Страница 6 из 45
То, что ей и хотелось услышать…
–Перестаешь просить Его о таких банальностях, которые перестают иметь для тебя значения с возрастом, – она подняла глаза на дочь. Добрые и понимающие глаза. – И я понимаю, что ты через это еще не прошла. В свое время я тоже была точно такой же.
–И через сколько же лет мне стоит ожидать резкого превращения из веселой и живой девочки, – она смеясь, показала на себя, уже давно забыв о завтраке, который ей приготовила мать. – Во взрослую и суровую представительницу Дара, который Связался с ней для очень серьезных дел.
Джессика шутила и кривлялась, выставляя важность матери лишь за ее глупую королевскую напыщенность. Джесс считала, что в подобных “летающих вещах по дому” нет ничего плохого.
Но возраст Джессамины всегда был значительным аргументом.
Большим аргументом…
–Ну, если честно спустя практически четыре столетия, я все еще ощущаю себя веселой девочкой, Джессика, – Джессамина откинулась в кресле снова, забирая тарелку уже с собой. – И ты не будешь этого отрицать, дорогая. Ни в коем случае не будешь…
–Правда, – Джессика отодвинулась от стола, поднялась на ноги и двинулась в сторону кухни. Чайник мог бы пролететь также, как и все остальное, но Джессамина пока что не задумалась о том, чтобы прекратить свою речь.
Обычно шалости Джессики возвращались в тот же миг, когда истории ее матери заканчивались и девочке больше ничего от нее было не нужно…
Забрав все, что нужно, она вернулась таким же спешным шагом.
Но пока что истории не закончились и пользоваться Даром ей запрещалось…
И закончила уже снова вернувшись за стол, разлив по кружкам чай и поджимая, как и раньше, под себя ноги.
–Правда. Отрицать, что ты все еще не превратилась в скелет спустя столько лет, я не буду. Отрицать то, что ты не превратилась в старую каргу, вечно ругающую всех за их “детские шалости”, – она изобразила, как обычно Джессамина начинала свои нотации, – Я бы могла.
И улыбнулась, глядя в ее глаза.
–Но не буду. Потому что четыре столетия прошли как будто бы мимо тебя. Как будто бы ничего и не происходило за эти четыре сотни лет, что Дар позволил тебе прожить на этой земле, – девочка впервые за весь разговор за столом сняла с себя свою сияющую улыбку не ради шутки. Сейчас она заходила на чересчур опасную территорию.
Воспоминания о прошлом. У семнадцатилетней Джессики, Дар с которой Связался всего три года назад, этого прошлого практически не было. Зато у Джессамины…
Четыре века, пройденных в этом мире, не могли не впитать в себя хоть что-то интересное.
И, как назло, лицо Джессамины тоже омрачилось, когда брошенные слова о ее возрасте стали не просто проходной фразой или шуткой, которую она же сама и сказала, а продолжением разговора.
Что ж, в Парк они точно опаздывали… – Я хочу сказать, каким бы ужасом не было накрыто твое прошлое, которое мне, к счастью, застать не получилось, ты все равно осталась Джессаминой. Не ходячим трупом, – Джесс засмеялась, – Которым ты, к слову, и являешься спустя столько лет, а той же самой женщиной, с которой всегда можно посидеть за одним столом. Ты не жива…
Девочка поставила локти на стол и приблизилась к матери, которая сидела напротив нее.
–Но Жизнь в тебе как будто бы все равно осталась…
Джессамина улыбнулась ей, опуская глаза вниз. На наручных часах красовалась цифра, готовая повергнуть Джессамину в шок, учитывая, что лишь вид календаря, на который она посмотрела перед выходом из своей комнаты.
Календаря, смысл которого понимала только Джессамина…
Этим утром он заставил ее сердце удариться так, что заметить этого она не могла. Впрочем, как минимум, обратить на себя внимание он должен был уже хотя бы пару дней назад. Сейчас же, судя по адской боли, расплывающейся по всему ее телу, судя по гудящей голове и сердцу, пульс которого то поднимался, то едва ли не останавливался вовсе, Джессамина понимала уже сама, без всякого календаря, на котором она отмечала промежутки между прогулками в Парке.
Прогулками в самой дальней и пустынной от людей части Парк. Прогулки, на которые она ходила только с дочерью, запрещая всем остальным, кто в Нем жил, следовать за ними. Правда, было одно исключение.
Одно среди всех тех, кто хотел, но не мог пойти вместе с ними…
Джесс поняла, что мать снова задумалась и решила растрясти ее.
–Послушай, а как это вообще? Ну… – она увидела, как мать снова вернулась, и предложила ей свою тарелку, от которой украла лишь один кусочек бекона.
Джессамина же соглашаться не могла. Ее дочь все еще могла подозревать ее в странном, неестественной ей голоде.
Неестественном никому из Рода и Семьи…
–Что как? – спросила ее Джессамина в этот раз не в состоянии предугадать вопрос.
–Ну… – Джесс мялась, поджав под себя ноги еще сильнее. Она часто разговаривала с матерью насчет времен, которые она не застала.
Но этот вопрос был о другом. Он был не о временах.
Он был конкретно о Джессамине… – Когда Жизнь…
Девочка продолжала медленно “идти” вперед, когда Джессамина поднялась на ноги и сказала, снова поднимая руку с часами:
–Пора, Джесс.
–Но…
–Но это ведь не значит, что я ничего не расскажу тебе по дороге, – Джессамина улыбнулась, собирая со стола все то, что они на нем оставили. Дотянуться до тарелки дочери она не могла, так что… – Свое убери сама. Ты почти ничего не съела!
–Я предлагала тебе! По тебе нельзя было сказать, что ты не хотела есть, – она снова будто бы ловила ее на собственных же подозрениях, но поймать Джессамину, прожившую в этом мире достаточно долго, было не самым легким делом.
–А ради чего ты воровала еду из завтрака Хлои? – Джессамина остановила дочь одним лишь вопросом, после чего заставила ее исправить то, что они сделали еще пару минут назад. – Если ты почти ничего не съела, переложи все своей сестре. Она явно удивится, когда увидит абсолютно голую яичницу без твоей любви и заботы, выражающейся обычно в хорошо прожаренном беконе, и чего еще хуже – расстроится.
Джессамина вышла вместе с дочерью из-за стола и спустя пару секунд оказалась на кухне.
–Ладно, оставь, я сама все сделаю, – Джессамина перевалила оставшуюся еду младшей из дочерей, которая все еще не спускалась, хотя вполне себе уже бодрствовала, и принялась мыть посуду. – Одевайся.
Джесс легкой походкой двинулась проходить и кухню, и гостиную и прихожую, понимая, что прождет мать еще пару минут на улице.
Что-то Джессамине казалось неправильным.
Недосказанным…
И поняла…
–И спасибо! – крикнула она вместе с шумом льющейся из под крана воды, стараясь сделать так, чтобы Джессика, которая уже открывала дверь на улицу, услышала ее.
–За что? – вернулось ей обратно вместе с летней свежестью открытой входной двери. Теплый воздух моментально заполнил все старинное поместье и дышать здесь стало легче. Запах же леса наполнил уже сердце Джессамины, улыбающейся, несмотря на боль.
–За то, что не пошла без меня!
Пару секунд молчания.
Но Джесс так и не ответила. Дверь осталась открытой, так как тяжелого стука старинных едва ли не ворот, которые стояли в проходе, она не слышала.
Когда Джессамина поняла, что старшая дочь уже на улице, она бросила посуду, домывать которую потом пришлось бы кое-кому другому.
Тому, кто получил бы на этот завтрак меньше всех…
Джессамина развернулась от раковины к столешнице, что стояла напротив. Там и была полностью нетронутая тарелка Джессики, от которой ее мать отказалась, когда они еще сидели за столом. Тогда она отказалась.
Сейчас же Джессики просто не было рядом…
Она накинулась, начиная красть все больше и больше завтрака, оставшегося Хлое.
Той самой, что уже спустилась по лестнице и тихо смотрела на мать…
–Я думала… Извини, – она резко развернулась и попыталась исчезнуть также быстро, как и появилась.
Не получилось.
–Стой! Это тебе. Джессика приготовила. Как всегда, – Джессамина вышла из кухни, старательно не бросая ни капли взгляда на свою вторую дочь.