Серпухов

  - Ага, как же, бес! - подает голос дьякон, перелезая с подоконника на подоконник, - рассказываю по такому случаю анекдот: как-то архимандрит монастыря, обходя в пост кельи, застукала монаха, готовящего яйцо на церковной свече. В ответ на попреки архимандрита, монах, как и о. Андрей, заявил: "бес попутал". Тут же из дымохода раздался обиженный голос: "чуть что, так сразу бес, бес! А я сам в первый раз вижу, чтобы церковную свечу использовали для приготовления пищи". Архимандрит с монахом, так в обморок и упали!

  - Ну, хорошо, признаю, я раззява! - говорит о. Андрей. Он опускает голову, и с противным скрежетом водит щеткой по грязному участку ковра.

  - Да никто не виноват, - вступаю я в разговор, - выпадение уголька, это та неловкость, которая может произойти с каждым! Мне кажется, что настоятель намеренно ведет себя так, чтобы мы постоянно чувствовали за собой вину.

  - Знаешь, Анатолий Иванович, раз у нас тут притча за притчей, расскажу тебе еще одну. - Говорит о. Андрей, поднимая от мыльной пены глаза, - недавно в крупном городе удалось восстановить монастырь за короткий срок. Освящать пригласили митрополита. Он после службы решил прогуляться по территории, оценить фонтаны, ну, и прочие красоты. Случайно заметил на самом видном месте забытую строителями грязную табличку "туалет". Так всей братии влетело, а наместнику монастыря, который рассчитывал на высокую награду, объявили выговор!

  - И какой мы должны сделать вывод из этой истории? - не понимая, к чему это он, спрашивая я.

  - В православии тот считается спасающемся, кто смиряется перед любыми обстоятельствами, и постоянно чувствует себя виноватым. Даже тогда, когда заслужил поощрения. - Поясняет о. Наум ход мысли о. Андрея.

  - Верно! - восклицает о. Андрей, - весь человеческий род прегрешил пред Богом, начиная с Адама, и Господь хочет, чтобы мы признавали это, но не на словах, а на деле. Он подал нам пример такого смирения, позволил распять себя без всякой вины. А что касается меня, так я виноват, и очень виноват! Мне поделом достается!

  - Да в чем же? Скажите, сделайте милость! - восклицаю я.

  - Он своего митрополита обманул! - отвечает о. Наум, опережая о. Андрея.

  - Обманул!- горько вздыхает о. Андрей, и, заметив мой недоумевающий взгляд, объясняет,- я служил в Љ... епархии, в глухом районе, без жилья. А жена у меня из Серпухова, и, когда она получила в наследство квартиру, мы сразу захотели перебраться. Я знал, что митрополит против моего перевода, он ожидал оживления того района после строительства дороги, и говорил об этом моему знакомому, секретарю епархии. Я пошел на хитрость: когда митрополит уехал лечиться, подошел к викарному епископу. Сказал ему, что согласовал вопрос с митрополитом, и викарий подписал мое прошение. Что ж, я добился своего, но история стала известна о. Мефодию. И теперь, он мне житья не дает. Я бы рад обратно, в свою епархию, да поезд этот уже ушел!

  - Ушел! - как эхо, подтверждает о. Наум слова о. Андрея.

  - Но я-то, ладно, у меня всегда всё не так, а ты зачем ты, ни с того, ни с сего, на рожон полез? - о. Андрей спрашивает у о. Наума.

  - Да достало, нет сил, молчать! - со вздохом произносит о. Наум.

  - О чем это вы? - спрашиваю я, мне такие разговоры в алтарях в новинку, поэтому интересны.

  - Об архаизмах в русской церкви, конечно! - отвечает О. Наум, - Перешли же мы в храмах на электрический свет, для чего же сохраняем свечи? Я смотрел сюжет о христианстве в Японии, так у них там верующий платит, и на подсвечнике зажигается светодиод. Роспись в японском храме, спустя много лет, выглядит, как в день открытия! А у нас полы в жирной грязи, и стены закопчены, будто мы живем в средние века! Появилась даже такая профессия - мойщик храма изнутри. А толку-то? Собор в том году помыли, а в этом, хоть опять мой! И про кадила что хочу сказать: сколько алтарей видел, все они усыпаны пеплом! Научный прогресс мы не отвергаем, новые открытия даже благословляем. Так почему же самим нельзя использовать аккумуляторные кадила с электрической спиралью?

  - Про эти твои идеи все давно знают, и рекомендуют помалкивать! - говорит о. Андрей, - ты еще богослужебный язык вспомни!

  - И вспомню! - принимается горячиться о. Наум, - это невозможно, церковнославянский, на котором ведется служба, коверкают, кому не лень! Только сегодняшние "факиры" Евгения Ивановича, чего стоят!

  - Да не было никаких факиров! Это бубенцы на кадиле звенели, вот и послышалось! - возмущаюсь я, прополаскивая грязную тряпку в тазике.

  - Послышалось, не послышалось! Без разницы! Все равно в храме никто не понял, кроме нас, что Евгений Иванович лажанулся. А в другие дни я сам, читая незнакомый акафист, не справляюсь с артикуляцией. Такое говорю, что вспоминать стыдно. Да в благочинии, если честно, церковнославянский, кроме настоятеля, никто толком не знает! Особливо батюшки, которые не учились в семинарии. Они вообще, блуждают в темном языковом лесу! Но это, предположим, не главная беда. Главная беда - это то, что язык службы не понимают прихожане! Если у меня человек спрашивает, как ему приготовится к причастию, то я ему говорю, что необходимо прочитать положенные каноны. И обычно слышу: прочитать - то я прочитаю, но кто мне объяснит смысл прочитанного? Уже в самой подготовке к причастию заключается некое несоответствие того, что мы проповедуем, с тем, что есть на самом деле. Понятно, что при возникновении церкви в Руси не было языка, который мог бы лечь в основу богослужения. Но сейчас-то он есть!