Белый вереск

Словом, книга имела сокрушительный успех. Ее переиздавали уже несколько раз и, несомненно, еще будут печатать, но издатель упорно отказывался назвать имя анонимного автора произведения под названием «Уэверли».

Девушка открыла книгу в том месте, где остановилась. Она пыталась читать, но глаза ее упорно не хотели скользить по строчкам и все время возвращались к Роберту. Она помнила, как он был возбужден, когда давал ей эту книгу, сообщив, что имени автора никто не знает. Роберт сказал, чтобы она внимательно прочла ее. Он надеялся, что книга отвлечет девушку от грустных размышлений до возвращения в Россмори, и пообещал, что если она правильно угадает имя автора, то он позволит ей решить, что делать с сокровищами, когда они найдут их. Если же Катриона не сможет узнать, кто же написал книгу, то решение останется за ним.

Катрионе больше нравилось вспоминать Роберта таким, каким он был в Хэтчерде, когда поддразнивал ее, улыбаясь, ведь теперь его лицо на подушке было таким бледным, таким безжизненным, а белая повязка в некоторых местах пропиталась кровью. Пока они обсуждали в гостиной, кто же мог совершить преступление, а доктор обрабатывал рану Роберта, Кэтрин многое обдумала. Она любила Роберта. Любила таким, какой он есть. И при мысли о том, что им, возможно, так и не суждено быть вместе, ей стало до того страшно, как не было страшно никогда в жизни. Девушка хотела, чтобы этот человек вошел в ее жизнь. Навсегда. И даже если сейчас Роберт не любит ее так же сильно, как она его — это ничего не значит. Все еще может измениться. Впрочем, возможно, он просто не может любить. Даже это уже не волновало Катрио-ну. Она хотела лишь говорить с ним, смотреть в его глаза.

— А знаешь, я читаю ту книгу, что ты дал мне, — тихо проговорила она. Девушка понимала, что, усыпленный опием, герцог все равно не может ее услышать, но она должна была хоть что-то сказать, а не просто смотреть на него. — Не понимаю, почему возникает так много споров о том, кто мог написать эту книгу. Совершенно очевидно, что автор — Вальтер Скотт. Ну кто еще мог создать такое? Полагаю, ты пожалеешь о том, что заключил со мной пари.

Катриона посмотрела на Девонбрука. Его глаза были по-прежнему закрыты, грудь мерно приподнималась в такт дыханию. Соскользнув со стула, девушка опустилась на колени возле кровати. Она взяла его руку и приложила ладонью к своей щеке. А вдруг этой ночью у него начнется лихорадка, и он никогда не придет в себя? Что, если Роберт так и не узнает о ребенке, которого она носит?

— Знаешь ли ты, что я полюбила тебя еще до нашей встречи? — зашептала она. — Я часто разговаривала с тобой, точнее, с твоим портретом, что висит в библиотеке Россмори. Ты казался мне таким… великолепным. И до сих пор кажешься. А теперь я ношу под сердцем твоего ребенка. — Она опустила голову на кровать. — Ох, Роберт, я так хотела тебе сказать, но все не было подходящего момента. Мне не хотелось, чтобы у тебя не оставалось выбора, я не желаю, чтобы ты женился на мне лишь по той причине, что я забеременела. Я же знаю, что ты не любишь меня так же, как я люблю тебя. Зато ты заботишься обо мне, и этого довольно. Я была не права, думая, что ты тоже должен полюбить меня. Все это вздор. Некоторые женятся, не думая о любви. Но я сумею сделать тебя счастливым, Роберт. Обещаю. Моей любви хватит нам обоим.

— Нет, не хватит.

Вздрогнув, Катриона подняла голову. Глаза герцога были открыты. В них горел задорный огонек. Значит, он проснулся. Но как давно? Неужели он слышал все, что она говорила?

Девонбрук дотронулся рукой до ее щеки.

— Катриона, каким же болваном я был! Как-то раз ты мне сказала, что нет ничего особенного в том, что я в ком-то нуждаюсь. Я тогда упал в ручей и ужасно вел себя с тобой. Тогда я не поверил твоим словам. Мне казалось, что я стану слабым, если буду нуждаться в ком-то. Лишь теперь понял, что жестоко ошибался. Катриона, нуждаясь в ком-то, я стану сильнее. Да, мне нужен один человек, дорогая моя, и этот человек — ты. Мне следовало понять это в день нашей встречи, когда ты позволила первому лучу света проникнуть в мрачную тьму моей слепоты. Ты была единственной, кто не обращался со мной так, словно я инвалид или урод. Ты стала моими глазами, когда я не мог видеть, ты была моим сердцем, когда я чего-то не понимал. А теперь… теперь ты носишь ребенка — нашего ребенка, твоего и моего.

Но как только ты могла подумать, что я так плохо отношусь к тебе? Ты считаешь, что я просто забочусь о тебе? Но этими словами не описать тех чувств, которые я испытываю, Катриона, — горячо продолжал герцог. — Так что я скажу о моих чувствах теми словами, которые ты поймешь, которые ты уже однажды говорила мне, но я был так глуп и упрям, что даже не удосужился понять тебя как следует. Tha Gaol Agam Ort. Я люблю тебя. Я люблю женщину, столкнувшую меня в ручей, Катриона Макбрайан. И докажу это тебе, даже если на это уйдет остаток моей жизни.

Катриона тряхнула головой, не понимая, где она — во сне или наяву. Лишь почувствовав, как Роберт привлекает ее к себе и впивается в губы горячим поцелуем, девушка поняла, что не спит. И ответила на поцелуй со всей любовью, со всей страстью, что пылала в ее душе.

— Я хочу тебя прямо сейчас, Катриона, — прошептал герцог, осыпая ее поцелуями.

— Но… твое плечо, — нерешительно вымолвила она, моля про себя Господа, чтобы Роберт не останавливался.

— Ты можешь заниматься любовью, Катриона. Ты сама можешь все сделать сегодня ночью.

Девушка кивнула, задев носом его губы.

— Только покажи мне, как это делать, Роберт.

Поднявшись с пола, Катриона медленно сняла с себя ночную рубашку. Та с шелестом упала к ее ногам. Роберт не сводил с нее глаз — сколько раз он представлял себе, как это будет, как он обнимет ее обнаженное тело.

— Иди сюда, Катриона, — хрипло проговорил он. Взяв девушку за руку, Роберт усадил ее рядом с собой.

Он стал целовать ее губы, шею, ласкать по очереди нежные груди. Катриона ощущала, как в теле разгорается пламя. Все чувства ее обострились, от каждого его прикосновения она вздрагивала, томясь по более смелым ласкам.

Почувствовав, что девушка уже на грани, Роберт осторожно усадил ее на себя, проскользнув восставшей плотью в нежное лоно. Катриона стала ритмично приподниматься и опускаться, а пальцы Роберта продолжали умело ласкать ее тело. Движения Катрионы становились все быстрее, она откинулась назад, моля герцога о пощаде, и когда, казалось, ей не вытерпеть больше сладкой пытки, Роберт в последний раз резким толчком вошел в нее, проникнув в самую глубь разгоряченной плоти. Их страсть одновременно достигла апогея. У Катрионы пронеслось в голове, что она в жизни не испытывала такого блаженства. Это было ощущение полного счастья.

Воскресное утро занималось ясным и солнечным, легкий ветерок весело шелестел в зеленой листве деревьев. Завтрак подали в саду, для чего лакеям пришлось вынести из гостиной большой дубовый стол и небольшой столик, за которым семья обычно обедала, когда в доме не было гостей.

Подносам с яствами не было числа. Повару-французу пришлось встать задолго до рассвета, чтобы приготовить все деликатесы, которыми Толли решил попотчевать приглашенных. Надо сказать, Шелдрейк не поскупился.

Вестфальская ветчина, французский омлет, всевозможные сорта рыбы, подаваемой под разнообразными соусами; на фруктовых вазах даже желтели ямайские бананы.

Несмотря на любопытство, Катриона так и не смогла заставить себя проглотить хотя бы кусочек языка королевского оленя, которого так старательно нахваливал сидящий напротив молодой лорд. Ее вообще почему-то тошнило. Впрочем, Катриона заметила, что если не смотреть на тарелки с едой, то становится лучше, поэтому, опустив глаза, она прихлебывала чай, заедая его пресным сухариком.

— Как чувствует себя герцог, мисс Данстрон? — раздался у девушки за спиной чей-то голос.

Это леди Шелдрейк, мать Толли, неслышно подошла сзади к Катрионе. В руках она держала тарелку с копченой фаршированной рыбой, все это было щедро полито соусом, от которого исходил сильный фруктовый аромат.