Серая радуга

Артемагини поблизости не было, и находиться она могла только за дыркой, которую так находчиво проделал Кристо в стене. И точно, Дара обнаружилась в смежной комнате — гораздо более просторной и представляющей из себя что-то вроде музея. Она лихорадочно металась от одного предмета к другому, из тех, что лежали на столах или были под стеклом; при этом артемагиня бормотала себе под нос. Кристо эти симптомы живо опознал.

− Артефакты, что ль?

− Диск Мораны… кинжал, вампирка по энергии на три узла, мертвый. Необычный берилл, вызывает тоску, фонит до сих пор, с первого взгляда не разобраться, похоже, чем-то блокирован. А вот еще… ух…

Дара выглядела почти счастливой и по уши ушедшей в любимое дело. Кристо осматривался с опаской. Если артемагине так крышу снесло, значит, артефакты тут — всё. Не меньше сотни вещей, тоже мне, коллекция.

А потом Кристо заметил бледное лицо Макса, который уставился на небольшую чашу, литую из серебра, с богатым украшением. Вид у Ковальски был такой, будто он прямо вот на ходу осознаёт, куда они попали, вернее, во что они влезли, и самому себе не верит, потому что вот так нарваться в этот же день — просто чересчур.

− Дара, − Кристо печенкой почувствовал: они тут задержались. — Слышь, нам бы… уйти.

− Любой, кто соврет, пригубив из этой чаши, умрет… Кристо, минутку… странное сочетание малахита с рубиновой крошкой, не слышала, чтобы они использовались для…

− Дара, − голос Макса был так убедителен, что артемагиня вздрогнула и оглянулась. — Бежим.

Вот после этого подростки кинулись к пролому в стене со всех ног. От Ковальски они ни разу не слышали этого слова, даже когда дела были плохи. Так что смогли вообразить, что оно обозначает в его устах.

Но дверь комнаты распахнулась, и чей-то мягкий, пришепетывающий голос заметил:

− Те-те-те. У нас ворисики? Я не говорир: это инутересуная сутарана?

Из пролома в стене высунулись несколько дул, мягко намекая, что путь отрезан, а в комнату вступил низенький кривоногий человечек азиатской наружности, с приплюснутым носом, редкими усиками и бородкой − и с какого-то лешего одетый в джинсы и рубашку, испещренную итальянскими надписями. За человечком семенила эффектная свита: двадцать девушек от шестнадцати до двадцати пяти, в таких облегающих костюмах и с такими зазывными улыбками, что Кристо сглотнул и невольно пригладил на голове крашенные пряди.

— Те-те-те… гуде мои групые граза? Макс! Дорогой госить! Попуриветствуем же его!

— Хватит сюсюканья, Ягамото, — тихо сказал Ковальски, глядя в лицо своему бывшему шефу. — Ты вряд ли помнишь, когда в последний раз был в Японии.

В эту секунду одна из девушек — милашка лет восемнадцати — с ослепительной улыбкой поприветствовала его ударом под дых, и следующую тираду Макс вынужден был выслушать уже на коленях. Вторая милашка, помладше, четким боевым приемом сшибла с ног невовремя дернувшегося Кристо, уселась на него, как на дорожный чемодан, и добавила сверху по голове. Дара не двинулась с места, поэтому две близняшки ее возраста пока ее не трогали.

— Те-те-те… ну вот, теперь ты зачем-то ругаешь мой язык. Я же никогда не ругал твой? Возможно, пару раз я хотел тебе его вырвать… я не говорил тебе? Что-что, Макс?

— Убери… своих… одалисок! — прохрипел Ковальски. Его как раз нежно душила девица, которая вполне могла стать воплощением мечты юного поэта. До тех пор, пока поэт не вздумал бы с ней рассориться.

Кривоногий смешной человечек дал знак отмены, попутно наградив «одалисок» редкозубой улыбкой.

— Горячие девочки, — с удовольствием сказал он. — Быстро учатся, но в жилах — раскаленная сталь, — акцент у него почти совсем пропал. — Плохо. Сталь боится остынуть, боится смерти. Вот ты никогда не боялся, а, Макс? Помню, как ты пришел ко мне в первый раз…

Макс использовал болтовню Ягамото прежде всего, чтобы поймать взгляд Дары и едва заметно качнуть головой: не делать глупостей. Нрав бывшего шефа он знал отлично, а уж местный гарем («Нет, Макс, я не скажу, где их готовят и откуда я их беру, хи-хи-хи, а то обзаведешься таким же») — при надобности мог замочить взвод «Блэкуотер»[1], а руки у артемагини на виду, ей не дадут шевельнуться.

— …когда смотрел, как я наказываю тех, кто провинился… или присвоил то, за чем их послали, или хотел обмануть, или пытался донести. Остальные боялись, да… а ты вот как-то даже высказывал мне неодобрение одним наказанием… хотя что тебе было до того… как его звали, Макс? Я говорил тебе — ты слишком принципиальный для своей работы. Но я за это тебя и взял — человек принципа всегда сделает дело. Принесет что сказано, не уклонится от задания, не украдёт вещь, за которой его отправили, потому что это было бы…

Ягамото протянул руку, и одна из его телохранительниц вложила в ладонь длинную самурайскую катану. Максу приходилось видеть, как шеф управляется с этим оружием, а уж если вдруг к катане прибавлялся деланный акцент — пиши пропало.

— Гуде бурасрет, Макс?

Ковальски молчал. Вопрос касался артефакта, который ему пришлось уничтожить больше девяти месяцев назад, а вообще-то, артефакт должен был быть доставлен Ягамото. Такое не прощалось никому, и с учётом того, что Ягамото, само собой, выяснил за девять месяцев — что случилось с отрядом Макса… еще и врать бесполезно.

— Я знаю, что ты его нашер. Гуде брасрет?

— Уничтожен.

— Кем?

— Мной.

Ягамото прищурил и без того не очень расширенные глаза, отчего в них заплескались почти электрические холодные искры.

— Лжешь. Ты не смог бы. Это был сильный артефакт, а ни один человек…

— Откуда вы знаете? — не удержалась Дара.

— Больше ста лет хожу по земле. Спасибо артефактам, — он наклонил голову, рассматривая девушку. — Ты из Целестии?

Вот это уже был гром с ясного неба. Само сознание того, что о Блуждающей Стране Радуги может знать местный мафиози, как следует пристукнуло и Дару, и Макса. Ягамото тихонько засмеялся и принялся ораторствовать то с пропадающим, то с появляющимся акцентом.

— Вы их называете контрабандистами. Небо подарило нам встречу восемь десятков лет назад. Рыжая девушка сказала: им нужны вещи нашего мира. Я мог их доставать. А взамен узнавал много чего об артефактах. Здесь их много, очень много, но почти все спят. Мои новые знакомые дали мне первые образцы из моей коллекции, — он обвел рукой зал, — малая часть. Замечательные вещи, которым я решил посвятить жизнь. Достойная цель, достойное знание.

Макс постарался выровнять дыхание. Ну ладно, он догадывался, что его не просто так взяли в группу Ягамото — он «бездник», в конце-то концов, у него аномальная устойчивость к магии. Просто получить этому такое подтверждение, да ещё в лоб…

— Рыжая девушка, — пробормотала Дара. — Эльза.

— Эриза, — закивал Ягамото радостно. — Она хоросо?

— Умерла, — ответил Макс. Ему до сих пор малость дурнело при воспоминаниях о ярости обманутой атаманши контрабандистов и моменте, когда пришлось нажать на курок. Ягамото издал разочарованное «те-те-те».

— Нет браслета. Нет партнера. Ты приносишь несчастья, Макс. Какой смертью ты хотел бы умереть?

— Пристрели меня из моего же пистолета, — искренне попросил Ковальски. «Беретту» у него успели отнять, как и сумку у Дары.

— Ясно, — произнес Ягамото, который никогда не был дураком. — Я тебя прирежу. Или убью каким-нибудь другим способом. Но это все после того, как я посмотрю, кого ты привел мне взамен браслета.

Он бросил взгляд в сторону бессознательного Кристо, мимоходом скривился и вернулся к Даре.

— Красивая девочка, — он произнес «девотика» и опять ощерился в улыбке, показывая кривые, зато отбеленные на западный манер зубы. — Cреди моих наложниц нет артемагов. Ты будешь не самой молодой, но самой яркой. Успокойся, твои пальчики будут в целости, это ведь самое ценное, что у тебя есть… — тихонький, крадущийся шаг вперед, костистая ручка тянется к лицу Дары, медленно поднимается катана во второй руке. — Или все-таки не самое?