Страница 35 из 114
Студентка, второкурсница, и такой великолепный Макс!
И чего, спрашивается, мне было бояться?
Ничего особенного вроде.
Лёжа рядом с Лерой, принявшей меня как родную, я невольно кайфовала от этого ощущения доверия. От того, как она, беззащитная, мелкая букашечка, меня обнимала и никуда уходить не собиралась.
Теперь дети перестали казаться эфемерными, далёкими существами из книжек. Теперь любой ребёнок у меня будет ассоциироваться с Леркой. И обязательно говорящим: “Конечно же”! Эдакие маленькие, грустные мамонтята с белобрысыми хвостиками.
Секундой погодя, я запоздало ощутила, что глаза резало от вернувшихся слёз. Я шумно вздохнула и Лера тут же подняла голову.
— Ну ты что, рёва-корова? — нахмурилась мелкая. — Я опять что-то не так сделала? — уточнила с лёгким оттенком вины.
— Нет, что ты, — мотнула я торопливо головой, и смаргивая непрошенные слёзы. — Просто, — я пожала плечами и погладила Леркины пушистые волосы, — задумалась…
— О чём?
— О детях. О тебе.
— Устала от меня? — обронила шепотом мелкая и напряглась в ожидании ответа.
— Что за глупость? — праведно вознегодовала я, взяв себя в руки и смахнув скупые слёзы с щёк. — Ты очень хорошая девочка.
— То есть, — запнулась Лерка, — ты меня не бросишь? — пристально глядела глаза в глаза. У меня дух спёрло, и сердце яростно в груди заколотилось. Мелкая с такой надеждой на меня смотрела, что душу в клочья драла.
— Бросать не брошу, но и быть с вами не могу, говорила уже, — грустно напомнила правду жизни я. — Но ты правда замечательная. И если бы у меня была доченька, я бы очень хотела, чтобы она была похожа на тебя… — я погладила её по волосам, понимая, что от моей неумелой ласки и жалости, она только больше всхлипывает.
А вдруг теперь попросится к маме? Или и того хуже… к папе. Где я его возьму? А успокаивать ревущих детей не умею!
— Зачем? У тебя могу быть я, — огорошила в очередной раз своей непосредственностью Лерка. — А ты мне братика родишь. И нам больше не будет одиноко и скучно!
Я наверное выпала из реальности. Мысль хаотично таранили друг друга, я пыталась сообразить, как выкрутиться из данной ситуации, а очнулась, когда в дверь постучались. Затем створка отворилась и в палату зашёл Роман Игоревич:
— Привет, — широкая улыбка мгновенно сошла на нет. Мужчина чуть растерянно глянул на дочь, на меня. В синих глазах застыло недовольство.
И причина недовольства ясна! Это Я! И Я на койке ЕГО ДОЧЕРИ!
— Здравствуйте, — поспешила встать. — Вот, — зажато покосилась на Лерку, которая тоже с койки сползла и к папе в объятия нырнула с радостным криком: “Папочка!!!” — Мы и дождались твоего отца! — зачем-то констатировала очевидное и вероятно больше, чтобы себе же не казаться столько ненужной, как сейчас, когда рядом бурлила счастьем эта парочка. Ну и волнение давало о себе знать, а потом я поспешно махнула на выход:
— Ладно, я пошла, мне вещи собирать.
— Вас выписывают? — осведомился Кирсанов, потискав дочь и обцеловав её счастливое личико, чем в очередной раз ввёл в задумчивое умиление.
— Не задерживают точно, — неопределённо головой покачала, вырываясь из цепких лап нового чувства любоваться искренней любовью отца и дочери.
— Но у вас травма головы, шейного позвонка…
— Всё нормально, — заверила горячо. — Врач сказал, все нормально, только без… — запнулась, вспомнив рекомендации и в особенности секс. Покраснела, это ощутила по жару, ударившему в лицо. — Мне пора! Пока, мамонтёнок! — махнула Лерке и сбежала. Позорно сбежала от семейки Кирсановых, кто мою нервную систему расшатывал как легко раскачиваемые качели.
Жаль, что выписать меня сегодня уже не смогли.
— Выписка делается до обеда! — развёл руками курирующий меня врач, и я с тяжким вздохом вернулась в палату. Когда стало невыносимо тяжко, вышла прогуляться, пока не застыла возле окна с прекрасным видом на проезжую часть и парковку. А на улице бушевал ливень с грозой и молнией.
Я потерянно прижималась лбом к холодному стеклу, стоя в больничном коридоре, и придурковато улыбалась. Потому что ТАК голова остывала, мысли переставали дико носиться, сердцу легчало. Оно было, как это стекло — хрупкое, тонкое, в стенки которого лупила непогода. Я его слышала. Оно. Со мной. Говорило.
Нельзя мне связываться с Кирсановым и его дочкой. Бежать от них ещё дальше нужно, чем несколько этажей выше и противоположное крыло больницы. Они внесли в мою размеренную жизнь суеты и волнений, а я любила определённость и спокойствие. А ещё в море сомнений топили, а я не могла тонуть. Только не сейчас. Сейчас мне как никогда нужно держаться Макса и пытаться залатать дыры, которые возникли по моей вине.
Он такой же как всегда — не лучше, не хуже, потому грешить, что он изменился и теперь стал невыносим не могла. Это я менялась… а значит, мои проблемы и тараканы. С ними мне воевать, а не Максу.
Именно так!
На парковку одна за другой подъезжали машины, я следила за кильватерами, змеящимися за ними, дышала на стекло, и представляла, что плыву подальше от всего этого….
Мне и с моим стеклянным сердцем было хорошо.
— Крис? — голос за спиной показался незнакомым. Только секундами позже поняла, что просто никогда ещё его таким не слышала.
Я повернулась. Донельзя промокший и запыхавшийся Макс стоял в коридоре близ стола-поста приёмного покоя. Волосы всклокочены, лицо покрасневшее. Крупные капельки падали с подбородка на рубашку, прилипшую к стройному торсу. Он ласково, понимающе на меня смотрел, а в руках держал пачку охотничьих колбасок и бутылку моего любимого вина.
Сердечко трепыхнулось от нежности, стало так хорошо, что плакать хотелось, но я не позволила слезам пролиться — мне ещё было больно и горько за очередной плевок в мою сторону от близкого человека в тот момент, когда поддержка была просто необходима.
— Да, — шепнула, не в силах выдавить что-нибудь громче и умнее.
— Ты как, любимая? — он в два шага приблизился ко мне. От него веяло свежестью и… раскаянием. В каждом жесте и взгляде сквозила непередаваемая вина. И как плечи не дрожали от тяжести? Даже засмотрелась на это чудо. Макс редко бывал таким. Раскаяние ему шло, хотя больше приходилось по душе вину за наши конфликты и ссоры на меня спихивать. Он лихо умел перевернуть ситуацию, переиначить слова.
А сейчас стоял как побитый пёс — опустив мокрую голову, и не смея подойти ещё ближе, пока не позволю.
— Спасибо, нормально, — едва вспомнила его вопрос.
— Я знаю, что последний кретин, неисправимый эгоист, но я правда хочу с тобой быть лучше, — кивнул по-настоящему, проникновенно. — ТЫ делаешь меня лучше… — выделил значимо, подкожно как-то.
— Ты о чём?! — меня накрыло невыносимое отчаяние и пустота. Вроде должна ему верить, но не могла. — Ты не нашёл на меня время, а я…
— Крис, я не думал…
— А жаль.
— Я не хотел….
— Сочувствую!
— Крис, — протянул в надежде, что смягчусь. — Крис, — на ходу оставил колбаски и вино на столе медперсонала, шагнул ко мне ближе и взял моё лицо в ладони. Запустил пальцы в волосы осторожно, ласково:
— Ну прости меня! Я был должен!.. Заигрался… Не думал, что с тобой что-то страшное случится. Ты — самый осторожный водитель, какого я встречал, — его шёпот танцевал на кончике моего носа и на губах. Вырваться не могла при всём желании, просто стояла и старательно отрешалась от всего. — Чёрт! — бросил в сердцах Макс. — Ладно, не прощай, но никуда не уходи. Я не смог без тебя.
Я молчала, и тогда он почти взвыл:
— Ну куда я без тебя? — отдавало обречённостью. — Я же дурак! Сухарь! — замялся, обшаривая взглядом моё лицо, будто выискивал отклик на свои же слова. — Я так соскучился, что сил нет. Чёрт!.. — опять чертыхнулся, тряхнув головой, явно собираясь мыслями. — Подумать страшно, что едва тебя не потерял. Крис… Крис, Кристина, маленькая моя…