Страница 5 из 16
– Цветы? – спросил он наполнивший комнату свет.
– Цветы, – отозвался Свет сорванным в хрипоту голосом. – Государыня так окрепла, что смогла встать и собрать букет, гуляя в дворцовом парке. Император каждые полчаса справляется о твоем здоровье. Наконец-то есть повод его порадовать.
Эрей от души потянулся, и тишину взорвал придушенный вопль: расслабленный и беспечный жест обернулся змеиной атакой, рука мага метнулась в сторону, пальцы сомкнулись на горле лейб-медика, перекрывая ток воздуха. Маг приоткрыл глаза и вприщур посмотрел на жертву:
– Как давно ты травишь государыню ядом?
Лейб-медик непокорно сжал губы, отказываясь отвечать, но пальцы мага, оставив горло, сдавили точку на пухлой щеке, цепляя лицевой нерв; монах знал, чем это грозит, и закивал, всем видом выражая согласие на допрос.
Эрей чуть ослабил пальцы. Лейб-медик жадно сглотнул и ответил, не скрывая глупой обиды:
– Я… Я не успел дать отвар. Но я не хотел навредить государыне, я пытался ее спасти!
– Плохо пытался.
– Не всем дано столько Силы и безрассудства. Я, к примеру, решиться не смог. Но я нащупал ядро проклятья и понял, что порча лежит на ребенке. Если б мне удалось убить плод, государыня справилась бы с болезнью и…
– Как тебя зовут? – устало откинувшись на подушку, спросил дурака Эрей.
– Ерэм. Брат Ерэм, – лейб-медик отскочил в сторону и принялся растирать покрасневшую щеку.
– Ты слишком молод для этой должности. У тебя дурные представления о благе. Жизнь наследника Императора превыше жизни Рандиры.
– Ты!
– Государыне лучше? – спросил маг, игнорируя жалкий вызов.
Лейб-медик какое-то время молчал, ощутимо давя в себе возмущение и недопустимую мысль о дуэли, потом несколько визгливо ответил:
– Лучше. Появился аппетит и желание жить. Носит на шее твои гранаты. Все время справляется о тебе. Если б она только знала…
– Я думаю, Ранди со мной согласна, – отмахнулся от упреков Эрей.
Ерэм поперхнулся и сник. Наверняка уже был наслышан про жертвенность Сурового края.
– А ведь я тебя спас, советник, – опечалился Белый брат, отходя подальше к окну. – И снял всю гадость, что ты нацеплял, как пес цепляет репьи. А пес-то оказался паршивый!
– Что там со знаками в кладовой?
Ерэм переключился не сразу. Поджав тонкие губы, он разглядывал какую-то точку в саду, бубня про себя обвинения, потом неохотно буркнул:
– Я трижды обошел кладовые дворца: все чисто, – выдержал паузу, покривлялся, потанцевал и спросил напрямик, будто с башни прыгнул: – Скажи, а Рандира… накажи Бог Единый… государыня будет жить?
Эрей ответил ему неохотно, взвешивая слова, точно крупинки золота
– Об этом судить Седовласой Деве. Я дал им шанс, Ранди и мальчику, а вот хватит ли Сил двоим – не уверен.
Светлый снова выдержал скорбную паузу, всем своим видом выражая протест, и совсем собрался спрашивать дальше, но тут Эрея скрутило, и стало не до вопросов, какие уж тут вопросы, когда из больного гной чужой порчи выходит толчками, и рвет его кровью, успевай только с тазом вертеться, спасая дорогие ковры…
Эрей усмехнулся занятной картинке, и сознание вылетело из него вместе с кровавой рвотой, и измученное тело отпустило душу в благословенный Океан. Блаженно закачавшись на теплых волнах, искрящихся, аквамариновых, будто глаза Лорейны, маг мельком глянул вниз, туда, где под толщей воды, за тенями небесных медуз и кальмаров, его тело обмякло в руках монаха, и тот вздохнул с облегчением, оттирая испачканные ладони о белоснежную мантию, а потом потащил больного в кровать, зовя на помощь Белую братию.
Чудны дела Твои, Княже, как странно встают фигуры. Вот и ему, Ублюдку, помогают светлые маги…
Эрей не искал в Океане подсказки: Океан велик, и найти в нем крупицы чужих помыслов не так просто, к тому же тело требовало Силы, жадно, как изголодавшийся зверь, и маг позволил себе расслабиться и просто плыть по течению неугомонных волн, качаясь в их неспешном ритме. Вверх – вниз, вверх – вниз. Океан шуршал и шипел, убаюкивал, пел колыбельные. Маг спал с открытыми глазами, бездумно изучая облака; ему казалось, что он умер и медленно плывет к Калитке, и было ему так хорошо, как бывает только уставшему человеку, что прилег после трудной работы. Он не стремился прозреть грядущее, не хотел воскресить утраченное: он просто отдыхал, набираясь Сил.
Он был по-человечески счастлив.
Веда о сотворении камней и руд
…И создал Бог Тени камни. Но не было камням жизни без Света, и рассыпал их Бог по Светлой стороне.
И создал Бог Света руды. Но не было рудам жизни на Свету, и укрыл их Бог на Темной стороне.
И сказали Боги: «Да будет так! Так – хорошо!»
Стало по сказанному.
И по сказанному Богами повелось, что иначе воспринимают камни и руды Четыре главных Стихии. По-разному отзываются. Тьма убивает Тьму, Свет – не дает жизни Свету.
Ибо Темные камни – тускнеют в Земле; гибнут, рассыпаясь, в Огне; любят искристый Воздух и заряжаются Силой в Воде.
А Светлые руды – любят прохладную Землю, дающую Силу; перерождаются в Огне; тускнеют на Воздухе; гибнут, ржавея, в Воде.
Особым среди камней родился аметист – знак Белого Братства. Дана над ним власть лишь высшим Чинам, отмеченным Силой и верностью. Остальным недоступен фиолетовый камень, замутняет рассудок, сводит с ума, и Светлые Мира Кару не смеют к нему прикоснуться, спасая волю и жизнь.
Особым среди руд родилось серебро – знак Темной Магии. Подчиняется пресветлая руда лишь исполненным Силы аргосским узникам, вплетаясь формулой в Заклинания, помогая творить волшбу. Но Темные Мира торопятся прочь, пытаясь сберечь то малое, что смеют назвать своей жизнью.
И, со времен сотворения Кару, Камень Мира смотрит внутрь природы, видит руду жизни. А Кольцо Некованое открывает камни и повелевает внешним.
2
Белый Храм
Некогда город звался иначе. Эрей помнил славные времена, когда переплетение узеньких улочек, скопление невысоких домов с окошками-бойницами, с торговой площадью и вросшей в скалы цитаделью составляло добрую крепость Ратбор, чье имя, несомненно, шло от инь-чианьских корней и уходило к эпохе Эттиввы-Разрушителя. В цитадели жил, не признавая иных дворцов, сам воинственный король Гарон, видевший в битвах главное увеселение души, а потому презиравший охоты, маскарады и прочие светские развлечения; исключение делалось лишь турнирам, и потому состояние казны позволяло содержать мощную армию и добротно вооруженное ополчение. При смехотворно малом штате прислуги в цитадели размещался любимый королем гарнизон, да и сам Ратбор походил скорее на большую казарму, чем на столицу могучего королевства.
За шестьдесят лет, пролетевших с восшествия на престол Флавиция, отца теперешнего государя, город сильно изменился, разросся, отодвинув мрачные переулки Заречья и цитадель на окраину, обзавелся пышными садами и парками, роскошными дворцами, широкими мощеными улицами, по которым разъезжали кареты шестериком. И стал зваться Гароноблем. В память, значит, и в знак почитания. Эрей не без оснований считал, что нынешний город – переименованный в Столицу так же, как сам Рад Ферро сделался просто Императором, – не продержался бы против внешнего врага дольше семидневка. От этих мыслей становилось грустно и неуютно, но Император не хотел никого слушать, уверенный в мощи и силе Империи.
Эрей шагал по мостовым, любуясь фасадами, и старался не обращать внимания на суеверных горожан.
Темных магов в Столице не жаловали. За время регентства к Эрею попривыкли, перестав осенять себя Единой чертой, научились относиться терпимо и не шарахаться, лишь отводили испуганные взгляды. Но похоже, что годы, проведенные без его навязчивой опеки, показались Столице чудным сном, и теперь, при виде черного плаща, заменявшего в походных условиях мантию, при высверке серповидного навершия посоха люди жались к стенам домов, торопливо ныряли в харчевни, принимались изучать статуи, причем с неподдельным интересом пялились на такие места, что Эрею хотелось смеяться. Он держался беспримерным усилием воли, давя на лице зародыш улыбки. В былые времена ему прощали многое: и каменный лик, и мрачный вид, и черные ногти в непонятных рунах, даже провалы глаз! – а вот улыбка пугала простой люд до нервного тика. Смеющийся маг – зрелище особое, не каждый сможет его пережить.