Страница 20 из 104
Затем он ушел, а Кеноби зачем-то взялся осматривать комнату. Занимался он этим так долго и тщательно, словно хотел запомнить здесь каждую мелочь. Что ж, не самое безнадежное занятие, а вдруг придется драться здесь ночью? Анакин только собрался присоединиться к наставнику, как ему не дали этого сделать.
– Моя так счастлив видеть твоя, Ани! Щас разорвет!
– Она даже не узнала меня, – Скайуокер посмотрел на дверь, за которой скрылась Амидала, так, будто та была виновата в слабой памяти сенатора. – Я думал о ней каждый день с тех пор, как мы расстались… А она меня напрочь забыла.
– Почему говори так?
– Ты сам видел.
– Она счастливая, да! Правда-правда. Моя давно не види ее так счастливой. Плохие времена, Ани… – гунган пригорюнился, даже уши поникли. – Наша крышка.
Анакин успел прикусить язык – к ним направлялся Кеноби. Сейчас начнутся нравоучения. Вон какой строгий, явно чем-то недоволен. Вернее, кем-то. Анакин даже знал имя этого кого-то.
– Опять ты концентрируешься на негативных мыслях, – с досадой сказал Оби-Ван. – Будь осторожен в желаниях. Сенатор была рада нас видеть. Пусть так и будет. А теперь давай-ка проверим здешние системы безопасности. У нас много работы.
Анакин неохотно согнулся в неловком поклоне. Его больше всего доставала эта никому не нужная привычка вечно кланяться. Падаван давно поклялся себе научиться проделывать это в стиле Куай-Гона – то ли поклонился, то ли нет, не поймешь, а приличия вроде бы и соблюл.
– Да, учитель.
Сказать можно, что угодно, и даже не соврать при этом, но если бы точно так же легко можно было выгнать сумрак из мыслей. Скайуокер грустно вздохнул. Жизнь несправедливая штука, в очередной раз постановил он.
Падме сидела перед зеркалом и расчесывала волосы, не глядя на свое отражение в отполированном металле. Щеки жгло, лишь стоило вспомнить взгляд, который на нее бросил Ани. Как сложно называть этим именем незнакомого долговязого парня… Падме на всякий случай потрогала скулы: щеки казались толстыми и горячими. Ты стала совсем красивая… Падме занималась политикой с малолетства, она привыкла отдавать приказы и ждала повиновения. Большинству мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело, от нее было нужно нечто посущественнее ее внешности. Поддержку в Сенате, например. Конечно, она сознавала, что привлекает мужчин, но… по-другому. Политическое влияние, решение в ту или иную сторону, но не…
Почему он так смотрел на нее?
Чего он хотел?
Она легко вызвала воспоминание: высокий рост, худощавое сильное тело, напряженное лицо, а глаза просто светятся от радости, юной наглости и…
И желания?
Нет, у нее определенно разыгралось воображение.
Фантазии, уважаемая. Фантазии.
Падме показала язык отражению и вновь принялась расчесывать волосы. И вновь опустила руку. Как же она не подумала? Тут всюду – камеры наблюдения, а она – в тонкой ночной рубашке. Камеры никогда не беспокоили Амидалу, она смотрела на них как на предмет меблировки. Наблюдение, слуги, охрана было частью ее существования. Каждодневная рутина, обычная жизнь. У королевы нет и не может быть личной жизни.
Вот только сейчас на другом уровне у экрана может сидеть и смотреть на нее один очень конкретный молодой джедай.