Страница 3 из 13
Татьяна Семеновна снисходительно усмехнулась.
– Всю жизнь я Ельциншей была, – обернулась она к Зое Васильевне. – А то иногда еще и Наиной назовут. А как Вася поселилась в Ильменске, стала я Чучей. У Васи язычок острый, скажет – как припечатает. Прямо талант на прозвища! Она у нас, можно сказать, крестной матерью для улицы стала.
Василиса скромно опустила глаза долу.
– Да мне-то и не обидно, я человек не-по-ли-ти-зи-ро-ванный, – со вкусом выговорила Чуча (любила, видать, высокий слог, или же от телевизора не отлипала, но, по крайней мере, ученые слова вставляла в лад и впопад), – Да и Ельцин мне никогда не нравился – страну развалил. Даже обидно было с ним ас-со-ци-и-роваться. А тут на тебе – Чучей стала! Просто, по-человечески, и, главное, понятно! А Генке обидно, потому что непонятно, какой-то подвох подозревает. И не такой уж он и толстый, ты преувеличиваешь. Он крепко сбитый и в меру упитанный.
– Вы ему не говорите! – попросила багровая Василиса.
– Не скажу, – легко пообещала Чуча.
– И другим тоже, а то ведь передадут ему!
– Ладно, и другим, – вымолвила она с некоторой заминкой.
Интересно, сдержит ли слово?
– Люся, а вы-то кто же? – заинтересовалась Зоя Васильевна.
– А они у нас Комарами стали, сразу как приехали – проинформировала Чуча, опередив с ответом Людмилу Петровну. – Или ты, Вася, и для них припасла что-нибудь? Втайне?
Василиса помотала головой – нет, не припасла, но глаз не подняла. Видно, была у нее в заначке другая кличка и для Комаров, но дружба налагала определенные обязательства.
– А кого ж ты еще окрестила? – смеялась Зоя Васильевна.
– А вот зачем далеко ходить? – ухмыльнулась Чуча. – Изольдин нынешний муж, так он у нас Прапоридзе!
– Почему Прапоридзе?
– Да все же на поверхности! – объяснила Василиса. – Всю жизнь прослужил прапорщиком, во внутренних войсках… Грузин… Кем же ему еще быть?
– Действительно, – согласилась Чуча.
– А вот – Батон? – подключился Толик. – Или – Дюндель?
– Ну, Батон у нас какой? Блондин, прямо-таки альбинос, румяный, пухленький. Глазки темные – изюминки. Фамилия – Хлебников. Все же на поверхности!
– Действительно! – уважительно повторила Чуча.
– А Дюндель? – не унимался Толик.
– А у Дюнделя нос даже для кавказского мужчины, каковым у нас является Тенгиз Гаезович Балоев, выдающийся.
– Так Рубильник или, там, Носорог?
– В наших краях так говорят про большой нос – с дюнделем!
– А в каких это ваших, Вася? Ты откуда сама-то? – заикнулась Зоя Васильевна.
– Я-то? Ох, я издалека!
Василиса ушла от ответа и на этот раз. Никак не могли допытаться ни Люся, ни Зоя, с которой, вроде бы, Василиса сдружилась, ничего про ее прошлую жизнь, до появления ее в Ильменске.
– Ну, если следовать твоей системе, то ты должна быть Почтальоншей? – попробовала угадать Зоя Васильевна (девушка работала на почте). – Тебя-то как нарекли?
– Тепло!
– Тогда… почтарка?
– Горячо!
– Ну, уж я и не знаю…
– Почтарь.
– Да почему же в мужском роде?!
– Ну так Васька же! Должна же быть какая-то хохма в прозвище!
Еще пару лет назад супруги Комаровы, как и Зоя Васильевна, проживали в маленьком – сто тридцать тысяч населения – поволжском городке Артюховске. Коренные артюховцы, потомственные волжане, они и помыслить не могли, что на старости лет окажутся на Южном Урале, в таком же маленьком городке под названием Ильменск, раскинувшемся на берегу потрясающей красоты озера и окруженного горами. Причиной тому стали проблемы со здоровьем у Анатолия Михайловича: сердечные дела, начинающаяся астма и еще кое-что… Букет, словом.
Люся и Толик дружили со школьной скамьи, сразу после окончания школы поженились, родили сына Виталика и жили вполне счастливо. До тех пор, пока на пути Толика не возникла женщина по имени Нина. Она была хорошей женщиной, но вцепилась в Толика мертвой хваткой. Разве только хищницы уводят у жен законных мужей? Любовь, что вы хотите…
Толик рвался между двумя женщинами в силу врожденной порядочности, к тому же никак не мог разобраться, которая ему дороже. Тогда и начались у него проблемы с сердцем. Люся восприняла его измену как предательство (да и как иначе могла ее воспринять?), а Нина – как заслуженный подарок, посланный ей судьбой, награду за годы одиночества (Л.Луковцева. "И нас качают те же волны"
Люсе бы перетерпеть, перемучиться, перестрадать, а там, глядишь, все бы и образовалось. Говорят, так поступают умные женщины. Люся не была дурой, но была гордой. Муж еще в больнице в то время лежал после инфаркта, и обе женщины навещали его параллельно, пока Люсю добрые люди не просветили. Дождавшись, когда Толик встанет на ноги, она собрала ему чемоданы. Один Бог знает, чего ей стоило продолжать навещать его в больнице, не подавая вида, пока не поставили на ноги…
А потом много чего происходило в жизни обоих. Происходила жизнь. И Толик был хорошим человеком, и Нина неплохой женщиной, и жили они вроде бы ладно, но Толик все хирел и уже почти совсем угас. Он, наконец, разобрался, кто же все-таки для него дороже, да и по сыну тосковал очень, а выросший Виталий знать его не желал и к внучкам не допускал.
В конце концов, теперь Нине пришлось пережить то, что когда-то пережила Люся. А Люся, что уж вовсе было не в ее характере и раньше казалось делом немыслимым, блудного мужа не только простила, но и приняла назад. Вернее, последовательность была обратной: сначала приняла, а потом простила, как это ни странно звучит. И Виталику сказала: это наши дела, а не твои. Разберись в своей семье (Лидия Луковцева. «Не от стыда краснеет золото»
Выхаживая блудного мужа, Люся приняла трудное решение: уехать из родных краев, из отчего дома, от любимого сына и внучек – в неведомое. Сорвались в белый свет, говорила она.
Приживались трудно. Но, как ни странно, за два года успели привыкнуть и к городу, и к людям, приноровиться к непредсказуемому климату, освоить тонкости уральской кухни. А уж природа! Горы, хвойные леса, озера с чистой водой, перед красотой которых меркнет даже красота пойменной Волги. А воздух!
Толик заметно пошел на поправку. А вот ненаглядная подруга Зоя, увы, уральскими красотами не прониклась. То есть, прониклась, но недостаточно.
Все же Люся зудела. Зудела и зудела, пока не смогла ее убедить пожить в Ильменске еще хоть недельку. Тем более, что синоптики обещали в ближайшую неделю классическое бабье лето.
Всю эту неделю собирались посвятить лесным прогулкам: Зоя оказалась страстной поклонницей пятой охоты. Она уже научилась отличать волнушки от поганок и даже освоила местные названия грибов. К примеру, подберезовики – обабки, а сыроежки – синявки.
И лес был к ней щедр, у них возникла взаимная симпатия: Зоя Васильевна никогда не возвращалась домой с пустым ведерком. Да и ягод порой ей удавалось набрать: брусники, иногда немножко припоздавшей земляники, не совсем вызревшей, но все равно ароматной.
С тем расчетом и билет заказали – через неделю.
Люся и Толик разбрелись в разные стороны, а Василиса все никак не отлипала от Зои, так и бродили по лесу вдвоем. Не столько грибы собирали, сколько языками мололи. Девушка словно наговориться хотела впрок, да и сама Зоя печалилась, предвидя скорое расставание.
Как ни грустно, но приходилось признать, что с дочерью Леной таких близких и теплых отношений у них не было никогда, а уж в последние годы особенно. Большую часть вины Зоя Васильевна возлагала на себя. За то, что не смогла стать для дочери самым близким человеком.