Страница 17 из 108
Она тут же парировала:
- Бальтран, твое счастье, что умер Верро Грихальва. Никто не знает, что бы он учинил, если б выжил.
- Наш народ сражался с именем Алессио на устах, а потом с именем Ренайо создавал единую страну. Но не с именем Верро Грихальвы. - Он посмотрел на Гитанну в упор и жестко добавил:
- И конечно, не с именем Серрано.
Она обладала способностью краснеть.
- Да, - прошептала она, - мы, Серрано, никогда не стремились к вершинам...
- Кроме вершин любовного искусства. Он улыбнулся, как бы прощая ее.
- - Вива мейа, я благодарен тебе за заботу, но в подобных делах лучше доверять мне, чем твоему честолюбивому семейству.
- Мы и хотим всего лишь сохранить свое место и не дать Грихальва сбросить до'Веррада.
- Матра Дольча! Гитанна, умоляю, давай прекратим этот разговор. Я сыт по горло.
Сейчас ее нагота не бросалась в глаза - твердость воли служила ей покровом.
- Бальтран, пусть никто из них не поселится в твоем дворце. Никогда!
Он устало вздохнул, уже не пытаясь скрыть раздражение.
- Пока я жив, твой брат - Верховный иллюстратор. Для Грихальва единственный путь к моему двору - живопись. И уже после моей смерти сын будет решать, кто заслуживает предпочтения.
- Бальтран, но ведь он ребенок.
- Да, Гитанна... И если я сгорю до срока в огне твоих ласк - а такая смерть гораздо лучше, чем гибель от тза'абской отравленной стрелы, - Алехандро никого не назначит ни на какую должность до своего совершеннолетия. - Он одернул под жесткими обшлагами камзола белые с красной окантовкой манжеты. Ну а теперь пора нанести герцогине визит вежливости. Сегодня мы официально, перед екклезией, дадим имя дочери.
Он наклонился к Гитанне, поцеловал в лоб и вышел.
***
После длительных занятий Сааведра отправилась искать Сарио и очень не скоро увидела его в картинной галерее Палассо Грихальва.
Ей все еще нездоровилось. Десять дней, что минули после Чиевы до'Сангва, они с Сарио избегали друг друга, словно боялись вспоминать об увиденном. Но сегодня Сааведра его отыскала. Их дружба была слишком давней, чтобы вот так одним махом взять и покончить с ней, а тайна - слишком велика, чтобы хранить ее в одиночку. Более того, она принадлежала двоим, а значит, у Сааведры была возможность поделиться своими переживаниями с тем, кто видел то же, что и она.
Галиерра Грихальва нисколько не походила на Галиерру Веррада. Она была значительно меньше, без роскошеств в отделке и открыта далеко не для всех. Предусматривалось разрешение на вход, которое не мог получить никто, кроме Грихальва, - а их и так пускали в любое время.
- Сарио...
Он был маленьким изящным призраком в сумраке у противоположной стены зала - длинного, побеленного известью и пустого, если не считать двоих детей и многочисленных полотен давно умерших мастеров. Никто, кроме Сарио, не мог ее услышать (а и услышали бы - что тут такого?), но все-таки она окликнула его шепотом.
Сарио не шелохнулся.
- Сарио, почему ты не был на уроке живописи? Он оторвал взгляд от картины и обернулся. Сааведра с изумлением отметила, что он очень похудел. В заде, где только белизна стен противилась мраку, на его изможденном лице пролегли тени, которых Сааведра никогда прежде не видела. В одиннадцать лет мальчики растут как на дрожжах, у них ломкие голоса и разболтанные движения, - но тут возраст был ни при чем. Тут было что-то более серьезное.
- Сарио! - Она поспешила одолеть протяженность зала, чтобы встать рядом с другом. - Ты что, заболел? Он снова повернулся к картине.
- Нет.
Его губы были скорбно поджаты - слишком скорбно для подростка.
- Почему тут у нас одни копии?
- Копии? - В ее уме роились совершенно иные мысли, потому вопрос сначала показался нелепым. Но ответ пришел сразу:
- Так ведь оригиналы в Галиерре Веррада и частных палассо.
В Галиерре Грихальва были вывешены только копии, тщательно каталогизированные и расположенные самым выигрышным образом в отношении палитры и композиции. Резные и позолоченные рамы, холст, дерево, бумага; отпечаток времени, превосходно видный в естественном освещении благодаря строго определенной высоте подъема жалюзи на умело размещенных окнах и столь же удачно расставленным железным канделябрам, подле которых на случай пожара находились неприметные глиняные кувшины с водой и песком.
- Но ведь оригиналы писали мы, - возмутился Сарио. - Мы, род Грихальва! У нас отняли наше наследство.
"Как часто он уносится на крыльях мысли, оставляя меня позади..."
- Кто отнял?
- До'Веррада. Серрано. Городские богачи.
Впадины на его щеках были темны, как налет копоти, и подчеркивали остроту неокрепших скул. Голос так же резок, как тени на лице.
- Писать важнейшие картины они поручают малярам вроде Сарагосы Серрано, а нас ободрали как липку и теперь заставляют делать копии с наших же полотен!
Сааведра проследила за его взглядом, который скользил по картинам огромным, в массивных, причудливо изукрашенных деревянных рамах. Вот и "Смерть Верро Трихальвы". На ней изображен необычайно привлекательный герой, умирающий на руках своего любимого герцога, вечная ему память. Если верить летописям, Верро и Ренайо дружили с детства. На благородном лице Верро - смертельная белизна, но не она приковывает взгляд, а печаль в глазах Ренайо, выражение огромной потери, праведного гнева и.., страха.
- Копия, - с горечью произнес Сарио. - Оригинал в Палассо Веррада.
Сааведра изучала картину. Ее заинтриговало расположение света и теней мало кому это хорошо удавалось, но картину писал настоящий мастер, Пьедро Грихальва. Только Грихальва, не меньше, чем Ренайо До'Веррада, скорбевший о доблестном Верро, мог так достоверно передать чувства, обуревавшие участников запечатленной сцены.
- Тза'аб, - прошептала Сааведра.
Действительно, на заднем плане, в верхнем правом углу, виднелся дочерна обожженный солнцем пустыни воин. С темной кожей контрастировали удивительно светлые глаза. Он гордо восседал на вороном коне с вьющейся по ветру гривой. Его дивный ярко-зеленый наряд являл собою сплошное мерцание бронзы и стекла. В руке он держал резную деревянную трубку с бронзовыми кольцами - ту самую, из которой вылетела отравленная стрела, унесшая жизнь Верро.