Серпухов

  - Он! - говорят батюшки и показывают пальцами на меня.

  - С чего вы взяли? - от волнения у меня начинается нервный тик.

  - Бог дает людям разные дарования. Одни пророки, другие молитвенники, третьи постники. Ты, Анатолий Иванович, как мы знаем, русский писатель. Вспомни, что Господь за время земной жизни, сам не написал ни строчки! Это сделали за него апостолы, которые, помимо всего прочего, и были первыми христианскими писателями. На примере учеников Христос показал, насколько высоко это призвание. Практически, равноапостольное!

  - Да не смешите меня, глупости! - отмахиваюсь я от них, - меня никто не читает, да и, если честно, я писать не умею!

  - А ты не пиши от себя, как все, кто сейчас пишет! - говорит о. Наум, пророчески сверкая глазами, - ты, как псалмопевец Давид, записывай слова за Господом!

  - Работай для вечности, - и о. Андрей на моих глазах преображается, я вижу рядом с собой не товарища - полотера, а священника в духе, - пиши не для своей славы! Запомни, вся слава Богу, себе ничего! Стремись, как Моисей поднялся на гору Хорив, подняться в своем творчестве ко Христу, и донести до нас пламенные глаголы Его! И на этом пути Бог умножит твой талант стократно, сделает тебя звездой и поводырем русского народа!

   Мне становится страшно, кажется, что святые на иконах с укоризной смотрят на меня, упрекая, что я напрасно прожил большую часть жизни.

   Наша тихая задумчивость прерывается от того, что Сергей Алексеевич, появившись из полутьмы в дальнем углу, говорит нам:

  - Оставляйте ваши занятия, и быстро в трапезную, о. Мефодий зовет!

  - Нет, это надо же, а! - говорит о. Наум, глядя, как Сергей Алексеевич покидает алтарь через дверь, - кто-нибудь видел, как он входил? Мистика какая-то с этим алтарником, честное слово!

  - Теперь настоятелю нашепчет, о чем мы тут говорили. Достанется почем зря!- хмуро произносит о. Андрей.

  - А мне уже все равно,- говорит о. Димитриан, - у меня матушка скоро рожать должна, а у нас ни квартиры, ни денег. Пилит так, что жизнь не мила!

   Проходя мимо свечного ящика, я замечаю, что Тамара украдкой ворожит крупной денежкой, как это делала Марчук Анна. Удивившись, я говорю:

  - Тамара, ты не по - православному поступаешь!

  - Это Серпуховская традиция, вера тут ни при чем! - говорит она, не считая нужным прекращать свои действия.

  - Оставь ее! - говорит о. Наум, - она старая, ее уже поздно переубеждать!

   Трапезная собора находится в отдельно стоящем доме, в который мы входим по очереди, чинно крестясь. О. Мефодий сидит во главе накрытого, но пока еще не тронутого стола, вместе о. Онисием.

  - Садитесь, садитесь, я уже за вас помолился! - говорит настоятель, заметив, что мы собираемся прочитать молитву перед вкушением пищи. Священнослужители усаживаются произвольным порядком, а место мне, рядом с собой, указывает настоятель. Когда он благословляет, мы приступаем к трапезе. Похвалив кухарку, о. Мефодий неожиданно делает комплимент батюшкам и дьякону по одному из удачных моментов на сегодняшней службе. Наливает коньяку себе, о. Онисию, и, показывая своё расположение, мне. Передает бутылку дальше, батюшкам и дьякону.

   О. Мефодий сейчас выглядит душой компании, а не грозным руководителем, о котором я составил довольно противоречивое мнение. Я обращаю внимание, что подошедший хор с Маргаритой во главе, а также Василий Михайлович, Костя, и еще парочка "верных", усаживаясь, непринужденно шутят, обращаясь к настоятелю, и он ласково улыбается им в ответ. От непринужденной атмосферы, царящей здесь, и обилия еды, я размякаю. О. Мефодий между прочим заставляет меня кратко рассказать биографию, и интересуется, какие планы на будущее.

  - Я их сам не знаю. Нахожусь в тяжелой жизненной ситуации, брат умер, сын, единственное, что связывало меня с женой, ушел служить, далеко и надолго. Я подавлен, мучаюсь от депрессии. - В ответ говорю я.

  - Ничего, ничего, это поправимо! - Говорит о. Мефодий,- причастись, тебе легче станет. Ты давно на исповеди был?

  - Давненько уже! - говорю я, пытаясь вспомнить.

  - Только не надо, как твой брат, писать все, что с тобою происходит, на бумаге, и заставлять меня читать! Это было невыносимо! - вспомнив, слегка хмурится настоятель.

  - Да, это действительно невыносимо, брат писал устаревшим стилем гекзаметр! А я совсем другое дело, я пишу, соблюдая амфибрахий. А что, вы действительно читали? - вдруг радуюсь я, - Нас никто никогда не читал, это же, здорово!

  - Мама дорогая, вот я попал! - произносит настоятель, хватаясь за голову, а затем нехотя говорит мне, - ну, кроме меня, был еще читатель! Твой брат писал роман о нас, и главы отправлял к митрополиту, на благословление. Судя по некоторым признакам, мое начальство зачитывало его произведение до дыр!