В твоей голове

Если бы ее когда-нибудь спросили: В чем наивысшее человеческое счастье? - она бы, наверное, не затрудняясь ответила: в возможности искренне наслаждаться тем, что имеешь, не задумываясь об альтернативных вариантах развития событий. Но тенденция к усложнению человеческого мозга именно тем и отличает разумное существо от царства животных. Неужели, возврат к истокам, где физические потребности перекрывают духовные, способен делать человека счастливее? К чему тогда вечное стремление человека к развитию? Благо ли оно или величайшее зло? Этот вопрос, как и все остальные, оставался без ответа.

Проще было списать такие мысли на шизофрению, чем на реальную актуальность этого вопроса и необходимость поисков на него ответов.

Пусть все идет своим чередом.

Глава XVIII

…

Здание суда.

- На сегодняшнем, четвертом по счету заседании, будет рассматриваться вопрос о месте проживания, порядке посещения и материального обеспечения единственного несовершеннолетнего ребенка разводящихся.

Судья был мужчина лет сорока-сорока пяти. У него были русые с проседью волосы, такого же цвета усы и уставшие глаза. У него был деревянный молоточек, которым он, наверное, стучал с целью привлечь к себе внимание и которым, скорее всего, можно было разбить оконное стекло при наступлении чрезвычайной ситуации. Правда, зал суда с его высокими пятиметровыми потолками и резной лепниной на потолке, находился на третьем этаже и выпрыгивать из окна было бы очень больно, но наверняка бывают такие ситуации, когда этот риск становится оправданным. Еще он сидел ровно под огромной винтажной люстрой, и мне все время казалось, что если он стукнет молотком о специальную подставку на столе слишком сильно, люстра обвалится ему на голову и мы ничем не сможем ему помочь, потому что здесь было так много людей: адвокаты, прокуроры, свидетели, люди, которых называли истцами и ответчиками, но я не увидела ни одного врача в белом халате. В местах скоплений такой массы людей обязательно должен быть хотя бы один доктор. Всякое может случиться.

Я первый раз находилась в этом здании. Я знала, что процесс развода моих родителей длился уже давно, но до сегодняшнего утра меня с собой не брали. Я слышала разговоры про деление какого-то имущества, какие-то выплаты, в последнее время скандалы по этому поводу становились просто невыносимыми. Я предпочитала все свое время проводить в своих фантастических книгах или на улице, под любым предлогом, лишь бы не слышать те неприятные вещи, которые произносились вслух в доме.

Ситуация ухудшилась после похорон брата.

У мамы случился приступ. Она долгое время провела в больнице, потом ее привезли домой и она еще какое-то время провела в постели. Она была тихой и почти неподвижной. Я помогала, чем могла. Папе приходилось работать за двоих, и я его почти не видела. Какое-то время мне казалось, что общее горе сплотило семью и начало казаться, что когда время немного смягчит боль от утраты, все начнется заново, с чистого листа. Лучше, чем до этого.

К нам домой приходили врачи. Два разных врача. Один ставил уколы и делал массаж, а другой подолгу беседовал с нами. В основном с мамой, но иногда и со мной. Я не знаю, кто его пригласил к нам и рассказал о наших проблемах, но он явно знал обо всем и пытался с нами подружиться. Он был мягок и добр, никогда не осуждал, всегда говорил «я понимаю» и после его ухода у меня росло чувство надежды на восстановление мира во всем мире. Особенно, в нашей семье.

Благодаря ему я узнала, что есть доктора, которые лечат душу. Я бы и подумать не могла, что если у человека есть проблемы с душой, то об этом можно говорить вслух и тем более, лечить. Правда, он ходил к нам недолго. Мама не желала с ним разговаривать откровенно, а я очень желала, но боялась. Были вещи, которые я так хотела с ним обсудить, но мне было слишком неловко. Я ему доверяла, выражение его лица и доброта внушали доверие.

Этот доктор присутствовал сегодня на заседании. Он не смог бы помочь, наверное, судье в случае падения люстры, ведь он лечил души, а может быть, он умел все?

После маминого выздоровления все началось снова. Даже еще сильнее, чем было раньше. К общей массе обвинений добавились претензии в смерти брата, выяснения, кто был виноват больше, и это было еще хуже. С течением времени все мои глупые ребячьи обиды на него забылись и я вспоминала его всегда только в хорошем свете. А они портили эти ассоциации, которые первое время согревали меня, дарили мне чувство, что я не одинока, смешивали их с грязью, и, в конце концов, я тоже стала бояться этих воспоминаний. Как будто, пытаясь воспроизвести его образ в своем воображении, я тоже пыталась найти виноватого.  Ведь ясно было, что ему никто не мог помочь, но может я не все знаю. Мне почти не рассказывали, в чем была настоящая причина его ухода, все только употребляли слова «болел, горе, несчастный случай”, но я тоже иногда болела, и попадала в аварии, которые называли несчастным случаем, и какое-то время не вставала с кровати, но я всегда выздоравливала. Мама болела очень сильно, но смогла подняться с кровати. Правда, иногда, она возвращалась на лечение в больницу, и ей приходилось пить горстями таблетки по утрам и вечерам, и она уже не могла так много работать как раньше, но она все-же была жива. Почему не выздоровел он? Может и правда был кто-то виноват?

Судья говорил много и долго. Очень нудно. Что-то зачитывал, какие-то отрывки непонятных статей, результаты комиссий и предыдущих заседаний, говорил также об усложняющих процесс обстоятельствах, о болезни мамы и законах государства, это было очень странно слушать и мне скорее хотелось попасть домой. Убежать. И спрятаться под одеялом. Я представляла в своем воображении, как могу незаметно для судьи, сидящего выше всех нас, проскользнуть под столом и выскочить в коридор. Но я побоялась. Если меня сюда привели, наверное, мне необходимо это выслушать.