Страница 49 из 61
Слезы катились по его щекам, но лицо не изменилось. Он посмотрел на меня, и опустошенное выражение его глаз уничтожило меня.
— Я подвел ее, — прошептал он. — Я не смог ее спасти. И мне придется жить с этим вечно.
Я обняла его за грудь, крепко сжимая. Заал держался стойко. Он всегда стойко держался. Как будто он был землей, а я его солнцем.
— Он убил их всех, Талия. Убил их, как свиней. Мою семью.
— Я знаю, Заал, — успокаивала я и просто удерживала его в своих объятиях.
Несколько минут спустя, когда пальцы Заала прошлись по моим волосам, я почувствовала, как его грудь шевелится. Я подняла глаза и увидела намек на улыбку на его губах.
Я растаяла.
Я смотрела на него, ожидая его слов. И тогда он пробормотал:
— Sykhaara.
— Моё счастье, — сказала я, вспоминая перевод.
— Она даже не понимала, что это значит.
— Тогда почему она тебя так называла? — спросила я.
— Бабушка так называла меня и Анри. Мы были ее любимчиками. Ее грузинские принцы, как говорила она.
Это заставило меня улыбнуться. Заал заметил. Он наклонил голову в сторону.
— Как я был близок со своей бабушкой, так и ты близка со своей. Как она умерла? — спросил он.
Я вдохнула и стала объяснять:
— Сердечный приступ. Однажды мы нашли ее в кресле. Это была годовщина смерти дедушки. — Я покачала головой, боль того дня все еще была сильной. — Мама всегда говорила, что она умерла от разбитого сердца.
Заал молчал, обдумывая мои слова. Без сомнения, он знал о том, кто виноват в смерти дедушки. Со вздохом Заал тихо произнес:
— Я плохо помню своего папу, Талия. Я ношу имя Костава, хотя нахожу, что, кроме нескольких ярких воспоминаний, которые кажутся повторяющимися, я вообще не знаю этого человека. — Заал похлопал себя по груди. — Но знай, что я не мой папа. Я не мщу твоей семье.
Я крепче обняла Заала. Моя привязанность к этому мужчине наполнила каждую клеточку. Он был идеален для меня. Во всех отношениях.
— Она заставляла меня танцевать, — вдруг прохрипел Заал, нарушая тяжелое молчание и переводя напряженную тему.
Я подняла голову и спросила:
— Кто?
Его глаза сузились, когда он что-то обдумывал в своей голове, и ответил:
— Моя бабушка. — Затем его глаза расширились. — Она! Вот откуда я знаю английский. Она жила в Америке до того, как вышла замуж за моего дедушку.
На моем лице появилась улыбка.
— Мне всегда было интересно, откуда ты знаешь английский.
— Это ее заслуга. Она сказала, чтобы вести семью, мы должны знать английский. И русский.
Мой подбородок уперся в живот Заала, и я спросила:
— Она научила тебя танцевать?
Я видела, как Заал искал в своем разуме новые воспоминания. Затем ответил:
— Да. Она сказала, что мы должны быть настоящими джентльменами. — Он выдохнул, будто прилагал усилия, чтобы это вспомнить. — Мы танцевали под ее любимую песню, которую она слышала в Америке.
— Что это было? Песня? — нетерпеливо подтолкнула его я.
Он напрягся и выдал:
— Я пойду... я пойду... — его губы сжались, а лоб нахмурился, когда он пытался вспомнить что-то еще. Потом его прекрасные зеленые глаза загорелись. — Одна, — сказал он. — Я пойду пешком... одна.
Я замерла в неверии.
— Что? — спросил Заал. Мое лицо явно выражало удивление.
— Это была одна из любимых песен моей бабушки. Это Дина Шор (прим. пер. — американская актриса и певица, одна из самых популярных сольных исполнительниц 1940-х и 1950-х годов).
Я поднялась с Заала и потянулась за телефоном на кофейном столике. Я прокрутила свою музыку и нашла трек. Заал заинтересованно сел, и, когда я повернула голову, мне пришлось сделать паузу.
Он был чертовски красив.
Мое сердце заколотилось. Он сидел в черном свитере и белой футболке. Его мускулы с оливковой кожей выделялись на фоне белизны, а длинные волосы свисали перед его лицом. Мне нравились его волосы, правда, но больше нравилось его лицо.
Заал уставился на меня.
— Что? — спросил он.
— Ты такой красивый, — тихо призналась я и почувствовала румянец на щеках. — Takoy krasivyy.
Заал как-то странно посмотрел на меня. Как будто понятия не имел, почему другой человек считает кого-то красивым. Я посидела с этой мыслью секунду и поняла, что, вероятно, нет. Не понимает.
Поднявшись на ноги, я повернулась к нему. Заал сел, глядя на меня. Сидя, он был почти одного роста со мной.
Дотянувшись до своих волос, я завязала их в хвост. Мои длинные волосы упали на плечи, и я взяла их в руку.
Заал нахмурился.
— Что ты делаешь? — удивился он.
— Можно я тебе помогу? — спросила я. Заал настороженно посмотрел на меня. Я наклонилась и провела тыльной стороной ладони по его лицу. — Мне нравятся твои длинные волосы, Заал, но я хочу видеть твое лицо.
Его хмурый взгляд не двигался, но когда я провела руками по его волосам, то его руки легли на мои бедра. Глаза закрылись, и низкий рык раздался из его груди.
Я улыбнулась ему и собрала его волосы в узел на макушке. Закончив и, желая осмотреть свою работу, я отступила назад, и весь воздух покинул мои легкие.
Заал наблюдал за мной, а мне казалось, что я вижу его впервые. С его длинными черными волосами, убранными с лица, его царственно красивое лицо — высокие скулы, темные брови, полные губы — смотрело на меня, как будто я была самой красивой девушкой в мире, абсолютной реальностью, поразившей этот дом.
Я влюбилась в Заала. Теперь он полностью владел мной. Всеми возможными способами. Он был в каждой моей клеточке, в каждом моем вдохе, в каждом биении моего сердца.
Заал поднялся на ноги. Глядя ему в лицо, я онемела и потеряла дар речи.
Заал наклонился и дал мне именно то, что было необходимо: встретил мои губы своими. Это было мягкое, нежное и более значимое, чем любое поспешное, страстное объятие. Оно сказало мне все, что мне нужно было знать. Он тоже принадлежал мне.
Заал отстранился. Я протянула ему руку и спросила:
— Потанцуешь со мной?
Заал затих. Его идеально очерченные брови опустились.
— Но здесь нет музыки, — ответил он хрипло.
Подойдя к дивану, не отпуская руку Заала, я нажала кнопку воспроизведения на своем телефоне. Устройство подключилось к динамикам дома.
Через несколько секунд потрескивающие звуки старой записи 1940-х годов доносились из динамиков. Заал быстро вздохнул, его глаза закрылись. Я положила руки на его широкую грудь, ощущая биение его сердца. От моего прикосновения Заал открыл глаза, его взгляд сверкал.
Дина Шор начала петь о своей любви, который ушел на войну, и ее обещании, что она будет ждать его, что она никогда не будет любить кого-то еще, никогда не откажется от своего сердца. Когда эти слова заполнили комнату, Заал потянулся к моим рукам, положил одну на его плечо и сжал другую своей рукой.
Заал начал вести вперед. Его ноги поначалу двигались медленно и неуверенно, но когда песня продолжилась, он стал более твердым и уверенным в себе.
Глаза Заала не покидали моих. Сквозь них проходило что-то неописуемое, пока он двигался со мной по комнате.
Я прижалась щекой к его груди, потерявшись в этом миге простоты и радости, в редком случае нашей непростой жизни.
— Я помню это, — тихо произнес он, и мои глаза закрылись. — Я помню, что у меня это хорошо получалось, — продолжил он и засмеялся. — И я помню, что Анри не мог. Он всегда наступал бабушке на пальцы.
Я слушала каждое его слово, наслаждаясь счастьем в его голосе в этот момент беззаботной радости. Рука Заала, обнимавшая меня за талию, сжала сильнее, и я услышала, как стучит его сердце.
Дыхание Заала участилось, и он остановил нас. Открыв глаза, последние ноты песни подходили к концу, я подняла свой взгляд. Заал смотрел на меня, и выражение его лица заставило мой желудок подпрыгнуть.
Я молча наблюдала, как он прижимал мою руку к груди. Его длинные ресницы моргнули. Затем снова. И, слегка приоткрыв губы, он признался: