Эхнатон

– Какого цвета делать круг? – уточнил Пареннефер, когда приступил к окрашиванию.

– А какого цвета солнце? Жёлтого, разумеется!

На этот раз рисовальщику не пришлось ничего додумывать самому. Наследник дал точные инструкции и относительно цвета одежд и даже цвета ногтей.

– А каким делать его? – спросил Пареннефер, показывая на глаз нарисованного Аменхотепа. Так как портрет был в профиль, то глаз, разумеется, вошёл только один.

– Как этот, – ответил наследник и показал на карий глаз. – Всегда делает мой глаз таким. Даже если будешь рисовать меня анфас, рисуй оба глаза такими, понял?

– Понял. А могу ли я, как рисовальщик, спросить почему?

– Другой урод, – отвернулся наследник.

– Но вы ведь просили изображать вас таким, какой вы есть.

– Только не глаза, – отвернувшись, тихо сказал Аменхотеп. – Глаза всегда рисуй одинаковыми. В детстве мать сказала, что такие глаза – проклятье. Все, у кого разные глаза, умирают молодыми.

– А я думал, вы не верите предсказаниям…

Аменхотеп резко обернулся и странно посмотрел на Пареннефера. В это мгновение наследник выглядел напуганным и совсем не по-божественному беззащитным.

– Да… Но есть вещи за гранью понимания даже мудрейших из людей. Так что всегда рисуй их такими.

Пареннефер закончил к вечеру, и за всё время работы Аменхотеп ни разу не отошёл от него. Сначала Пареннефера это ужасно напрягало, но потом он расслабился и полностью сосредоточился на рисунке. Всё-таки наследник сказал, что этот рисунок станет образцом для рабочих в гробнице! Пареннефер нарисует ещё раз этот же сюжет на маленькой табличке, разделённой на квадраты, и отдаст её рабочим. Те на такие же квадраты разделят нужную стену гробницы и перенесут рисунок Пареннефера на известняк.

– Хорошо, – сказал Аменхотеп, когда Пареннефер закончил, – Далеко от реальности, но то, что нужно, чтобы заявить чиновникам о том, кто я есть и как я буду править. Спасибо, мастер Пареннефер. Скоро мне снова понадобятся твои услуги.

VIII

Потихоньку Пареннефер стал обживаться во дворце. Каждый день в его скромную комнату приходили рабы наследника престола и приносили материалы, чтобы Пареннефер мог работать. Раньше он думал, что человек носящий звание «главный рисовальщик» должен лишь появляться во время торжеств и проверь работы других рисовальщиков. Но у Аменхотепа других рисовальщиков не было, и все мелкие поручения выполнял Пареннефер. Нужно ли было украсить стелу к новому празднеству Опет или отправить портрет соправителя вождю хеттов – звали Пареннефера.

Теперь он стал частью свиты наследника и пару раз даже участвовал в пирах. На одном из них присутствовал даже фараон Небмаатра! Хоть Пареннефер и сидел за самым дальним столом, ему всё равно досталось столько кушаний, сколько раньше, работая в мастерской Туту, он едва ли мог съесть за неделю. На пиру всё время играла музыка, танцевали и пели полуобнажённые девушки, иногда приходили послы из далёких земель и рассказывали, что они видели, пока шли в Египет, а иногда показывали диковинных животных.

Один раз Пареннефер сходил в город к мастеру Туту. Увидев племянника в новой одежде, дядя сердечно обнял его и заметил, что Пареннефер стал ещё выше и шире в плечах от царской еды. Остальные мастера с плохо скрываемой завистью поздравили его, но когда он подарил каждому по добротной кисти из меха, поблагодарили искренне.

Навестил он и стариков-родителей. Отец его был простым гончаром, который делал самую простую посуду для крестьян и ремесленников. Ему Пареннефер отдал всё жалование, полученное за первый месяц службы, сказав, что кормят его и так во дворце, а больше ему ничего не нужно.

Больше он не выходил в Фивы, живя о дворце Малькатта – городе в городе. Только этот божественный город был намного богаче остальных Фив.

Пареннефера часто вызывал к себе наследник Аменхотеп, чтобы рассказать о том, какие ещё идеи пришли ему в голову. Обычно на таких встречах присутствовали ещё главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу и главный писей Яхмес. Они на два голоса отговаривали наследника от очередных нововведений вроде изображения соправителя ростом выше, чем Амон, но заканчивалось это всегда тем, что наследник прогонял обоих советников, а Пареннефер послушно рисовал, что было сказано. Он потихоньку стал разбираться и в том, почему наследник хочет одного, а его советники – другого, но лезть в их дела опасался. Пареннефер всё никак не мог поверить, что соправитель Аменхотеп правда человек, а не бог.

За всё время пребывания во дворце он лишь один раз видел жену Аменхотепа Нефертити, и то издалека. Она выходила из женского павильона в окружении служанок и рабынь, обмахивающих её опахалами, что-то рассказывающими и смеющимися. Пареннефер успел разглядеть только высокую прическу Нефертити, из-под которой выглядывала синяя шапочка, какие обычно использовали пожилые знатные дамы, когда у них выпадали все волосы, и нужна была подставка для парика. В домике прислуги судачили, что Нефертити – первая красавица Египта, но издалека Пареннефер бы не отличил её от её рабынь.

Ещё слуги шептались, что соправитель Аменхотеп никогда не ходит в женский павильон, и видимо фараон Небмаатра, да будет он жив, невредим, здрав, не увидит внука-наследника.

Пареннефер не знал, чем занимается Нефертити, но вот соправитель Аменхотеп был занят всегда. Он уверенно вышагивал по своему павильону и раздавал приказания всем, кто попадался под руку. Он вникал во все дела, от хода строительства заупокойного храма своего отца до стирки одежды. Он мог пройти мимо канала, в котором прачки стирают бельё, сказать, что они всё делаю неправильно и самому показать, как нужно, хоть раньше никогда и не стирал. Обычно в таких случаях он давал из рук вон плохие советы, но все им охотно подчинялись до тех пор, пока сам фараон не замечал, что он ходит в грязной и мятой одежде и не приказывал отменить распоряжения сына.

Однажды под волну активности Аменхотепа попал и Пареннефер. Наследник поймал его в коридоре и спросил, нет ли у него военных, которым можно доверять. Мол, ничего общего с семьёй Иуйи он иметь не хочет, и ему нужны собственные стражи. Помня о шуточной просьбе старого друга Майи сделать его военачальником фараона, Пареннефер назвал его имя, и того в этот же день доставили во дворец. Майя краснел, бледнел и падал ниц. Словом, вёл себя так же, как Пареннефер в свой первый день. Соправитель задал Майе несколько странных вопросов о богах, о Подземном царстве и о том, давно ли они с Пареннефером знакомы. Удовлетворившись ответами Майи, Аменхотеп сказал, что раз Пареннефер ему доверяет, то и он сам будет доверять. Майю оставили во дворце на должности личного стража соправителя и выделили ему комнату по соседству с Пареннефером.

Но иногда соправитель менялся до неузнаваемости. Он не бегал по коридорам, а сидел у окна или в саду и тихо смотрел, как колышутся листья, и течёт вода. Его глаза были полузакрыты, как будто он вот-вот уснёт, а голос становился тихим, как дуновение ветра. Удивительно, но голос наследника всегда был тихим, но почему-то его приказания слышали и с другого конца дворца.

В минуты такой сонливости наследник разговаривал только с архитектором, которого называл «учитель». Пареннефер не знал, о чём они говорят, но после бесед архитектор выглядел таким же задумчивым, как и его благородный ученик.

А потом умер фараон…

IX

Пареннефер зашёл в комнату Майи, откинув висящую ткань, преграждающую вход со двора прислуги. Его друг лежал на животе на кровати, наполовину свесившись и чуть не падая на пол. Раздавалось урчащее храпение, а в воздухе стоял запах кислого пива. На полу валялось несколько пустых кувшинов.

– Подъём! – громко крикнул Пареннефер.

Майя вскочил, привыкший к подобной побудке во времена службы городским стражем. Сейчас, будучи одним из личных охранников фараона Аменхотепа, он работал меньше и мог позволить себе иногда проваляться в кровати до обеда.