Страница 37 из 108
- И сгорают в нем, - прошептал Сарио.
- Бывает, - с готовностью согласилась она. - Но все они ощущают Свет.
Он заморгал. Он потерялся в стране своего воображения, далеко от Сааведры. Воображение опять тянуло его за собой, уносило далеко-далеко. Но он спохватился. И вернулся.
- А ты бы могла? - Что?
- Сгореть в этом пламени?
- Никогда, - ответила Сааведра. И увидела в его глазах понимание и уверенность.
- Ты мне уже помогала, - напомнил он.
- Да, помогала. Надо будет - еще помогу, не сомневайся. Он притворился, что не заметил иронии.
- Ты сожгла Пейнтраддо Томаса.
Да он вовсе не шутит! Казалось, он чего-то хочет от нее. Обещания? Клятвы верности? Того, что она еще не делала для него, в чем не видела необходимости?
- Ты слишком много просишь, - сказала она вдруг.
Он втянул голову в плечи. Удар оказался слишком сильным.
"Я не думала, что это будет так".
- Я не знаю, что я могу, а чего не могу, - объяснила она, пытаясь смягчить резкость предыдущей фразы. - Пока не придет время... - Сааведра смотрела на картины семинно Раймона, машинально отмечала цвета, технику, композицию. Конечно, он мастер. - Сарио, мы вкладываем себя в работу, в каждую картину по кусочку. Раймон здесь, не сомневайся. - Ее рука описала дугу, указывая на затененные картины. - Только я вот что думаю: хорошо ли это? Не слишком ли мы растрачиваем...
Сааведра не договорила. Она выражалась фигурально - художники широко используют метафоры, - но тут вдруг перед ней щелкнула замком и сама собой отворилась дверь, явив взору темную комнату.
- Может, поэтому.., поэтому мы умираем? Сарио понял сразу. Он открыл рот, зашевелил губами, но не издал ни звука.
- Этого не знает никто, - решительно сказала Сааведра, боясь заблудиться в лесу умозаключений и предположений. - Принято винить нерро лингву.., но вдруг дело не только в ней? Или в чем-то совсем другом? - Она еще раз посмотрела на картины Раймона, ощущая в себе пустоту и свет, а еще - совсем рядом - чужое пламя. - Сарио, а вдруг художник, который слишком много пишет.., сжигает себя?
- Если.., если... - прохрипел он и осекся. Мысленно увидел ту же картину, что и она, и в его мозгу тоже родилось страшное подозрение. Идея вымороченная, нелепая, далекая от реальности, да какая угодно! - мигом укоренилась в сознании. - Если это правда и мы перестанем писать...
- ..то сможем жить, как нормальные люди? - По ее спине вдруг пошел холодок, волосы на затылке зашевелились. - Сарио, мы все - художники, все, кто родился Грихальвой. Но только. Одаренные умирают слишком рано.
Он побледнел. Она его напугала.
- Все Грихальва умирают слишком рано!
- Не все. Женщины стареют не очень быстро. И простые мужчины, не Одаренные. - Она посмотрела на него, на цепочку с Золотым Ключом. - Только Вьехос Фратос умирают молодыми. А их картины...
Слюна, вспомнила Сааведра, и пот. И подумала о том, как раны, нанесенные портрету, проявились на теле Сарио. Он бы не отделался пустяковыми прыщиками, если бы, вложил в свой автопортрет настоящую силу. Он упросил Сааведру обварить его воском, чтобы следы пламени выглядели правдоподобнее. Должно быть, в краски подмешивают не только слюну и пот, хотя Сарио не упоминал о других ингредиентах.
У мужчин - свой мир. Тайный. Однажды в детстве Сарио приподнял перед ней завесу этого мира, а теперь - снова... И она знает больше, чем другие женщины. Намного больше. Слишком много. Но меньше, чем знает Сарио.
Впрочем, так и должно быть.
- Матра, - прошептал он. - Номмо Матра эй Фильхо... Теперь испугалась она.
- Если ты перестанешь...
- Не могу!
- Если ты перестанешь писать...
- Не могу!
- Если ты навсегда бросишь живопись...
- Я скорее умру, чем брошу живопись!
Она содрогнулась. Сарио знал больше, чем она, но не мог отрицать, что ее страшная догадка верна.
- А я брошу, - тоскливо молвила она. - Женская доля... Мы учимся, пишем, а потом бросаем. Надо рожать детей. Мне, видно, не судьба стать художником, вот я и брошу. Дольше проживу...
- Ведра, бассда! "Нет, не хватит".
Ей надо было выговориться, все вынести на свет - чтобы увидела не только она, но и Сарио.
- А ты будешь писать, и твоя Луса до'Орро будет гореть ярче всех, и ты умрешь. - Она устремила на картины невидящий взор. - Раймон тоже скоро умрет. Все вы умрете слишком рано, все Одаренные Грихальва.
По его худощавому телу прошла судорога.
- Я не перестану. Не могу. Бросить живопись? Лучше умереть...
- Так и будет. Ты умрешь. - Она запоздало спохватилась: нельзя было этого говорить.
Сарио схватил ее за плечо, оттолкнул и зашагал к выходу. Он не хотел ее оскорбить, просто был настолько потрясен, что мог лишь уйти, втянув голову в плечи и шаркая. Сааведра проводила его взглядом, а затем повернулась к картинам семинно Раймона.
- А если... - произнесла она, вся дрожа, - если я их уничтожу, как Пейнтраддо Томаса, долго ли он проживет? Не умрет ли на месте?
"Наверное, я и Сарио переживу", - подумала она. В роду Грихальва женщины, не пишущие картин, живут намного дольше Одаренных мужчин.
Представить мир без Сарио было свыше ее сил.
"А он может представить себе мир без меня?"
***
Фуэга Весперра. Языческий месяц, языческий праздник с языческими обрядами... Старик отгородился собственными обрядами и ритуалами, отдался другому празднику, в честь истинного бога Акуюба, Отца Небес, Владыки Златого Ветра. Богомерзкое торжество нечестивцев непременно возмутит Акуюба - в этом старик не сомневался. А потому решил сделать все от него зависящее, молиться изо всех сил, чтобы умерить силу тайра-виртской непочтительности к Всевышнему.
В узорном тза'абском шатре, ютящемся среди каменных па-лассо, лепнины с ликами святых, кирпича и каменных плит сокало (О душный, тесный город, поработивший и солнце, и землю, и ветер!), старик возился с засовом ларца из навощенного и отполированного терна, сверкающего бронзовыми уголками и шляпками гвоздей. Узловатые, скрюченные пальцы (Проклятая сырость! О, где ты, сушь любимой Пустыни!) слушались плохо, и тза'аб провозился дольше, чем рассчитывал. Наконец скрипнул засов, и он поднял крышку..
Под ней лежал зеленый шелк, придавленный по краям стеклянными и золотыми гирьками и присыпанный амулетами. Здесь было все, чем богата магия тза'абов: сухие веточки пустынной ракиты для Чистоты и Неприкосновенности, хрупкая сеточка из кресса для Надежности и Силы, листья лимона и падуба и щепки пальмовой сердцевины - Здоровье, Предвидение, Победа. Стараясь не просыпать и не повредить их, он поднял и отложил в сторону шелк, а затем вынул тубу из Тонкой, превосходно выделанной кожи цвета слоновой кости, - в ларце таких туб было несколько.