Страница 28 из 86
Я пыталась смотреть на него с вызовом, но сидя на диване сделать это было довольно сложно, а он стоял слишком близко, чтобы я могла вскочить и не оказаться с ним лицом к лицу.
— Нет, — Шон оттопырил карманы. — Наверное где-то в Ирландии что-то и происходит, но точно не у нас в деревне. У нас даже никто жену не бьет нынче и пьяных драк не устраивает. Здесь в основном старики остались, да те, кто в состоянии жить с семейного бизнеса, потому берегут доброе имя.
Шон обошел диван и присел подле камина.
— Поставь чайник на огонь.
Я покорно поднялась с дивана и прошла в кухню. Шон двинулся следом и опустил телефон на столешницу, давая понять, что уходить не собирается, а потом вернулся к камину. Я отвернулась к плите и незаметно протянула к огню руки — меня продолжало колотить от пережитого страха. Никогда не думала, что смогу так испугаться за Лиззи.
Блин, блин, блин! Лиззи в обществе господина Гончара забывает про кисти, а господин Констебль просто ставит меня перед фактом, что остается здесь до вечера. Я расстегнула молнию и наконец избавилась от куртки, повесив на вешалку у двери. Впрочем, кто бы иначе развел в камине огонь! С паршивой овцы, как говорится… Тем более ирландской! Из спальни я вернулась в шерстяной кофте, в которой была с Шоном в пабе. Чайник долго не закипал, и пока металлическая поверхность не стала слишком горячей, я могла спокойно греть руки о бока чайника.
— Sound like he's on a hunt as well.
Шутка Шона про охотника заставила улыбнуться. Поздновато для господина Гончара выходить на охоту, да и с добычей он немного прогадал. Как, впрочем, и господин Констебль. Я достала из холодильника банку и высыпала в вазочку оставшиеся оливки.
— Ar'ya serving di
Ноги уже начали ныть. За окном сгущались сумерки, и я втихаря успела прикрыть рот ладонью. Голова становилась тяжелой от непреодолимого желания завалиться спать. Чайник наконец закипел. Я сняла его с огня и обернулась к назойливому гостю.
— Есть замороженные булочки с ягодами. Я могу испечь их.
— Не беспокойся обо мне. Если только тебе хочется.
Я пожала плечами.
— К чаю ничего нет.
— Могу принести шоколад из машины, если тебе хочется?
— У тебя там шоколадная лавка в бардачке уместилась?
Ирландец опустил глаза:
— У меня развилась шоколадная зависимость, как только бросил курить, — Шон вновь улыбался неподражаемой детской улыбкой. — Человек всегда отчего-то зависит…
— У тебя, кажется, две зависимости. И шоколад не самая страшная из них.
— Я сказал тебе уже, что могу не пить, — детская мягкость в лице и голосе тут же испарилась, и я пожалела, что вновь наступила на больной мозоль.
— А вот я не могу.
Я попыталась сначала улыбнуться, а потом решила, что лучше молча достать из шкафчика бутылку. Под руку попалось «Бордо», которое я так и не выпила с Лиззи из-за дурацкой ссоры. Вновь мысли мои обратились к брошенному мольберту и странному желанию отправиться с господином Гончаром к океану. А потом я вспомнила недоуменный взгляд ирландского кассира при виде тележки, доверху набитой бутылками вина. Впрочем, при виде ценников взгляд у меня был не лучше, и даже Лиззи, казалось, с минуту колебалась, но потом решила не изменять винной привычке ради меньшего счета на кредитке.
Бутылка опустилась на стол, рядом лег штопор. Я взяла с полотенца два перевернутых для просушки бокала.
— Я должен открыть?
Шон продолжал держать пальцы сомкнутыми в замок.
— Я могу сама открыть.
Его промедление казалось странным.
— Ты уверена, что хочешь пить?
— Уверена. Я не собираюсь отказываться от своего ежедневного бокала вина лишь потому, что не могу предложить тебе виски.
— В Ирландии надо пить пиво и виски. У нас мало кто пьет вино, потому в магазинах ничего хорошего не найдешь. Для виноделов Ирландия гиблый рынок.
— Положись на выбор Лиззи. Она смыслит в вине и, если после первой бутылки, не выбросила все остальные, то мы точно не отравимся.
— А ты? — Шон наконец притянул к себе штопор и взялся за бутылку. — Ты сама разбираешься в вине?
— Для меня существует две категории вина: вкусное и невкусное. Я не могу прочувствовать разницу между пяти и пятнадцати долларовым вином. А сотню за бутылку может платить лишь какой-то гурман или, прости, русский иммигрант, чтобы выпендриться перед друзьями. Впрочем, я с ними не общаюсь. Наверное, именно потому, что покупаю джинсы за двадцатку, потому что снова не вижу разницы между ними и теми, что стоят триста долларов. Ну, может, стразы не отваливаются после первой стирки, но я со стразами не покупаю. Я так подумала, что уже год ничего себе не покупала.
По странной улыбке, застрявшей в зубах Шона, я поняла, что пора заткнуться. В тишине винная струя слишком громко ударилась о стенки бокала.
— Не говори, что купила ирландский кардиган в Штатах.
— Нет, — я даже выдохнула, когда улыбка наконец осветила лицо Шона. — Это подарок Лиззи. Она ведь не в первый раз в Ирландии и знает, что мне действительно нужно из одежды. Я, кажется, не вылезу из него до конца отпуска.
— Ты одеяло включаешь?
— Оно электрическое?
— Конечно, а как иначе, когда все мои гости из Штатов.
— Буду знать. Впрочем, ночами я не мерзну. Пижама теплая.
— Я помню.
Я опустила взгляд в бокал, прикусила язык и поклялась себе молчать. Любой разговор с Шоном теперь стал походить на прыжки с кочки на кочку, и если я сорвусь в болото, то он не протянет руку, а лишь окончательно утопит меня.
— Sláinte! — подняла я примирительный бокал.
— Cin-Cin, — улыбнулся Шон в ответ, и я еле удержалась от того, чтобы к итальянскому не добавить еще и русский тост. Нет, и так слишком шаткими становились границы в нашем общении. После первого глотка я не сумела остановиться и опустила на стол бокал лишь с крошечным красным озерцом на дне. Шон продолжал держать свой, так, кажется, и не пригубив.
— Нервы! — сказала я в оправдание и самостоятельно вновь наполнила себе бокал. — Больше двух я не пью, будь спокоен. Почему ты не пьешь?
— Я не уверен, что хочу вина. Тем более тебе, кажется, не нужна компания.
В ответ я опустила поднятый бокал.
— Я испугалась за Лиззи. Я действительно испугалась, пойми это. Я выросла в мегаполисе не с лучшей криминогенной ситуацией и до сих пор не прониклась на сто процентов видимым спокойствием Калифорнии. Извини, если я кажусь тебе смешной.
— Нисколько. Только мне показалось, что ты расстроилась, узнав про Бреннона О'Диа. Хочешь, я завтра отвезу тебя к океану?
— Шон, я живу у океана! Я вижу его каждый божий день. И лучше бы не видела. Он красив лишь на фотографиях своим оранжевым закатом, а так он промозглый.
— Там хорошие ресторанчики…
— Шон, еще раз повторяю, что меня не удивишь ни видами океана, ни морепродуктами, ни чем-то еще… И прошу, не трать на меня свое время.
— Мне нечего беречь, у меня его слишком много.
— А у меня не каникулы. У меня наконец-то появилась возможность что-то сотворить. Лиззи говорит, что я два года ничего не писала. Эта чистая и жуткая правда. Два года я занималась только детьми и все равно мне казалось, что я не даю им достаточно, а потом, как у меня их забрали, вокруг образовался страшный вакуум — я не понимала, зачем просыпаться утром, если не надо идти в школу.
— Это единственная школа в Сан-Франциско?
Серьезный тон вопроса заставил улыбнуться, и я сделала небольшой глоток.
— Ты прав, но… Я всегда боюсь сделать первый шаг. Я еще в России пошла учиться туда, куда легче всего было поступить, не зная, что буду потом делать с дипломом искусствоведа. На «Work&Travel» заполнила анкету моя подруга, которая точно ставила себе целью найти мужа. Кстати, она так и не нашла… Учиться живописи было предложением сестры моего мужа, и она заполнила за меня все анкеты. Развод, ну я уже говорила… Это была инициатива Лиззи, и… Преподавание арта детям опять же ее… Я ничего в жизни не делаю сама, ничего…
— Прости за личный вопрос, а с твоим нынешним тебя тоже Лиззи познакомила?
Я опустила глаза в бокал и до боли сжала веки.
— Да, — прошептала я, радуюсь, что почти не лгу. — Это была ее
инициатива.
— А откуда такая забота? У нее нет семьи?
— Нет. Вся семья у нее на Восточном побережье, а детей... Детей у нее никогда не было. Во всяком случае я о них ничего не знаю.
— Получается, она тебя удочерила?
— Получается…
Я попыталась усмехнуться, но не сумела разлепить губ. Я отчетливо видела отраженными в вине не свои глаза, а злые глаза Лиззи, когда она бросила мне в лицо, что ей надоело играть роль моей матери.
— Пожалуйста, не задавай больше никаких вопросов. Договорились?
Я уместила на крекере сыр и пару виноградинок и протянула Шону. Его пальцы сомкнулись вокруг моих.
— Быть может, первый шаг к самостоятельности — снять квартиру?
— Я не потяну съем одна. Ты не представляешь, какие цены на жилье в Сан-Франциско. На самом деле у меня только красивая цифра на распечатке из банка, но начни я жить сама без более-менее нормальной зарплаты, я потрачу все до последнего цента меньше, чем за два года.
— Почему тогда не пойти по протоптанной дорожке?
Я вырвала руку, крекер полетел на стол.
— I'm not a fortune hunter! (Я не гонюсь за деньгами.)
По-русски это прозвучало бы еще хуже! Я схватила бокал и ушла на диван. Языки пламени были короткими, но наполнили гостиную желанным теплом. Я залезла с ногами на диван и впилась зубами в стекло бокала. Шон отодвинул стул, звякнул о бутылку бокалом и направился ко мне, только не решился сесть рядом. Я подняла глаза на его лицо обиженного мальчика.
— Should I plead «guilty» or «not guilty»? (Должен ли я признать свою вину в суде?)
Я похлопала по дивану рукой, и Шон присел рядом, поставил на столик бутылку и сжал ладонями все еще полный бокал.
— Возможно, со стороны я такой кажусь, — сказала я тихо, глядя на огонь. — Но это неправда. Да, изначально я вышла замуж ради паспорта, но точно не из-за денег. Да и сбережений у Пола особо не было. Он выплатил ссуду за дом, отложил на пенсию, и мы жили на зарплату. Не маленькую, конечно, и жили не бедно, но далеко от американской мечты. А эти деньги… Они просто полагались мне по закону, и все. Который час?
— Ты хотела спросить, когда приедет Лиззи, так? Или когда я наконец уйду?
В голосе Шона слышалась обида. Только после его допроса подаренное вином спокойствие улетучилось, и мне не было жаль тупого ирландца, но все же я сказала:
— Я тебя не гоню. Просто прошу оставить меня в покое. Даже друзья не позволяют себе лезть в душу другого без спроса. А мы с тобой даже не друзья.
Теперь Шон смотрел в бокал. Я почувствовала себя неловко и попыталась перевести разговор на безопасную тему.
— Что ты знаешь о Бренноне О'Диа?
Шон пожал плечами.
— Ничего, кроме его страсти к керамике. Уверен, что он показал вам публикации в журнале. Он показывает их каждому не по одному разу. У него в жизни ничего не осталось. Дети не приезжают к нему, а сам он, я не замечал, чтобы уезжал куда-то, кроме своих ярмарок. Наверное, мисс Брукнэлл его пожалела и согласилась посмотреть дурацкую выставку. Что тебя так удивляет?
— Я ушла в деревню, чтобы не мешать ей работать. И вообще не в ее правилах кого-то жалеть.
Шон улыбнулся и, кажется, придвинулся ко мне ближе, или просто под его весом спинка дивана прогнулась слишком сильно, заставив меня привалиться к нему.
— Существуют мужчины способные заставить женщину изменить своим принципам, — прошептал он мне почти в самое ухо.
— Но это не Бреннон О'Диа и не Шон Мур.
Я поднялась с дивана и пересела в кресло напротив. Шон прикрыл глаза и чуть не расплескал вино в накренившемся бокале.
— Выпей уже наконец. Быть может, существуют женщины, способные заставить мужчину изменить своим принципам.
— Уверен, что существуют. Но, — Шон открыл глаза. — Это не Лана Донал.
Он поднялся с дивана и отнес свой бокал на кухню. Теперь он точно обиделся и уйдет. Себе на благо. Лучше ему не встречаться с Лиззи, настроение которой явно будет штормовым. Я допила бокал и покрутила в руках бутылку, оценив оставшееся в ней вино. Как раз на один бокал, если наполнить до краев.
— Ты изменяешь своим принципам, — послышался голос Шона над моей головой, и бутылка исчезла из моей руки. — Я не хочу узнавать, что ты творишь после третьего бокала.
— Ничего интересного, — откинулась я на спинку кресла. — После третьего бокала я засыпаю. Вино действует на меня как снотворное, особенно во время недосыпа.
Лицо Шона в сумраке гостиной казалось совсем темным.
— Ты обиделся? Не обижайся, ты первый начал. Я могу по пальцам пересчитать своих мужчин, и никогда я не спала ни с одним из них только ради секса. Я дорожу отношениями. Особенно моими нынешними.
— Я не обиделся, поверь мне. Просто… Просто мне впервые отказала женщина.
Я улыбнулась и протянула бокал, но Шон спрятал бутылку за спину.
— У нас, мужиков, есть нюх. Мы за версту чуем текущую суку…
Я улыбнулась еще шире, вспомнив, что так и не была в туалете.
— Черт, — Шон опустил глаза, догадавшись, о чем я подумала. — Глупо вышло. Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, я тебе уже сказала. Только ноги гудят. Давно не каталась. Так что же это за нюх, который тебя подвел?
Шон отнес бутылку на кухню и вернулся к дивану с гроздью винограда.
— Когда женщина оценивает возможного сексуального партнера, у нее особый взгляд. Мне показалось, ты смотришь на меня именно так… Показалось…
— Нет, не показалось… — я опустила несчастный бокал на столик. — Только рассматривала я тебя не в качестве сексуального партнера, а в качестве модели. Я так смотрю на всех людей, ничего не могу с собой поделать.
— И твой вердикт?
— Я не вынесла его еще. Если образ Падди очень быстро прорисовался в моей голове, он похож на золотого медвежонка, то твой…
— Лошадь, я же сказал тебе… Я похож на болотную лошадь.
— Там была еще борзая… Но если я решу написать борзую, то попрошу у тебя собаку.
— Она дворняга, больше на терьера похожа. Не думаю, что тебе захочется тратить на нее время. К тому же, если тебе настолько неинтересен ее хозяин.
— Я не сказала, что ты мне неинтересен. Я просто сказала, что не хочу с тобой спать.
— Я тоже в начале не хотел с тобой спать, — почти перебил меня Шон.
— Это как?
— Пересядь на диван в знак примирения.
Я подчинилась. Он протянул мне на ладони виноградины. Я демонстративно ссыпала их себе в ладонь.
— Когда я встретил вас, то действительно принял тебя за дочь мисс Брукнэлл, тинэйджера, потому даже не стал тебя рассматривать. А потом ты повела себя абсолютно, как американский подросток, решивший втихую от матери нажраться в Ирландии.
— Я сказала тебе свой возраст.
— Я бы не поверил в возраст, если бы не твой акцент. Я столько раз слышал подобное в пабах…
— А чем тебе не нравятся старшеклассницы? Мне кажется, у вас здесь не судят за совращение школьниц, как у нас, или я не права?
— Мне нравились школьницы, пока я сам был школьником. Сейчас мне нравятся взрослые женщины. Я честно не могу понять сорокалетнего мужика, женившегося на семнадцатилетней дуре. Это я про Мону, если что… Мне кажется к тридцати женщина только начинает вызревать.
— Значит, моя главная ошибка состояла в том, что я назвала свой биологический возраст.
Шон улыбнулся и осторожно убрал с моего лица выбившуюся из хвоста прядь.
— Нет, твой реальный возраст меня мало интересовал. Ты в пабе играла во взрослую женщину и очень, скажу тебе, неудачно. И лишь увидев тебя в пижаме…
— Почему ты замолчал?
— Я уже все сказал в церкви. Предложение остается в силе, и ты можешь принять его в любой момент.
— Сейчас я приму от тебя чашку горячего чая. Завари его, пока чайник окончательно не остыл, а мне нужно отлучиться на пять минут.
Это была отличная возможность вылезти из-под его руки, скользнувшей с уха мне на плечо. Я ополоснула лицо водой, но бодрости не прибавилось. Вино, усталость и месячные делали свое поганое дело, я засыпала на ходу. В гостиной продолжал гореть лишь камин, на кухне был включен свет только над раковиной. Наверное, надо было сесть на стул, но Шон уже направился к дивану с двумя кружками. Я с благодарностью отхлебнула теплого чаю и поспешила самостоятельно отлепить от губ прилипший лист мяты.
— Я не положил сахар.
— Я люблю именно таким.
— Хороший знак.
— Отчего?
— У нас говорят, что только предназначенный небом друг способен в первый же раз приготовить чай именно так, как ты любишь.
— Я люблю с вареньем.
— Будет тебе варенье, только скажи какое… — Его лицо вновь было слишком близко. — Хочешь из ревеня?
— Никогда не пробовала, — Я спрятала лицо в чашку и сделала еще глоток. Шон не отстранялся. — Бабушка варила лишь компот.
— Попробуешь.
Я впилась зубами в край кружки, понимая, что иначе встречусь с его губами. Нет, мне хватило его пальцев в машине. Он не понимает слов, никаких. Либо я не умею говорить по-английски, либо он не слушает меня. Я делала глоток за глотком, сглатывая чай слишком громко, ведь тишина нарушалась лишь легким потрескиванием торфяного кирпичика. Небольшое пламя действовало подобно маятнику, и на мгновение я, кажется, даже провалилась в сон. Шепот Шона выдернул меня из пустоты, и я сначала не сообразила, о ком он говорит:
— She's fourteen and a wee crunchy. All those girlish shit… And she's spoiled by her Dad as she's the only daughter. She is on a constant fight with her brother. He's teasing her in return. Hope they will behave if I'd have you by my side. (Ей четырнадцать и она немного не в себе. Ну все эти девчачьи прибамбасы. Отец избаловал её, потому что она единственная дочь. Она постоянно ругается с братом, и тот в ответ достаёт её постоянно. Возможно, они будут послушнее, если ты будешь рядом со мной. )
Я еле удержалась, чтобы не спросить «Who?», но потом сообразила, что он может говорить в такой манере только о своих племянниках. Это что, очередное приглашение в Корк?
— Listen, — я поймала свою чашку почти опрокинутой на грудь. — I'm not an experienced cyclist. I can't pedal for long hours. (Послушай, я плохо катаюсь на велосипеде и не способна крутить педали несколько часов подряд. )
— We're all out of shape right now. They're not boggers, just city kids. We'll go inland. The road 's just rocky, not up and down. You'll be safe and sound with us, promise. And you could practice your teacher's skills, so…(Мы все не в лучшей форме. Они не деревенские ребята, а городские. Мы поедем в объезд, там трясёт, зато нет крутых подъемов. Ты будешь в полном порядке.)
Я подняла кулаки к лицу, делая вид, что обдумываю предложение. На самом деле просто защищала от него губы.
— Lana, I'm ready to beg on bended knee for your help.