Страница 93 из 106
– Примеры знаешь?
– Да вот, например, с одним…
Стр. 100, строки 6–8 сн. Вместо слов: «Да что, сударь, в „Русскую старину“ заглядывать – и нынче этого волшебства даже очень достаточно, – подтвердил Очищенный» -
С этим мнением не мог не согласиться и я, но при этом – больше, впрочем, для разнообразия, оговорился, что в последнее время, однако же, благодаря свету наук, волшебство уже начинает уступать естественному течению вещей.
– В наше время прохвосту уж не так-то легко… – начал было я развивать свою мысль, но Очищенный без церемонии прервал меня.
– И нынче, сударь, довольно волшебства, – сказал он.
Стр. 101, строки 18–28 св. Вместо слов: «но горе, ежели ты хотя на минуту совсем начальства избежать изловчится» -
Хорошо, ежели ты, обоняя начальственные испарения, будешь все-таки памятовать, что возвышение твое, собственно говоря, плевое и представляет лишь повод для сознания выполненной обязанности! Но горе тебе, ежели ты хотя на минуту позабудешь о своем недавнем золотарстве! Волшебство, которое тебя вознесло, – оно же и низвергнет тебя! Иван Иваныч! Наверное, у тебя и на этот случай примерчик найдется?
– Беспременно-с. Знал я одного коллежского секретаря, так вот с ним от гордости какой случай был. Служил он в департаменте; утром, по обыкновению, бумаги писал; вечером – в танцкласс к Марцинкевичу приходил. Там я его и узнал. Долгое время все шло у них обыкновенным порядком, а тут вдруг начал ихний начальник задумываться. Придет это в департамент, бумаг не подписывает, а все у окна стоит да только в стекло барабанит. Или возьмет в руку колокольчик и начнет звонить; час звонит, другой звонит, все сбегутся, а он за шляпу, и был таков. Ну, всполошились. Жалко, знаете, начальник-то очень уж был хорош, и вдруг его за задумчивость в другое ведомство переведут! Один только коллежский секретарь в ус не дует. "Знаю, говорит, что сия задумчивость обозначает! Увидите, что недели не пройдет, как со всех батарей пальба воспоследует!" И точно, призывает его через неделю начальник и спрашивает: можешь ли ты мне ответ дать, что для России потребно? – Могу, говорит. "Напиши". Ушел коллежский секретарь домой и в одну ночь всю картину представил. Понравилось. "Теперь, говорит, напиши: как сего достигнуть?" Опять ушел коллежский секретарь домой и опять написал. Еще больше понравилось. "За сим, говорит, нам остается открыть пальбу". И начали они палить, и чем больше палят, тем больше коллежский секретарь в доверие входит. Вот он и возгордился. Вместо того, чтобы помнить пословицу: всяк сверчок знай свой шесток, а он возмнил, что конца начальственному долготерпению не будет! Стал, знаете, желания своего начальника упреждать, мысли угадывать. Не успеет начальник прожект задумать – смотрит, а он уж его предварил. Спустили ему это один раз, спустили в другой, в третий, конечно, щелкнули – а он все продолжает предварять. До того, знаете, разревновался, что глаза выпучил, ходит, как пьяный, шатается и у рта пена; словом сказать, спит и видит, как бы ему в самое лоно к начальнику попасть. Терпел-терпел начальник, видит, что дело-то выходит серьезное. Хорош парень, да ежели повадку ему дать, от него, пожалуй, и совсем житья не будет. И что ж, сударь! Только, знаете, дунул… Как был во всей форме коллежский секретарь, так совсем, и с гордостью своей, и с вицмундиром, тут же у всех на глазах и растаял. И теперича он в Пале-де-Кристаль у Марцинкевича в комиках состоит!
– Какая, однако ж, ужасная жестокость судьбы!
– Жестокость-то жестокость; однако и то нужно сказать: сам виноват. Начальство ведь тоже опасается; думает: сегодня я золотаря на перси возложу, а завтра он мне на плечи вскочит!
– Правильно.
– Вообще, сударь, в сношениях с начальством нужно как можно больше остерегаться. Почитать – почитай, но и приличия соблюдай. А еще того лучше, ежели кто совсем начальства избегнуть может.
Стр. 108, строка 15 сн. После слов: «удовольствие мне предоставь!» -
– Что говорить! Удовольствие – это первее всего!
– А я что же говорю! А притом и еще: хоть вы ему и сулите бубнового туза, а он, может быть, не только без всякого туза, а еще во всем сиянии оттуда выйдет! Помилуйте! чего же, в самом деле, тетерева смотрели! Ведь этак ежели им повадку дать, так они и рады глазами хлопать да жалованье получать, А он, между прочим, человек проворный, знающий – кому же, позвольте спросить, преферанс следует оказать?
– Ну, брат, два миллиона восемьсот тысяч – это, я тебе скажу, тоже…
– Многонько – это так. Однако и тут надо сказать: не всегда количество от человека зависит. Иной спервоначалу и скромненько поступить желает, да как увидит, что вокруг тетерева хвосты распускают – ну и ожесточится. Где бы ему взять рубль – он десять да двадцать тащит, и все ему кажется мало! До того, наконец, дойдет, что сам себя не помнит: все тащит, все тащит! И не надо ему, а он все от кассы рук отвести не может. Уж это вроде как болезнь делается!
Стр. 108, строка 3–4 сн. После слов: «над уставом о благопристойности» -
– Как ты думаешь, есть в этом уставе необходимость или так это, одно баловство? – обратился Глумов к Очищенному.
– Помилуйте, как же возможно! Благопристойно ли себя обыватель ведет или неблагопристойно. Когда всякий знает, что от него требуется…
– Не в том дело; я сам понимаю, что ежели начальство благопристойности требует, так, значит, нельзя без того. А стоит ли благопристойность-то эта, чтоб из-за нее нам, например, обычный порядок свой нарушать? Теперь бы вот спать залечь по порядку-то следовало, а мы заниматься должны! Стоит ли?
– Стоит-с. Ежели уж в квартале этот предмет в ходу – стало быть, неотложность в нем есть. Со мною, доложу я вам, когда я, тапером будучи, внутренней политикой занимался, такой случай был…
– Так ты и внутренней политикой занимался?
– Имел это поручение-с. Впрочем, кому же, как не таперу, и наблюсти за настроением умов? Постоянно он в танцклассах, все видит, за всем следит… А между прочим, его никто ни в чем не подозревает!
– Так какой же случай с тобой был?
– Именно насчет вот этой самой неотложности. Был я однажды, по обыкновению, у Марцинкевича – ну, и наблюл. Вижу, что дело мерзкое затевается: и колебания, и попрания, и потрясения – словом, все онеры на лицо. Мне бы, знаете, сейчас в квартал бежать, а я заместо того погоди да погоди. Выставили мне в ту пору шесть пар пива – я и раскис. И так, знаете, раскис, что совсем даже позабыл, на какой предмет я при внутренней политике состою. Помню только, что уговаривал: господа, мол, вы хорошие, а какие в вас мерзкие заблуждения скрываются! И только на другой уж день вспомнил, что надо меры принимать. Спешу, бегу – ан меня уж упредили. Еще рта разинуть не успел – слышу, что до моего прихода все потрясения кончились!
– Чай, досталось тебе на орехи!
– Не погладили-таки. Два дня в "холодной" выдержали да еще благодарить заставили, что этим дело кончилось!
Мы невольно переглянулись с Глумовым. А что, ежели и нас за неоправдание начальственного доверия… в "холодную"? Мысль эта подействовала на нас так решительно, что мы сейчас же уселись за письменный стол и приступили к делу.
Главы IX–XI объединены темой неизбежного вторжения в частную жизнь российского обывателя «волшебства», которое «от начальства происходит»: IX глава разрабатывает одну из постоянных сатирических идей Салтыкова: «наука» «любви к начальству» и воспитанная ею трагическая привычка «среднего человека» к произволу власти, привычка, которая сообщает «жизненному процессу» «окраску еще более горькую и удручающую». В главе X прозорливо отражена тенденция к уничтожению скромных гарантий личной неприкосновенности, существовавших в пореформенной России. Наконец, XI глава уже прямо живописует «вступление в квартиру» «гостей» из полицейского начальства.