Страница 2 из 6
– Я тут инструкцию по сбору читаю. Непонятно, что вообще брать можно? Всё нельзя…
– Вообще-то девушки редко привлекаются, чаще юноши.
– Мне от этого, честно, несильно легче.
– Понимаю вас. Обычно берут любимую кружку, любимую пижаму, любимую игрушку, ну и тапочки.
– Ну а кремчики любимые можно взять, ароматизаторы?
– Нет, на сборном пункте всё удалят. Там нужны специализированные препараты, с дезинфекцией. Обычные не подходят, могут приманить насекомых.
– Выбросят?
– Нет, конечно. Передадут тем, кто придёт вас провожать. Вас же придут провожать?
– Ну уточните тогда, роботы-то хоть какие-то разрешены?
– Персональный стоматолог, персональный косметолог, ногтевой сервис, парикмахер.
– А музыкант, массажист, секретарь хотя бы?
– Нет, только гигиенические.
***
Мама! Нет! Я не хочу, чтобы ты шла меня провожать! Я вообще не хочу, чтобы кто-то шёл меня провожать, и идти туда уже не хочу! Какие кремы для дезинфекции? Противогаз бы сразу натянули!
– Тебе помочь? – Мама открыла дверь моей комнаты, по обыкновению, вероломно, без стука.
Я кинула в неё большим белым медведем, она успела увернуться.
***
Наревевшись, я уснула. Утром меня разбудила мама. Пора. Я наспех сунула в сумку розового зайца, тапки с бантиками, три пижамы, всё своё бельё, термокружку и одежду для скалолазания, хотя где я там буду лазать, непонятно, но без неё никак. По плоским стенам и фонарным столбам буду карабкаться, а без скалолазания я не могу, и никто нигде и никогда меня этого не лишит! Провожать пришли все мои совершеннолетние подельники, мама, братья, собака Джеки, школьная учительница экологии – в общем, у пункта отправки образовалась маленькая демонстрация, поэтому я постаралась побыстрее сбежать от них за границу разрешённой зоны. Надоели со своим сочувствием. «Давай я тоже брошу что-нибудь и буду там с тобой» – самое глупое, что только можно придумать. Возьму и отвечу: «Конечно, дружище, поехали со мной на помойку. Затусим там по полной!»
Только их мне там не хватает. Придурки.
Глава 2
Ничего лишнего не брала, почти, и у меня ничего не отняли, почти. Термокружка им чем-то не угодила, видимо, автоподогревом – слишком умная, за робота сошла. Или подсветкой. Она была окружена домами, и утром на ней всходило солнце, а вечером садилось. Можно было включить погоду как есть и антипогоду. Иногда настроение, что за окном дождь – и на кружке у тебя дождь. Включаешь антипогоду – за окном дождь, а на столе у тебя солнце светит. Я очень её любила. И ведь сказали, что можно, подразнили только. Обещали маме передать.
А потом всё закончилось, нас вывели через второй вход, посадили в обычную машину и отвезли на вокзал, просто так, без всякого «этапа», только с сопровождающим, приветливым мужчиной в форме экологической службы, который был скорее вожатым, чем надзирателем, вёл себя предельно уважительно, купил билеты на поезд, выдал сухой паёк, сказал, сколько есть свободного времени. Всё это действительно напоминало скорее отправку в детский лагерь, даже лучше, потому что свободы больше. Я накупила на вокзале булочек с кофе, они там особенно вкусные, и пока ехала, тоже: мама снабдила меня финансами во всех возможных видах даже в избытке. Видимо, так она замаливала свою вину за глупое поведение в суде, которого, кстати, так и не признала. «Всё было заранее продумано, и что бы мы ни делали, ни говорили – тебя бы осудили показательно. Я сделала всё, чтобы тебя спасти!» Конечно, всё! Когда это взрослые признавали свои косяки? Я подумала назло потратиться и накупить себе ещё чемодан всяких ненужных вещей, пока ждали поезд, но сопровождающий сказал, что не стоит заниматься шопингом, потому что на въезде в резервацию будет ещё один досмотр. На сообщения от мамы и друзей принципиально не отвечала. Хотелось помолчать и хотелось, чтобы она попереживала, а то расскажу ей правду и подумает, что ничего дурного не случилось.
Везли нас троих: меня и двоих мужчин неприглядного вида. Лысоватого кудрявого, лет пятидесяти и молодого, нахального, покрытого татуировками с ног до головы, который всё время препирался с сопровождающим: то хотел курить расслабляющие стикеры, то пить успокоительные, чтобы уснуть в поезде. Сопровождающий объяснил ему, что если так дальше пойдёт, то он будет отбывать не в резервации мусорщиков, а в других, менее комфортных местах. Молодой человек ответил, что этого и добивается и «в мусорку» не поедет ни за что. Сопровождающий вызвал кого-то, татуированного забрали, и дальше мы ехали с кудрявым совершенно молча. Путь был долгим и даже на суперстреле со скоростью в 800 км/ч занял почти сутки. Поезд не ехал, скорее летел, значит, ни в окно взглянуть, ни в последнем вагоне постоять, провожая глазами рельсы, как можно в обычном поезде. Скука, и, несмотря на то, что кофе плескался у самого моего горла, я быстро уснула. Проснулась, когда поезд прибыл на какую-то конечную.
– Дальше автобусом, – сказал сопровождающий, и мы ехали дальше ещё почти полдня на обычном автобусе, а когда пересели на машину спецслужбы исполнения наказаний, впереди уже виднелись мусорные горы и много-много столбиков дыма, словно привязывающих их к небу. Было холодно, и сопровождающий хотел выдать мне страшненькую, цвета хаки, форменную куртку с надписью «ЭкоЛогика». Я отказалась, достала свою, универсальную суперлёгкую, укуталась в неё. Хоть какое-то упоминание о доме. Я уже начинала тосковать. Не хотелось никаких приключений, хотелось к маме, к Джеки, ссориться с братьями и в свою вечно неубранную комнату.
Деревьев не было. Только степь и эти горы вдали. Зрелище напоминало унылые пейзажи из фильмов-апокалипсисов, где на Земле случается катастрофа и потом остаётся вот это. Я читала, что общим решением под резервацию было отдано место, признанное для людей малопригодным, для гниения мусора – наоборот, наилучшим, из-за отсутствия настоящей зимы и довольно тёплого лета, а также наиболее экологически безопасное за счёт удалённости от водных покровов планеты. Это место раньше называлось Голодной степью и при прошлом разделении принадлежало Узбекистану и Таджикистану. Люди здесь тогда не выживали, а мне придётся выжить. Я вздохнула, уткнулась в телефон и уровень за уровнем лопала шарики, чтобы хоть как-то развеяться. Когда мы подъехали ближе к резервации, оказалось, что горы эти ещё и окружены высоченной бетонной стеной. Над воротами надпись: «Добро пожаловать в зону независимых архитектурных решений и человеческих проявлений, свободную от виртуальной реальности».
– Не бойся, это не от людей, – успокоил сопровождающий, увидев мои огромные глаза.
– А от кого? – спросила я, и глаза мои ещё больше округлились от страха.
– Узнаешь, – усмехнулся он.
***
Въезжали мы странно – через три шлюза. Сначала заехали, потом ворота за нами закрывались, горел красный светофор и по земле бегали красные лучи, потом загорался зелёный и нас пропускали в следующий бокс, где процедура повторялась, словно мы какие-то суперпреступники и могли провезти с собой контрабанду. У меня осталось несколько запрещённых булок с корицей, и я забеспокоилась даже, как бы их не нашли при такой серьёзной проверке. Но нет, не нашли. После третьего шлюза ничего не изменилось, только стена осталась позади нас, а впереди горы со столбами дыма. Я хотела открыть окно и высунуться, но не смогла: окна были заблокированы наглухо. В унылом пейзаже не было ничего интересного, и я машинально проверила смартфон, и, к моему удивлению, в нём была полная сеть. Но ни одного мессенджера, ни одной соцсети, ни одного форума – ничего мне не было доступно. Я могла только читать, могла написать, но сообщения не уходили.
– У меня что-то с сетью, может быть, нужен специальный доступ? – спросила я у сопровождающего.
– Нет, здесь такие правила. Отсюда нельзя свободно выходить в глобальную сеть.
– Совсем?
– Да, нельзя от слова «совсем». Это резервация. В резервациях правило: общение идёт на уровне резервации, остальное под контролем. Нельзя выходить за пределы, иначе всё может перемешаться. Здесь соблюдают чистоту интернет-зоны. Приедете, оформитесь, и вас идентифицируют.