздержании.
Выслушав учителя, Ватсьяяна с глубоким вздохом взял из его рук чашу для сбора подаяний, вышел за ворота дома и отправился искать сердобольных горожан, готовых оделить его толикой своих щедрот.
Уджаяни тем временем медленно просыпался после вчерашнего празднества, и улицы города постепенно наполнялись народом. Из храмов послышались голоса брахманов, читающих священные гимны. Странствующие певцы опять завели свои песни. Торговцы открывали лавки и громко зазывали покупателей. Однако настоящее оживление наблюдалось пока что только у дверей кабаков, где в надежде пропустить чарку-другую араковой водки собирались изнывающие от жажды ранние путники. Завзятые пьяницы, нетвёрдо ступая на дрожащих ногах, громко приветствовали друг друга. Прохожих было мало. Лишь кое–где, открыв двери, женщины выметали из дворов увядшие праздничные цветы.
Глазея по сторонам, Ватсьяяна медленно двинулся вперёд. Вскоре его внимание привлёк высокий каменный дом в три или четыре этажа. Стены его были украшены рельефом, а крыша заканчивалась острым шпилем. На балконе второго этажа, опершись на парапет, стояли две вчерашние незнакомки, причём обе, как и накануне, весьма мало были обременены одеждой.
– Как поживаешь, красавчик? – спросила одна из них.
– У тебя такой озабоченный вид, – заметила другая, – что мы с Рупавати решили: этот юноша определённо кого-то разыскивает! Быть может, мы сумеем тебе помочь?
– Вот именно! – подхватила первая, – я и Рупаника всегда готовы удружить молодцам вроде тебя, особенно если в благодарность они отсчитают нам дюжину другую драмм или, на худой конец, просто угостят хорошим ужином.
– Милые дамы, – развёл руками Ватсьяяна. – Как могу я обещать вам ужин, если до сих пор не сумел отыскать тех, кто согласился бы накормить меня завтраком? А что до денег, то вчера, когда я въезжал в этот город, у меня в кошельке позвякивало довольно много драмм. И не они одни – промеж серебра встречались там и золотые каршапаны! Однако мой учитель Харидатта настоятельно потребовал отдать кошелёк ему на хранение, так что теперь у меня нет при себе даже жалкого гроша.