Свинцовый ливень

Богдану стало невыносимо жаль Кирилла, но не знал, как ему можно было помочь.

– У Вас нет близких, батюшка?

Кирилл удивленно взглянул на Богдана:

– Вы первый, кто у меня это спросил за многие годы, я немного растерян. К сожалению, у меня только сестра, с которой я не общаюсь, иметь детей судьба мне не позволила, а жена умерла вот уже шесть лет назад.

– Простите, мне не нужно было спрашивать…

– Нет, нет, пожалуйста, если у Вас есть вопросы, то можете их задать.

– Тогда… почему Вы не попробуете начать новую жизнь, уйти от своих проблем, стать свободным?

– А Вы?

Богдан растерялся: он не думал, что священник станет спрашивать о его жизни или намекнет на нее.

– Я… – он замялся, – я не знаю, что Вам ответить.

– Она для Вас невозможна, или недосягаема?

– Наверное, невозможна.

– Это не так, нужно лишь желание.

– Вы не поверите, но сегодня я слышал что-то подобное, и я ответил, что желания или удачи иногда бывает недостаточно.

– Поэтому люди и верят в Бога, чтобы им этого было достаточно.

Богдан не отводил взгляда от глаз попа. Этот человек был воплощением мечты, но даже у этой мечты были свои изъяны, гнойники, которые не могли излечиться. Грязь поглотила и мечту.

– А где Вы живете, батюшка?

Кирилл повел рукой по церкви:

– Иногда я ночую прямо здесь, это мой дом, моя родина. Иногда я ухожу на улицы и, наблюдая за прохожими в парках, засыпаю прямо на скамейке у неработающих фонтанов. Каждый день я молюсь, чтобы проснуться в каком-то другом месте, более лучшем, но… – он развел руками, – снова возвращаюсь сюда и продолжаю свое бдение.

Богдан ужаснулся.

– Я никогда не просил милостыню, редкие прихожане иногда оставляют пожертвования, которые нужно тратить на нужды церкви. В том мой грех – я трачу их на себя, без меня эта церковь умрет. Бог уйдет из этого города, а без Бога он погибнет.

Богдан встал с места и подошел к кафедре. Он знал, что обязан помочь, и был готов сделать непоправимое.

– Вы сильный человек. Больше бы таких людей, – Богдан положил руку на кисть Кирилла и почувствовал дрожь в его пальцах. Должно быть, Кирилл не чувствовал никаких прикосновений уже много лет, – я не жалею, что пришел сюда.

Батюшка улыбнулся, Богдан улыбнулся в ответ. Ему стало значительно легче. Богдан был уверен, что священнику, выговорившемуся за все года одиночества, тоже.

– Я понял, что мне нечему жаловаться. У меня хорошая жизнь. Я был женат на прекрасной девушке, имел хорошее детство, получил отличное воспитание, у меня есть хороший друг, которому я обязан по гроб жизни. И у меня состоялся разговор с мудрым попом, давшим мне нужный совет, – Богдан отошел от кафедры, Кирилл спустился к нему, понимая, что нужно проводить редкого гостя, – сколько бы мне не было лет до смерти, а возможно и дней, я умру счастливым, и это знаю.

Богдан чувствовал себя очистившимся, не зная почему. Возможно, повлиял сам вид попа, с его бледной кожей, голубыми глазами, глубоким успокаивающим голосом и тяжелой жизнью, а может быть помогла его речь, так точно описавшая существование человека.

– Я могу не оглядываться назад. Все, что было до этой церкви, – Богдан оглядел все здание, – и все, что будет после – это два разных пути, и отсюда я уйду по-своему, счастливым, а не как мне кто-то диктует.

Кирилл не прерывал его.

– Я думал как-то причаститься, но понял, что причастие мне не нужно, оно нужно Вам. А еще Вам нужно открыть душу другому человеку, иногда это просто необходимо, нельзя все время быть одному. Я клянусь, что помогу Вам. Вам, и вашей идее, Вашей жизни. Обычно мне плевать на жизни окружающих меня людей, но не на Вашу. Я не могу этого понять.

С этими словами, Богдан достал кошелек и вытащил оттуда тридцать тысяч рублей, остаток своего кредита, свой долг и свою ношу.

Увидев деньги, Кирилл замотал головой и попытался отклонить руку Богдана, испуганно заморгав глазами:

– Нет, нет, нет, я не возьму. Я могу понять, когда оставят малую сумму, но не смогу взять такую большую. Они Вам нужнее, Богдан, ни в коем случае.

Но Богдан все решил в тот момент, как увидел болезнь священника:

– Я сказал: берите, это мое желание, я не хочу ему противиться. Они мне не нужны!

Все в Богдане кричало, что он полный идиот, что не нужно так поступать, что он будет плакать и жалеть о своем решении позже, но рука твердо держала деньги. Желание помочь отцу Кириллу перевешивало все остальные.

«Что я делаю, я ведь его почти не знаю, он больной бездомный, которых я вижу на улице каждый день, остановись!»

– Простите, я не могу принять эти деньги.

– Тогда отдайте их больным детям, батюшка! – в голосе Богдана появились повелительные нотки, и на священника это подействовало.

Со слезами на глазах, Кирилл принял подношение. Его губы затряслись, он дал волю своим чувствам, чего не делал столько времени.

– Спасибо Вам, Богдан, спасибо, я… я не могу ничего сказать.

– Ничего и не говорите, – Богдан спрятал кошелек обратно, оставив у себя только деньги на бензин, – я ничего и не прошу взамен.

Оставив Кирилла, потерявшего дар речи, на своем месте, Богдан начал приближаться к выходу из церкви. У входа он остановился:

– Я еще не раз пожалею, я знаю себя, но сделайте так, чтобы Вы не жалели, – и вышел, не дождавшись ответа.

Богдан не видел, как священник еще долгое время стоял там, где посетитель его оставил, а потом упал на колени, сжимая пачку купюр, и тихо разрыдался, осознав, как он одинок и беспомощен даже вместе с Богом.

Когда Богдан зашел домой, было уже восемь вечера. Он по привычке прошел к холодильнику и достал оттуда твердый российский сыр, ветчину, зелень и острый соус «Махеевъ». Из шкафа выудил городскую булку. Налив себе горячего чаю, Богдан приземлился на привычное место у телевизора и включил чуть ли не на полную громкость старый, еще советский фильм, шедший на одном из каналов. Глаз Богдана радовался открывшемуся зрелищу, такие фильмы были единственным проблеском света посреди глупого телевидения, и, когда Богдан встречал подобное на случайном канале, всегда оставлял, не трогаясь с места до окончания.

Старательно поглощая пищу, Богдан пытался не думать о сегодняшнем дне, о его падении в бездну. Все глубже вникая в сюжет кинокартины, ему удалось на время отречься от окружающей обстановки, но как только пошли финальные титры, все страхи и сожаления вернулись.

«Подаст ли Михаил Петрович в суд на меня или наймет людей, чтобы выбить долги?» – под громкие звуки начавшейся рекламы, Богдан начал избавляться от одежды, намереваясь помыться. Плюс холостяцкой жизни – ты мог раздеться догола и никого не стыдиться.

«Пройдет месяц, и придет уведомление от банка, а еще через полмесяца – повторное. Недалек час, когда из меня будут выбивать душу, – странно, но сейчас страх был притуплен, как будто бы он переживал за совсем другого человека, не за себя, – в тюрьме жизнь лучше нашей, там хотя бы не нужны деньги. И кормят регулярно», – даже пропало желание говорить вслух.

Зайдя в душевую, он снял нижнее белье и встал под холодную воду. Жить так далеко от города было достаточно проблемно. Компании обеспечивали водоснабжение и электричество, но дико завышали цены. Богдан подумывал купить бак для воды, но новые траты пугали его, как бы ни гласили рекламные проспекты. Из-за его консервативности и нежелании менять что-либо, созданное еще дедом, туалет все еще находился на улице, а бак оставался лишь мыслью.

Грязная вода стекала по телу, но нисколько не расслабляла. Поеживаясь, Богдан заставил постоять себя подольше, чтобы успеть помыться. Ему вспомнился благодарный и изумленный взгляд Кирилла, его глубокий и тихий голос, и вновь ему сделалось легче на душе. Возможно, он пойдет в церковь еще раз. Не из-за Бога или христианства, но из-за этого хорошего человека, достойного много большего, чем бездомной жизни и жуткой болезни.