Свинцовый ливень

Богдан застегивал рубашку, удивляясь популярности шоу. Такого плохого детективного сюжета, сводящегося к применению невозможных технологий, он не видел больше ни на одном канале, хотя осознавал, что иногда тоже смотрит подобную чепуху. После очередного искрометного поворота, звук выключенного телевизора подарил миру тишину, а хлопнувшая входная дверь означала, что Богдан надел пальто, взял свою неизменную шляпу-котелок и вышел наружу.

Природа встретила его парой грязных луж ржавого цвета и грязью возле «Жигули», скопившейся именно у двери со стороны водительского сидения. Богдан прошел на задний двор, где находился бассейн, укрытый брезентом. Грязь аккуратно обогнула сам бассейн, но двор все равно представлял из себя поле, похожее на маленькое болото. Богдан выругался и вернулся к автомобилю. Осторожно открыв дверь, он запрыгнул внутрь, не задев грязи, и начал заводить машину.

Три, четыре, пять раз. «Жигули» тарахтел, кашлял, однако ситуация оказалась плачевной, в этот раз он так и не завелся. Богдан ударил по рулю:

– Да чтоб тебя, тупой кусок железа! Надо было тебя еще тогда в металлолом сдать, когда была возможность, – с этими словами Богдан вышел из машины с намерением открыть капот и сразу же вступил в грязь, испортив свои мятые туфли.

– Как же все меня раздражает, боже мой, хоть в церковь иди, – открытый капот подсказал Богдану только то, что он ничего не смыслит в механике. Проверив масло и покрутив зажимы аккумулятора, он снова забрался внутрь, уже не обращая внимания на грязную землю.

– Неужели! Что ж ты раньше молчал! Надо было тебе испортить мне день, да? – Надежный рокот еще больше разозлил водителя. Руль выдержал еще пару ударов, и путь в город наконец-то начался.

Мокрые дороги удручали. Грязь по обочинам создавала иллюзию апокалипсиса, покосившиеся столбы лишь дополняли картину. Богдан включил радио, в тишине ехать тяжело, тем более хотелось спать, голова не проходила, хотя на воздухе стало намного легче. Заиграли старые шлягеры группы «ДДТ». Голос Шевчука разлился по салону. Богдану казалось, что он едет не один, и заметно повеселел, несмотря на пессимизм в поэзии группы.

Город начинался незаметно. Сначала маленькие одноэтажные домики, потом они резко шли ввысь, образуя сначала хрущевки, а потом и вовсе достигали десятиэтажной высоты. Небоскребов здесь никогда не было. Богдан слышал о начале строительства такого здания, но, видно, коррупция съела девяносто этажей, оставив лишь десять. Так или иначе, монументальные путинки, здания бывших общежитий и громадный памятник Ленину – единственное, что возвышалось над головами прохожих в разных частях крошечного городка.

На тротуарах проходили серые люди, спешащие по своим делам. Иногда было видно школьников, казавшихся еще меньше, чем должны быть, из-за многочисленных болезней и громадных рюкзаков н спинах.

Подумав, что образование – не самая сильная сторона города, Богдан, стоящий на светофоре, проводил взглядом двух девочек, быстро семенящих по переходу. Богдан не мог взять в толк, откуда берутся рабочие места для отучившихся детишек. Город находился в глубокой стагнации, не предоставляя никаких сколько-нибудь ощутимых благ для своих жителей.

«ДДТ» по радио сменилось щебетанием молодой девушки-диктора. Богдан пренебрежительно фыркнул, не желая слышать очередной поток информации о сегодняшней погоде, и пытался поймать другую волну. Длинный гудок позади «Жигули» заставил вздрогнуть: на светофоре уже был зеленый.

– Что ж вы такие нетерпеливые…

Спустя десять минут, Богдан припарковался возле городской больницы, находящейся между двух жилых десятиэтажных домов. Она казалась смешной и лишней, будто кто-то хотел показать всю бесполезность медицины. Трехэтажное поблекшее белое здание было старше Богдана и, возможно, даже старше его отца. Больницу раза четыре пытались закрыть на ремонт, но все перенесли на более поздний срок.

Миновав недовольного охранника, Богдан поднялся на второй этаж и постучал в кабинет номер шестнадцать, не дождавшись ответа, сразу открыл дверь.

Его глазам предстало маленькое помещение, в котором находились два стула, стол, компьютер конца прошлого века, шкафчик и ширма. За столом сидел человек лет сорока с желтоватым лицом. Его пышные бакенбарды делали лицо широким, похожим на морду льва, однако губы были тонкими и потрескавшимися, было очевидно, что этот человек болен, но держится весьма хорошо даже для того мира, в котором жили все без исключения.

Ярослав Круглов поднялся со своего места и широко улыбнулся. Несмотря на толщину лица, тело было худым, хоть и не таким скелетообразным, как у Богдана:

– Ну наконец-то! Я уж думал, ты не захочешь сегодня приезжать, останешься без лекарств, заболеешь ненароком. Не хотелось бы увидеть тебя на койке в нашей больнице.

Богдан пожал протянутую руку и сел на свободный стул. Ярослав опустился на насиженное место и, сложив руки, обеспокоенно осмотрел лицо друга:

– Что с тобой сегодня? Обычно ты хоть что-то говоришь. Приступ был настолько сильным?

Богдан снял шапку и положил ее на стол:

– Я думал, что полечу на небеса, вот какой сильный. Я не понимаю, что со мной произошло. Сначала головная боль, потом я не смог контролировать свои движения, а после всего этого мне как будто раскаленный свинец в кровь вливали. Я никогда в жизни так плохо себя не чувствовал. Что это может быть?

Ярослав причмокнул губами, его взгляд остановился на худых богданиных руках с вылезшими венами. Круглов встал, подошел к шкафчику и молча вытащил оттуда фонендоскоп, тонометр, изогнутый пинцет и зеркало.

– Вам не говорили, что у вас жуткая антисанитария, Ярослав Феликсович? – вопросил Богдан, снимая пальто и расстегивая рубашку.

– Что ж поделать, где сейчас найдешь соответствующие условия? – Ярослав снова улыбнулся, – подойди к окну, а то не видно ничего, тут светлее.

Доктор провел стандартные операции для выявления первичных признаков заболевания: послушал работу легких и сердца, посмотрел горло, нос, уши, осмотрел белки глаз, смерил давление, попросил дотронуться до носа, пощупал лимфоузлы, вздохнул, промокнул лоб платочком и сел на свое место. Все это произошло в почти абсолютной глуши, никто не пытался прервать тишину. Богдану даже стало немного жутко, будто он находился в пещере под пристальным надзором десятков летучих мышей. Головная боль стала сильнее, но все еще находилась в пределах нормы.

Богдан попытался прервать неловкое молчание:

– Если ад и существует, то орудием пыток там обязательно будет этот жуткий пинцет, использующийся не по назначению.

Ярослав с удивлением посмотрел на пациента и рассмеялся:

– Ад будет похож на больницу, на входе которой будет стоять угрюмый охранник.

Смех передался Богдану:

– Ты хоть знаешь, как его зовут, он у вас, по-моему, второй год работает.

– Он, как бы тебе сказать, немой.

– А как он выпроваживает нарушителей порядка?

– Мычит.

Друзья рассмеялись. Тягучая атмосфера была успешно разряжена. Богдан понимал, что над такими шутками он вряд ли стал бы смеяться, если бы они прозвучали на телевидении, по радио или в интернете, но вдвоем даже самые унылые вещи могут стать веселыми.

Внезапный удар головной боли заставил Богдана поперхнуться и схватиться за макушку. Ярослав перестал смеяться:

– Слушай, наше оборудование не позволяет провести полный анализ твоего состояния, но все, что я могу сказать – это совершенно точно необходимо увеличить дозы сердечно-сосудистых и обезболивающих препаратов. Судя по твоим глазам, я бы еще посоветовал удвоить количество противовоспалительных капель – не одну каплю в каждый глаз, а две: утром и вечером. Твое общее состояние организма плачевное, ты такой худой, будто не ел уже год, это может привести к фатальным последствиям. То, что было у тебя вчера – еще цветочки. Тебя может запросто парализовать, если такой приступ повторится. Поверь, лучше не рисковать и просто-напросто пить в два раза больше таблеток. Те, которые пьешь ты, должны помочь. Передозировки быть не может, это я тебе как врач говорю, выписывающий эти препараты каждый день десяткам людей. Пей и не задумывайся.