Страница 14 из 106
Да, это он! – говорил я сам себе, – но кто он? Тот был тщедушный, мизерный, на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах, какой это был фрак! зеленый, с потертыми локтями, с светлыми пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после умершего от геморроя титулярного советника! А этот – вон он какой! Сыт, одет, обут – чего еще нужно! И все-таки это – он, несомненно, он, несмотря на то, что смотрит как только сейчас отчеканенный медный пятак!
Другой клиент был совсем юноша, красный, как рак, без всякого признака капиллярной растительности на лице, отчего и казался как бы совершенно обнаженным. Он напомнил мне некоего Жорженьку (ныне статский советник и кавалер), который в былое время хотя и не участвовал в общих увеселениях, происходивших в этой зале, но всегда в определенный час появлялся из внутренних апартаментов и, запыхавшись, с застенчивою торопливостью перебегал через залу, причем воспитанницы кричали ему: Жорженька! Жорженька! хорошо выдержали экзамен?
Через четверть часа ожидания за дверью, ведущею в кабинет Балалайкина, послышался шум, я вслед за тем оттуда вышла, шурша платьем и грузно ступая ногами, старуха, очевидно, восточного происхождения. Осунувшееся лицо ее было до такой степени раскрашено, что издали производило иллюзию маски, чему очень много способствовали большой и крючковатый грузинский нос и два черных глаза, которые стекловидно высматривали из впадин. Эту женщину я тоже где-то и когда-то видел, да и она меня где-то и когда-то видела, но ни мне, ни ей, конечно, и на мысль не пришло разъяснять, при каких обстоятельствах произошло наше знакомство. Поддерживаемая Балалайкиным под руку (он называл ее при этом княгинею, но я мог дать руку на отсечение, что она – сваха от Вознесенского моста), она медленно направилась к выходной двери, но, проходя мимо шкафа с книгами, остановилась, как бы пораженная его величием.
– Все читал? – спросила она Балалайкина, указывая костлявым пальцем на корешки переплетов.
– Княгиня! – воскликнул он, как бы удивленный, что ему может быть предложен такой вопрос.
– Ну, будь здоров!
Проводивши старуху, Балалайкин прежде всего обратился к нам. Он был необыкновенно мил в своем утреннем адвокатском неглиже. Черная бархатная жакетка ловко обрисовывала его формы и отлично оттеняла белизну белья; пробор на голове был сделан так тщательно, что можно было думать, что он причесывается у ваятеля; лицо, отдохнувшее за ночь от вчерашних повреждений, дышало приветливостью и готовностью удовлетворить клиента, что бы он ни попросил; штаны сидели почти идеально; но что всего важнее: от каждой части его лица и даже тела разило духами, как будто он только что выкупался в водах Екатерининского канала. Он напомнил нам, что знаком с нами по Ивану Тимофеичу, и изъявил надежду, что мы сделаем ему честь отзавтракать с ним.
– Через четверть часа я к вашим услугам, messieurs, а теперь… вы позволите? – прибавил он, указывая на ожидавших клиентов.
– Ну-с, – начал он, подходя к юноше, – письмо наше возымело действие?
– Возымело, господин Балалайкин, только нельзя сказать, чтобы вполне благоприятное.
– Именно?
– Вот и ответ-с.
Балалайкин взял поданное письмо и довольно громко прочитал: "А ежели ты, щенок, будешь еще ко мне приставать"…
– Гм… да… Ответ, конечно, не совсем благоприятен, хотя, с другой стороны, сердце женщины… Что ж! будем новое письмо сочинять, молодой человек – вот и все!
– Со стихами бы, господин Балалайкин!
– Можно. Из Виктора Гюго, например;
Ладно будет?
– Хорошо-с; но ведь она по-французски не знает.
– Это ничего; вот и вы не знаете, да говорите же "хорошо". Неизвестность, знаете… она на воображение действует! У греков-язычников даже капище особенное было с надписью: "неизвестному богу"… Потребность, значит, такая в человеке есть! А впрочем, я и по-русски могу:
Хорошо? приходите завтра – будет готово… Цена…
Балалайкин поднял правую руку и показал все пять пальцев.
– Рублей, – присовокупил он строго.
– Нельзя ли сбавить, господин Балалайкин? – взмолился молодой человек, – ей-богу, мамаша всего десять рублей в месяц дает: тут и на папиросы, тут и на все-с!
– Нельзя, молодой человек! желаете иметь успех у женщин и жалеете пяти рублей… фуй, фуй, фуй! Ежели мамаша: дает мало денег – добывайте сами! Трудитесь, давайте уроки, просвещайте юношество! Итак, повторяю: завтра будет готово. До свидания… победитель!
Балалайкин, в знак окончания аудиенции, подал юноше два пальца, которые тот принял с благоговением.
– Ну-с, теперь ваша очередь! – обратился он к пожилому клиенту.
– Вот уж пять лет, как жена моя везде ищет удовлетворения, – начал благородный отец и вдруг остановился, как бы выжидая, не нанесет ли ему Балалайкин какого-нибудь оскорбления.
Балалайкин, однако ж, воздержался и только сквозь зубы процедил "гм"…
Но на меня этот голос подействовал потрясающим образом. Я уже не вспоминал больше, я вспомнил. Да, это – он! твердил я себе, он, тот самый, во фраке с умершего титулярного советника! Чтобы проверить мои чувства, я взглянул на Глумова и без труда убедился, что он взволнован не меньше моего.
– Он! – шепнул он, слегка толкнув меня локтем в бок.
– Жена моя содержит гласную кассу ссуд, – продолжал между; тем благородный отец, убедившись, что никто из присутствующих не намерен платить по таксе даже за самую легкую оплеуху, – я же состою редактором по вольному найму при газете "Краса Демидрона", служащей органом политических и литературных мнений Егарева и Малафеева. К сожалению, наша газета, не будучи изъята из ведомства общей цензуры, в то же время, по специальности, находится в ведении комитета ассенизации столичного города С.-Петербурга. Не более года, как я нахожусь в должности редактора и достиг уже следующих результатов. Во-первых, от непрестанных внушений – два раза лишался рассудка; во-вторых, от ежедневно повторяемого трепета – получил трясение головы. Таковы обязанности редактора газеты, служащего по вольному найму!
Он произнес эту вступительную речь с таким волнением, что под конец голос его пресекся. Грустно понурив голову, высматривал он одним глазком, не чешутся ли у кого из присутствующих руки, дабы немедленно предъявить иск о вознаграждении по таксе. Но мы хотя и сознавали, что теперь самое время для "нанесения", однако так были взволнованы рассказом о свойственных вольнонаемному редактору бедствиях, что отложили выполнение этого подвига до более благоприятного времени.
– Правда, что взамен этих неприятностей я пользуюсь и некоторыми удовольствиями, а именно: 1) имею бесплатный вход летом в Демидов сад, а на масленице и на святой пользуюсь правом хоть целый день проводить в балаганах Егарева и Малафеева; 2) в семи трактирах, в особенности рекомендуемых нашею газетой вниманию почтеннейшей публики, за несоблюдение в кухнях чистоты и неимение на посуде полуды, я по очереди имею право однажды в неделю (в каждом) воспользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки; 3) ежедневно имею возможность даром ночевать в любом из съезжих домов и, наконец, 4) могу беспрепятственно присутствовать в любой из камер мировых судей при судебном разбирательстве. Но предоставляю вам самим, милостивые государи, судить, что значат все эти прерогативы в сравнении с исчисленными сейчас обязанностями?
8
О моя прелесть! Прислушайся!
Здесь поет и плачет возлюбленный!