Серая радуга

В стене с востока зияла прореха, ворот не было, и цветы по обе стороны дорожки были обращены в ледяную пыль, показывая, кто прошел здесь. Кое-где лежали обледеневшие птицы, отовсюду слышались вопли нежити. Зерк и Караул вели зачистку территории совместно, прекрасно при этом понимая друг друга. Кажется, страж ворот и садовник они обороняли от посягательств нежити какие-то тела.

Мечтатель с трудом удержался, чтобы не броситься туда, но ограничился тем, что вскинул руку — и наспех созданный генератор молний дал понять нежити: прибыл хозяин. Нападения не последовало, только испуганный визг, но Экстер не стал задерживаться: ему нужно было внутрь, внутрь!

Пряди парика печально трепетали в воздухе, Директор задыхался, но вновь бежал, путаясь в полах старинного камзола. Кровавая Печать была раскромсана жестоким ударом — вбита в дорожку и загажена нежитью, словно на ней вымещали ярость. И снесены были двери, но в коридорах не было тел, была только гарь и вонь нежити, которая разлеталась во все стороны, увидев директора, шмыгала в ответвления и коридоры, стремилась вниз, в подземелья — что угодно, но не нападать.

Не сбавляя шага, Мечтатель свернул к проходу, ведущему к Трем Комнатам.

Плотная, слитная толпа нежити наползала друг на друга: урчащие вулкашки и повизгивающие злыдни, и порыкивающие лупосвёрлы… Все переплелись и огрызались, будто остановленные незримой преградой. Твари были так увлечены грызней, что заметила Мечтателя слишком поздно, а в следующую секунду прахом опала на пол после единственного короткого пасса.

Острые, длинные, черные шипы, идущие под немыслимыми углами, почти не давали увидеть Макса, повисшего на остриях в самом центре этого клубка. Но в ту секунду, когда Экстер сделал шаг вперед, иглец втянул иглы, убрал сферу — и Ковальски рухнул в лужу собственной крови. Крошечный, смертельно опасный шарик, ненасытный паразит просвистел над головой Экстера — кажется, испугался выражения его лица — и шастнул вдаль по коридору, выскочив в окно. Иглец был пробужден и готов убивать, но Экстер даже не вспомнил о нем, бросившись к Максу.

Иглец отпускает жертву только в одном случае — так это звучало в книгах об истории щитовых артефактов.

Но Мечтатель все же прижал руки к щекам Ковальски — и на них были отметины от игл — и сквозь его пальцы побежала чистая энергия жизни. Не все маги могли бы применить телесную магию для приема «к сердцу от сердца» — и не все решились бы: такое перекачивание энергии в тело умирающего отнимало иногда по триста лет жизни у целителя. Случись тут Бестия — она онемела бы, глядя на старания Мечтателя, а может, и потому, что Мечтатель все это время оставался самим собой.

— Не нужно, Макс, — шептал он растерянно, так, будто от Ковальски могло тут что-то зависеть. — Тебе еще слишком рано, слишком многое осталось… Макс…

Лицо мертвеца, в которого Экстер перекачивал магию, дышало полным презрением к стараниям директора. Экстер вливал в Ковальски жизнь — но жизнь уже вытекла с кровью, вылилась на плиты за бесконечные минуты пытки иглецом, и едва ли тут можно было исцелить хоть что-то, с любыми силами. Мечтатель, задыхаясь страшнее прежнего, расслабил руки, ладони бессильно проскользили по щекам Макса, по мокрой от крови одежде, опустились на такой же мокрый и скользкий пол…

Но рука трупа вдруг ожила и сжалась на запястье Экстера. Макс открыл глаза — живые и полные перегоревшей муки. Сразу же вслед за этим он попытался что-то сказать, но то, что вырвалось у него из горла, не могло даже претендовать на звук.

— Молчи, Макс, молчи, — прошептал Экстер. — Ты всё сделал, даже больше, чем все, не надо…

Дверь Особой Комнаты распахнулась. Оттуда сперва высунулся нос Гробовщика, а потом чья-то голова — и вот уже несмело один за другим начали появляться практеры и практиканты, которые не разбежались по мирам. Озз Фингал появился откуда-то, заохал и тоже опустился на колени рядом с Максом, раскрывая походную аптечку…

Макс все так же пытался произнести хоть что-нибудь, но из горла не вырывалось ни звука, и в глазах у него мало-помалу начало появляться отчаяние. Но тут рядом с Оззом возник обеспокоенный Скриптор — с запасной аптечкой и бинтами наперевес — и красно-черная ладонь Макса поймала практера за руку.

Скриптор взвизгнул, дернулся, но тут же обмяк, прикрыл глаза — и в воздухе начали проступать буквы: «Альтау. Бестия и остальные. Ему нужен ключник. Портал перед тоннелем».

Рука Макса отпустила Скриптора и, обмякнув, упала на пол. Экстер потянулся было, чтобы попытаться провести еще один сеанс магического целения, но его ладонь решительно оттолкнула в сторону другая, белая, женская, и теперь уже Лорелея опустилась на колени над Максом, пачкая свое светлое платье. Она не обратила внимания на суетящегося со склянками и целящими артефактами Озза, даже величественно кивнула, разрешая ему продолжать свое занятие — но никто больше к ней и Ковальски подойти так и не решился. Практеры и сотрудники осторожно огибали богиню, которая тихонько гладила иномирца-самозванца по щеке и, кажется, что-то шептала ему, но только без слов, одними губами.

Она не бросила ни единого взгляда в сторону директора, но Экстер попятился и почувствовал себя откровенно лишним, гораздо более лишним, чем Озз, или Скриптор, или любой из других учеников или артефакторов. Лишним — и непоправимо виноватым в том, что произошло.

Он сделал еще несколько шагов назад, покидая тоннель. Боковое зрение уловило уродливый амулет, висящий в воздухе, но Экстер не повернул голову, чтобы разглядеть его. Он так и смотрел на Лорелею, склонившуюся над Максом, на ее белое платье в его крови, и нервное дыхание Мечтателя все замедлялось и замедлялось, так, что начало казаться: он совсем не может дышать.

Откуда-то появился Вонда. Был ли он в Особой Комнате со всеми или где-то скрывался — никто так и не заметил, но он уже успел обшмыгать половину артефактория, рассмотреть, что, где и как, и начать жаловаться:

— Нежити-то дохлой во дворе, нежити! — голос кладовщика дрогнул. — А в кладовке у меня Гиацинт валяется, я сперва-то подумал, что тоже дохлый, а он как пошевелится, как застонет… так ведь и помереть недолго…

Он довольно небрежно окинул взглядом сцену, от которой не мог оторваться директор, и поинтересовался:

— Помрет?

— Ему не дадут умереть, — глухо ответил Мечтатель. Он растирал грудь так, будто только что получил в нее сильный удар.

— Паж-то, стало быть, у Холдона, как и остальные младенчики? Жалость-то какая! Ведь погибнут ни за что ни про что, а все такие молодые, ежели, конечно, для нас, стариков. Девочку-то как жаль, а на что она злыдню? Да все они ему зачем?

— Незачем, — голос Экстера стал немного выше и словно надломился. — Он не мог остаться рядом с артефакторием долго — и он забрал, кого успел, чтобы убить их по одному. Не сейчас. Когда истечет указанный срок и не придет тот, кому доверен ключ от Малой Комнаты…

— Вот ведь горе-то какое… — проныл Вонда и тут же закашлялся, как будто нытье царапало ему горло. Уточнил он уже делово: — Ведь он же не придет?

Экстер Мечтатель неопределенно повел подбородком.

— Он не придет, — с трудом выговорил он. — Но может прийти кто-нибудь другой. Вместо него…

— А, — сказал Вонда, и из него вдруг выветрилось нытье. — Я пойду, да.

— Зачем? Ты же знаешь, что это смерть для тебя.

Ученики старались огибать эту странную пару, да и остальные держались вдалеке, а то похватались бы за сердце, услышав такой тон от Вонды.

— Ты что же, хочешь, чтобы я еще страшнее заплатил за тот день?

Экстер не ответил: по-прежнему глядя на Лори и Макса, он наклонил голову, словно давая разрешение на что-то, о чем догадывался он один. Вонда молодцевато вытянулся и отряхнул свою старую куртку.

— Дело. Ну что, меч-то мне, может, взять или какое другое оружие?

Директор Одонара оглянулся на него — и в голубых глазах была болезненная, отчаянная решимость. Уголок рта покривился в горькой гримасе, которую даже близко нельзя было спутать с улыбкой.