Страница 10 из 14
Отчётливо слышалась перестрелка.
– Стреляют… Драгуны, говорят…
– Но и дружинники молодцы. Показали им кузькину мать…
– Убитых, кажись, много. Царствие им небесное.
– Да, мать, лучше бы это царствие на земле.
Оля попыталась подняться выше, к Малой Дмитровке. На пути стоял разъезд драгун. Пьяные, красные рожи.
– Ты куда, пули спробовать захотела?! А ну вертайсь, вертайсь, говорят!..
Уже вечерело. Но света не зажигали. Магазины были закрыты, окна припёрты деревянными щитами.
Пройти к площади Старых Триумфальных ворот, а оттуда к Патриаршим прудам тоже не удалось: на площади, у «Аквариума», на Большой Садовой появились баррикады. Строили из камней, ящиков, ворот, повалили несколько телеграфных столбов, фонарей, сняли железную решётку вокруг фонтана… Городовые, засевшие в верхнем этаже углового дома, выходящего на Садово-Триумфальную и Оружейный переулок, обстреливали дружинников и прохожих. Драгуны избивали всех встречных.
«Да, Клава права: царь-батюшка наступает», – подумала Оля. Надо было что-то делать, как-то найти Наташу, узнать, по крайней мере, что происходит. И, повернув к Цветному бульвару, Оля бросилась бежать обратно.
Когда добралась до Чистых прудов, было совсем темно, ноги подкашивались от усталости. Ольга вспомнила, что с утра ничего не ела.
Ярко светились окна реального училища Фидлера. «Зайду – может, здесь наши. Или, по крайней мере, узнаю, какие новости». У входа её остановили, спросив пропуск. Она назвала имя Страховой, Ивана Герасимовича. Этого оказалось достаточно. Внутри здания в ярко освещённом электричеством зале она увидела несколько гимназистов, реалистов, были студенты и курсистки. За роялем сидела девушка с пышной косой, пела, ей охотно подпевали. В углу тихо разговаривали несколько дружинников. Оля спустилась в подвальное помещение, где была столовая, принялась закусывать. Рядом за столиком ужинали двое рабочих из Казанских мастерских. По их встревоженным, возбуждённым лицам Оля поняла, что говорили они о событиях сегодняшнего дня.
Вдруг вбежал юноша и срывающимся голосом, испуганно крикнул:
– Мы окружены войсками! Нам предъявили ультиматум о сдаче!
Помня историю в «Аквариуме», Оля заторопилась к выходу. Но в вестибюле она увидела уже расположившихся полукругом жандармов и городовых. Около лестницы, заложив руки за спину, расхаживал офицер. Оля бросилась наверх.
В зале закипел митинг.
– Вы подумайте, какая наглость: предложить сдаться свободным гражданам! Будто здесь война, а они победители, – кричал гимназистик, то и дело поправляя буйную шевелюру.
– Ни за что не сдадимся. Лучше умрём. Умирать вместе – это так красиво!
– Да, Леночка. Но ведь они же будут стрелять…
– Вот и хорошо. А мы будем перевязывать раненых.
«Боже мой, какая зелёная молодежь. Почти дети!»
Оля подошла к группе дружинников и рабочих.
– Товарищи, что будем делать? Посмотрите, ведь здесь дети!
– Мы сдаваться не можем. У нас есть оружие, мы будем драться. Женщины и все, кто пожелают, должны покинуть помещение, – ответил пожилой, с прокуренными усами рабочий.
– Сдавайтесь все, только все, – холодно заявил офицер. – Частичную капитуляцию не признаём. Советую поторапливаться. Если через четверть часа вы не измените решения, перестреляем всех, как паршивых собак!
«Ах, «паршивых собак»! Ты перестреляешь, гадина… Тебя не было там, в окопах, в Порт-Артуре, когда гибли люди, – закипело в груди у Оли. – В тылу отсиживался, а сейчас с девчонками захотел воевать. «Сдаваться»? Не бывать этому!»
Дружинники баррикадировали вестибюль, лестницу, нижний этаж партами, досками, реалисты откуда-то принесли ящики, старые стулья, люстру.
«Надо организовать перевязочный пункт. Ведь действительно могут быть раненые. А может, попугают, как вчера в «Аквариуме». Не может быть, чтобы стреляли в безоружных людей».
Наверху хозяйничала девушка с пышной косой – та, которой хотелось «умереть красиво».
– Здесь мы раскинули перевязочный пункт. Не правда ли, очень мило! – сказала она, кокетливо улыбнувшись.
– Посмотрите-ка, Леночка, – драгуны, – проговорила её подруга, смотревшая в окно. – И пушки. Странно, зачем им пушки?
Оля подошла к окну. В полосах света, падающих от окон, было видно, как драгуны спокойно, перебрасываясь словами, устанавливали пушки. «Что это они собираются делать? Стрелять из пушек? В кого?»
Заиграл сигнальный рожок, ещё… На улицу вышел офицер, драгуны вытянулись. Вдруг со страшной силой ударил взрыв – как подкошенный упал офицер, схватившись за плечо, повалился солдат, заржала лошадь.
«Бомбу бросили с четвёртого этажа. Ну, теперь держись!» – подумала Оля, отходя от окна.
Снова запел сигнальный рожок.
– Девушки, ложитесь на пол, быстро!
Оля не успела договорить, как прогремел выстрел, за ним другой. Со свистом и грохотом влетела шрапнель, ударилась в потолок, разорвалась, наполнив комнату пороховым дымом, пылью падающей штукатурки, звоном разбитых стекол… Погас свет. С криками ужаса все бросились к дверям – в коридор, на лестницу, на первые этажи. Две девушки-санитарки упали в обморок, но тут же пришли в себя и с визгом и плачем кинулись вслед за остальными. Ударил второй залп. Со стоном упал юноша, бежавший вместе с Олей. Оля нагнулась над ним, приподняла его голову, положила к себе на колено, судорожно стала рвать пакет. По руке потекло тёплое и липкое. Залп осветил безжизненно-бледное, залитое кровью лицо. А залпы всё гремели и гремели. Пятый, седьмой, десятый…
Страх ушёл из сердца, его место заполняла дикая, страшная злоба. Стало трудно дышать. Дрожащей рукой Оля пыталась расстегнуть пуговицу, но пальцы не слушались, с силой рванула воротник, глотнула воздух пересохшим ртом.
– Ироды, убийцы! Будьте прокляты, будьте трижды прокляты! Из пушек стрелять в людей… – Оля не замечала, что кричала хрипло, надсадно. Слёзы заливали лицо, мешая смотреть, а она, прижимая к груди безжизненную окровавленную голову, кричала:
– Бейте их, бейте!
Тишина наступила неожиданно. В разбитые окна Оля ясно увидела, как от солдат отделились двое, держа на штыке белый платок.
– Сдавайтесь! – кричали они. – Всё равно всех перебьём!
– Врёшь, гадина, не перебьёшь всех, нас много! – сквозь зубы, с перекошенным от ненависти ртом проговорил дружинник. Он поправил винтовку, прицелился и выстрелил. – Вот вам ответ от дяди Акима, царские холуи!
И вновь загрохотали залпы. Раненых становилось всё больше и больше. Уже не хватало бинтов, йода…
Силы были слишком неравные. Исход борьбы стал очевиден.
– Вот что, братцы, – сказал дядя Аким. – Нам сдаваться нельзя, мы из Казанских мастерских, большевики. Нас всё равно к ногтю. Но и подыхать рановато. Я ещё не рассчитался с ними. А дюже охота посчитаться. Потому айда за мной – попытаем через чердак.
– Серёга, бери-ка меня за шею, – обратился он к рабочему, раненному в ногу. – А ты, Михей, помоги-ка Митрию. Кто с нами – пошли!
Когда солдаты ворвались в училище, то многие из дружинников уже успели скрыться. Пленных выводили партиями человек по сорок. Оля вышла со второй.
На улице было темно и холодно, от пережитых волнений била нервная дрожь. Оля подняла воротник и, зябко поёживаясь, засунула руки в карманы. Вдруг из переулка на всём скаку вылетел отряд драгун.
– Руби эту рвань! – заорал мчавшийся впереди офицер. Выхватив шашку и размахивая ею над головой, он нёсся прямо на безоружную толпу. Испуганные люди бросились врассыпную, не обращая внимания на крики и угрозы конвоя.
Оля бежала, не чувствуя под собою ног, сердце толчками билось в груди. «Ещё немного, только добежать вот до тех ворот – и спасение». Слышала, как за нею кто-то бежал, хрипло дыша. «Кто это, драгун или рабочий? Оглянуться бы», – мелькнула мысль, и в тот же миг почувствовала, что падает, – подвернулась нога, больно стукнулась лицом. Не двигаться, замереть… Кто-то тяжело упал рядом.
– Спрячь голову, прикрой рукой, – услышала прерывистый шёпот. Послушалась. И сейчас же – топот копыт и пьяная ругань офицера: