Страница 5 из 11
– Эээ… Нет,милок. Сперва заплати!
– Получишь плату! Говори, что узнала. Где свитки?
–Свитки, свитки… – проворчала старуха и прошамкала беззубым ртом: – «МОРОД НЕРЕ НЕСЛЕТКО ГЛУБИ, ОСЫНЫЙ» – В бездне реки глубокой скрыта сила могучая обрети ее в ночь помрачения, послеродный.
Ванда повторила про себя ее слова, зачем-то желая запомнить.
Колдун сомкнул стальные пальцы на горле карлицы.
– Шутить вздумала? – пророкотал он.
Глаза старухи выпучились, вцепившись обеими руками в его ладонь она силилась освободится:
– Пусти! – Прохрипела она. – Все дело в заклятии крови, – проскрипела старуха и колдун разжал тиски. Бровчиха осела на пол, и отползла в темный угол, скрючилась, словно раненая лиса и оттуда завела речь, заунывную яко поминальная песнь, но ладную, вольно льющуюся, точно затверженную наизусть. – Не добраться тебе, и не получить чего алкаешь, ибо наложено на то Заклятие Крови, колдовство древнее, жертвенное. – Есть один только способ. Только тот, в чьих венах ее кровь, разрушит заклятие и найдет свитки в пучине бездны. Ведьма предвидела твое возвращение. – Она наложила заклятие крови, и пока оно действует талисман останется глух. Никому не разрушить древних чар, только тот в чьих венах ведьмина кровь – способен снова возвратить тебе могущество. – Проговорила карлица с явным злорадством, но тут же лицо её исказила гримаса ужаса – в несколько шагов колдун пересек расстояние между ними и снова сжал ее горло. Бровчиха с жадностью ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Пусти!
Колдун рассмеялся. Одутловатое лицо старухи медленно синело. Бровчиха издала булькающий звук и обмякла, как тряпичная кукла.
Ванда ахнула. Что-то внутри оборвалось, заставив забыть о осторожности и здравом смысле. Со всех ног она бросилась по коридору назад, в свою палату, а оказавшись в ней, забилась под одеяло и дрожала, как мышь, прислушиваясь не раздаются ли поблизости шаги.
***
В полдень к градоначальнику прибежала Оляна – лицо белое, руки дрожат, коса распущена – сама мара, не иначе.
– Убили! Бровчиху убили! – Заголосила она.
Савелий вздрогнул. Бровчиха была неприятной и болтливой старухой, сеяла смуту по Китежу, на баб наговаривала, за что иной раз и выхлопатывала от какой-нибудь бойкой девицы, но на кой черт понадобилось убивать полоумную? Да и словам Оляны поверить – равносильно признать себя дураком.
– С чего ты взяла, что убили-то? – Нахмурился он. Оляна любила преувеличивать.
Оляна захлопала ресницами.
– Так я это… Зашла вот к ней, утку сменить. Стучу, стучу – не отзывается. Вхожу я, значит, в палату, а она на полу лежит, лицом вниз, руки в разные стороны…
Савелий молча встал, налил Оляне крепкой настойки, заставил выпить и забил в тревожный колокол.
Когда явилась стража, он попросил Гаруду остаться с Оляной, а сам, с остальными хлопцами отправился в лечебницу.
Бровчиха лежала в неестественной позе, уставившись стеклянными глазами в потолок, и на лице покойной навеки отпечаталась гримаса ужаса. Савелий лично обшарил каждый закуток палаты, но не нашёл ничего, что могло указать на убийцу, лишь маленький нательный крестик был зажат в сухонькой руке карлицы.
Крестик сейчас лежал на столе в ожидании ведки – Савелий тут же послал за ней свою повозку и приказал немедленно явиться и определить, кому он принадлежит.
Досада не заставила долго ждать. Она была взволнована, и от того казалась еще миловиднее. Лицо горело, толстая коса была растрепана, рубаха слегка расстёгнута, обнажая родимое пятно над грудью. Савелий предложил ей присесть, а сам подумал не жениться ли ему второй раз, и тут же устыдился мыслей, неуместных в столь мрачный день.
Ведка застелила стол красной скатертью, растолкла в ступе семена прозрей-травы, добавила щепотку земли, и какой-то, ведомый ей одной, порошок. Потом зажгла красные свечи, коснулась креста и зажмурилась.
Несколько минут она ловила образы, возникающие перед ее мысленным взором, а потом зашептала:
– Я вижу. Вижу… – Рука, сжимавшая крест, дернулась. – Он убил её, он забрал что-то принадлежавшее ей… Я слышу его имя… Иииииии… – Мгновение её трясло в трансе, глаза вылезли из орбит, голова болталась со стороны в сторону… Очнувшись, ведка долго приходила в себя, и наконец, задув свечи, повернулась к Савелию и страже. – Это Косматый.
***
Когда Ивана привели к городничему выяснилось, что креста на нем нет, зато в его кармане нашелся золотой перстень, ранее принадлежавший Бровчихе. Косматый упал на колени и завыл, выдергивая на себе волосы. При послухах он признался, что вечером напился и остановился на постоялом дворе у хозяина трактира, зарекался, что всю ночь спал и утром пошел к домой, к Умилке, но ведка лишь качала головой.
От нее не скрылось, как Иван накинул на шею злосчастной Бровчихе веревку и сбежал с украденным кольцом.
Два стражника надели ему на запястья кандалы и впихнули в крытую повозку – путь лежал неблизко – в каменоломню, где предстояло преступникам дожидаться суда за тяжелой работой.
И не было ни одной газеты не осветившей события прошлой ночи во всевозможных красках.
***
Набат звучал не раз и не два, а целых семь раз, и тревога, закравшаяся в душу Ванды в день, когда стало известно о преступлении Косматого, становилась нестерпимой. Как бы не заверяла она себя, что Ивана обязательно оправдают – улики свидетельствовали против него. Колокол созывал народ на третий, заключительный суд, и исходя из двух предыдущих, на которых Ванда присутствовала тайно, можно было догадаться, что приговор будет неутешительным.
Вече собиралось посреди центральной площади, где стояла теперь деревянная сбитая клетка – в таких обычно содержали собак или волков, а в ней, как преступник, сидел Иван и прохожие не стеснялись плевать в него и бросать камни.
Узник больше не реагировал на насмешки и даже когда соседский мальчишка на спор пытался выбить ему с рогатки глаз, лишь вздохнул и кое-как скрючился на соломенном тюфаке, закрыв голову руками.
– Итак, – начала собрание незнакомая Ванде женщина. – Я хочу выслушать доказательства вины этого человека. – Строгим взглядом она окинула рвавшихся вперёд китежцев. – Кто нашёл тело?
Вокруг площади собрались свидетели и просто зеваки. Каждый жаждал справедливости.
Оляна выступила вперёд. Руки её слегка дрожали, но голос звучал уверенно.
– Я. Утром, как обычно, я пришла на смену. Навестила нескольких больных, все они ещё спали… Да, представляете, спали. Это удивило меня, ведь обычно на рассвете травница даёт им особое зелье… – Судья в нетерпении кашлянула. – Бровчиха шла на поправку, поэтому я не торопилась. – Словно оправдываясь, она добавила: – понимаете, у неё был тяжёлый нрав… Сперва я решила, будто Бровчиха намеренно не отворяет мне, это было как раз в её духе… обозлившись, я застучала сильнее, дверь распахнулась. Бровчиха лежала лицом вниз, как я уже говорила, но я все равно испугалась, поэтому растерялась и не забила в колокол.
– Вы обратились к городничему, не так ли? Почему же вы не позвали дежурных травников?
– Они спали. Да, – повторилась она, – все спали, и очень крепко.
Ванда возликовала – это объяснение озадачило судью и она задала ещё несколько вопросов дежурным. Впрочем, ничего внятного они не сообщили.
– Я поругался с женкой, – признался Молчан, густо покраснев, – и выпил немного смородиновой настойки…
– Достаточно. – Прервала его судья, обведя присутствующих взглядом, и задержав его на городничем. – Как вы считаете Савелий, Косматый мог совершить убийство ?
– Не думаю, что у него были на то причины. – С нажимом в голосе ответил городничий.
– Он задолжал крупную сумму. – Ехидно пискнула конопатая девка, торчащая, словно пугало, в первом ряду зевак. – Я слышала его разговор.
Приглядевшись, Ванда узнала в девке подавальщицу самоварной. Дело принимало нежелательный оборот.
– Это ложь! – Умилка, вся почерневшая, появилась на площади словно из ниоткуда. – Мой муж не любил занимать деньги, это всем известно. Вы ведь хорошо знаете его, Савелий, разве я лгу?