Кофе с корицей

– Спокойной ночи, любимая! – шепчу я и целую жену в макушку.

Но уснуть мне было не суждено. Сон мой, как всегда, чуток и тревожен. Казалось, что я вообще не сплю. Глаза сами открывались при каждом звуке. Сначала собаки устроили шумную свадьбу под окном. Выли, лаяли и грызли друг друга. Потом сработала сирена. Тут я не только проснулся, но и еще, насколько это возможно, аккуратно и стремительно подбежал к окну. «Волга» мирно дремала, а рядом надрывался наглый Мерен. Минуты через три его угомонили. Потом меня разбудил рев мотоцикла. Который в свою очередь взбаламутил сигнализации уже не одной машины. Я опять подпрыгнул к окну. Моя прелесть спала, но вокруг нее надрывалось сразу пять иномарок. Скажите пожалуйста, какие мы нежные. Прям не дунь на них. Вон с моих красоток пример берите. Что одна, что другая, спят себе без задних ног и колес. Подумаешь, мотоцикл…

Нервы вам лечить надо! – подумал я. – И мне в том числе, – продолжил я свою мысль и снова лег. Закрыл глаза…

И опять был разбужен противным попискиванием. Мусоровоз сдавал назад. Рассвет залил тюль на окне розовым вином. Электронные часы мигали зелеными 06:06. Ничья. До финального свистка оставалось двадцать четыре минуты. Двадцать три. Минуты вырвались вперед. Их мигание пульсировало в моем затылке. На лице застыла гримаса недовольства. Я чувствовал, как устали от напряжения мышцы на скулах. Еще один гол. Часы проигрывают два очка. Не буду же я досматривать этот позорный договорный матч до разгромного счета 06:30. Все проплачено и предрешено.

Я объявляю войну фатализму. Хочется сказать, беру судьбу в свои руки, но понимаю, что это как-нибудь в другой раз. Когда наступят времена получше. А пока я могу позволить себе встать. Выключить будильник. И на ощупь отправиться в ванную комнату.

Вид из зеркала лишает всякой надежды на хорошее настроение. Красные глаза. Серые мешки под ними. Сухая кожа. Потрескавшиеся губы. Щетина. Безвольный подбородок. Кто подменил мне лицо? Так, наверно, я буду выглядеть на пенсии! Но сейчас-то! Надо действовать!

Начинаю реставрационные работы моего интерфейса. И хорошо бы их закончить до пробуждения супруги. Закончить и сбежать. Я вчера что-то говорил про утреннее признание? Вот только давайте не будем сейчас об этом. Я разбит, раздавлен и вообще не выспался. Отложим до вечера…

– Милый, а ты куда собираешься? – открылась дверь в ванную.

На пороге появилась Милена.

– На работу… – промямлил я ртом, набитым зубной пастой.

– На какую? – выражение ее лица было заспанно-подозревающим.

– На обычную… на мою, – я тоже начинал себя подозревать, не зная, в чем.

– Сегодня же выходной, любимый! Это завтра на работу! – она улыбнулась, преподнося такую радостную новость.

– Правда? – я чуть не подавился зубной щеткой.

– Заработался совсем… Идем спать дальше.

Неспроста эта ночь была такой беспокойной. Собаки, мотоциклисты, сигнализации и мусоровоз. Любой нормальный человек заподозрил бы неладное, только увидев ароматические свечи для романтической ночи. Я же нет! Настолько был поглощен своим враньем.

– Я в туалет и опять в постельку… А ты как хочешь! Трудяжка мой!

Милена зашла в соседнюю дверь. Ну, и что я теперь? Как дурак с начищенными зубами… Тут же созрел коварный план. Дождусь, когда опять уснет, и сбегу потихоньку. Потом придумаю оправдание… Так и поступим!

– Любимый! – раздалось из-за перегородки.

– Да, милая?

– А знаешь, что я хотела у тебя вчера узнать? Насчет шубы… – Милена спустила воду в бачке, а меня прошиб холодный пот.

Вот такие это были сообщающиеся сосуды. Перед глазами возник образ воронки в унитазе, которая затягивала меня в кромешную пучину бед.

– Что насчет шубы? – кое-как я выговорил эти три простых на первый взгляд слова. Но дались они мне ценой неимоверных усилий. Казалось бы. По отдельности совершенно безобидные слова. “Что”, “Насчет” и “Шубы”. А соедини их вместе. Получается катастрофа.

– Мне вчера Наташа сообщила. Знакомые ее, которые из Греции шубы возят, – супруга опять возникла на пороге ванной, – только вернулись. И шубку моей мечты привезли. Вот я и хотела узнать…

И она зашлепала босыми ногами к дивану. Пружины матраса заскрипели ржавчиной по моим нервам.

– Какие у тебя планы на сегодня?

План у меня был один – провалиться сквозь землю. Я молча смотрел на свое трагическое выражение лица. Пена на губах? Я в бешенстве? Ах, нет… Это зубная паста.

– Если планов никаких, то после обеда поедем… Все… Я спать… Это же надо подняться в такую рань… Трудоголик ты мой…

Продолжение фразы поглотила подушка.

Надо было бежать. Ничего другого мне на ум не приходило. Сесть в машину и укатить куда глаза глядят.

А куда же они у меня глядят в половине седьмого утра? Все нормальные люди спят еще. А если задуматься, то у меня и друзей-то таких нет, чтобы можно было залечь на дно. Один Натан, разве что. Друг мой со студенческих лет. Начальник мой теперь. Да и то… Не явишься же к нему с утра пораньше. Он на работу не раньше десяти приезжает обычно. А сейчас вообще выходной. И тут я задумался. Что же это получается? У меня друзей нет? Совсем? А куда они делись?

Я доумывался и вышел на кухню. Бежать на голодный желудок не хотелось. Занялся приготовлением завтрака. По-быстрому. Яичница с зеленью, беконом и тертым сыром показалась подходящим вариантом. И свежезаваренный кофе вдогонку… Ну, а мысли в голове томились на слабом огне уже сами по себе, в своем собственном соку.

На чем бишь я остановился? Куда делись друзья?

… Надо прежде обжарить бекон. Слегка. И, главное, бесшумно…

А вообще… Были у меня друзья? Детсад оставим. Не будем ворошить темное прошлое. Одноклассники? Никто из тех, с кем я зажигал в школе, в Москву не перебрался. Или за бугор свалили, или в родном городе осели.

…Мелко нарезать укроп, кинзу и зеленый лук, еле слышно водя ножом по деревянной доске, и туда же, на сковородку…

Сокурсники? Почти, как и однокашники. Кроме Натана, все мужики за рубежом, девушки замужем. Одна из них за мной.

…И залить все это двумя взбитыми яйцами, посыпав сверху тертым сыром пармезан. Тьфу, дьявол! Обязательно снять стружку с указательного пальца…

И вот, слизывая капельку крови, смотрю я, как дышит на сковородке бело-желто-зеленая масса с кусочками бекона, как стружки сыра плавятся, теряя свои строгие формы, и вижу в этом свое отражение. Скорее даже отражение своей сути. Что, спрашивается, меня в этом не устраивает? Бесформенное все и беспорядочное. Пыхтит чего-то там внутри! Кумекает. Никак не разродится. Нет чтоб взорваться вулканом и устряпать все стены… Неопрятно? Зато от души!

…Но пахнет, однако, отменно.

– Милый, а что это ты тут устроил? Это же форменное издевательство, – я не слышал, как Милена вошла в кухню, – разве можно спать, когда тебя атакуют такие запахи? Это форменное фуд-порно! Никакой поэзии, утонченности… Грубо, как в казарме. Видели бы это мои подписчики, бежали бы от меня без оглядки! Быстро мне тарелку и кусок черного хлеба. Надо заметать следы преступного обращения с продуктами. Срочно!

И моя жена, как была в халатике на голое тело, так и уселась за стол, сорвав все мои планы. А их было громадье! Как минимум два! Позавтракать и сбежать. Ладно, сбежать теперь не получится. Все равно это было бессмысленно. Но завтрак! Я не рассчитывал на двоих! Тут и одному-то было в обрез. А моя супруга обладала очень хорошим аппетитом. Так что я остался без еды. Бутерброд и кофе, вот мой удел.

– Я, оказывается, бешено проголодалась во сне, – призналась Милена и принялась уминать за обе щеки то, что предназначалось одному мне. Больше она не произнесла ни звука, кроме причмокиваний. Разговаривать не позволялось, а вот смаковать, причмокивая, – сколько угодно. Так выражалась высшая степень наслаждения едой. Пока она ела, я тоже мог молчать, оттягивая признание. Мог использовать предоставленное мне время, чтобы наиболее точно сформулировать покаянную речь. Дабы не сразу лишиться головы, ну, или тех частей тела, которые моя Милена пожелает отсечь.