Страница 3 из 20
"У-уху, у-уху". Оказывается, я задремал, и Николен разбудил меня своим кличем. Очень похоже на большую ущельную сову, только совы кричат раз-два в году, так что, по-моему, для тайного зова это не очень. Впрочем, все лучше, чем кашлять кугуаром, как хотел сперва Николен - так и пулю схлопотать недолго.
Я выскользнул за дверь и побежал по тропке к эвкалиптам. Николен нес на плечах две лопаты Дела; сам Дел и Габби стояли у него за спиной.
- Надо еще за Мандо зайти, - сказал я. Дел и Габби переглянулись.
- За Костой? - переспросил Николен. Я посмотрел на него пристально.
- Мандо будет ждать.
Мы с Мандо моложе остальных, я на год, Мандо - на три, поэтому иногда я считал, что должен за него заступаться.
- Так и так мимо пойдем, - сказал ребятам Николен.
Вдоль речки мы добрались до моста, перешли на другую сторону и почесали вверх по склону к дому Косты.
Док Коста построил свое жилище из железных бочек, и выглядит оно таинственно, ни дать ни взять маленький черный замок из книжки Тома приземистый, как лягушка, а в тумане еще и мрачный, как не знаю что, Николен прокричал совой, Мандо вышел почти сразу.
- Не передумали сегодня идти? - спросил он, вглядываясь в туман.
- Не, - быстро сказал я, пока остальные не заметили его колебаний и не велели, коли трусит, сидеть дома. - Фонарь принес?
- Забыл.
Он сбегал за фонарем, мы вернулись на бетонку и пошли к северу.
Шли быстро, чтобы согреться. Автострада в тумане тянулась двумя белыми лентами, бетон сильно потрескался, из трещин лезла черная трава. Скоро перевалили через хребет на севере нашей долины, пересекли узкое русло Сан-Матео и двинулись через холмы Сан-Клементе. Дорога шла вверх-вниз, мы старались держаться ближе друг к другу и почти не разговаривали. В лесу по обеим сторонам дороги виднелись развалины: стены из бетонных блоков, крыши на столбах, перекинутая с дерева на дерево запутанная проволока. Все было мрачно и неподвижно. Однако мы знали: где-то тут живут мусорщики, поэтому шли быстро и бесшумно, как привидения, о которых Дел с Габби шутили милю назад, пока их тоже не пробрало. Дальше автострада ныряла на дно каньона, и мы оказались в сыром тумане, как в молоке, виден был только растрескавшийся бетон под ногами. Из влажной темноты доносился треск и звук падающих капель, словно кто-то раздвигает мокрые ветки. Не нас ли выслеживает?
Николен остановился взглянуть на отходящую вправо дорожку.
- Та самая, - прошипел он. - Кладбище в конце этой долины.
- Откуда ты знаешь? - Обычный голос Габби прозвучал ужасно громко.
- Сходил сюда и разведал, - отвечал Николен. - Откуда еще?
Мы пошли за ним по проселку. Нас здорово потрясло, что он ходил сюда один. Даже мне не рассказал. В лесу зданий было чуть ли не больше, чем деревьев, больших зданий. Они обрушились как попало: двери и окна выбиты, словно зубы, из каждой щели лезут папоротники и ежевика, крыши холмами громоздятся на земле. Туман полз по улице вместе с нами, в темноте что-то шуршало, будто тысячи шаркающих ног. Местами прямо на дороге лежали столбы, между ними тянулись провода; мы перешагивали, стараясь не задеть проволоку.
Лай койота прорезал пропитанную влагой тишину. Мы замерли. Койот или мусорщик? Лай не повторялся, и мы двинулись дальше. Нервишки явно пошаливали. В конце долины улица круто поднималась в гору. Подъем вывел нас на прорезанное каньоном плато. Здесь когда-то был верхний город Сан-Клементе. Большие дома теснились ряд за рядом, как вяленая рыба на жердях - можно подумать, в городе жило столько народу, что нельзя было дать каждой семье по приличному садику. Многие дома осели и заросли травой, от других остались только полы да трубы, похожие на тянущиеся из могилы руки. Я и прежде слыхал, что мусорщики разбирают на дрова дом, в котором живут, а когда все сожгут, перебираются в следующий, но впервые своими глазами видел результат - разор и запустение.
Николен остановился на заваленном головешками перекрестке.
- Они и впрямь делали улицы крест-накрест, - заметил Дел.
- Сюда, - сказал Николен.
Он свернул на север, на улицу, которая шла по краю плато, параллельно океану. Под нами лежал еще один океан, туманный, и мы, можно сказать, снова шли по берегу. Иногда белесые волны набегали на нас. Дома кончились, началась ограда, железные перекладины между каменными столбиками. За оградой в густой траве виднелись каменные плиты - кладбище. Мы остановились. В тумане не видно было, где оно кончается. Сколько хватал глаз, холмистое плато было испещрено светлыми прямоугольниками. Наконец мы обнаружили дыру в ограде и вошли в густую траву между кустами и надгробиями.
Могилы тянулись такими же ровными рядами, как и дома. Вдруг Николен поднял лицо к небу и дурным голосом взвыл: йип-йип-иу-ии-у-и-у-иии - ни дать ни взять койот.
- Прекрати, - злобно сказал Габби. - Сейчас все собаки сбегутся.
- Или мусорщики, - боязливо добавил Мандо. Николен рассмеялся:
- Ребята, мы стоим на серебряной жиле. - Он наклонился прочесть надпись на плите - слишком темно, - перескочил через нее и нагнулся над следующей.
- Гляньте, какой здоровущий камень. - Он поднес лицо к самому надгробью и, нащупывая пальцами буквы, прочел: - "Мистер Джон Эпплби. 1904-1984". Умер, когда надо, жил, небось, в одном из тех больших домов, камень у него большой - точно богач, а?
- Если он был богатый, на камне должно быть много написано, - сказал я.
- Написано, будь спок, - сказал Николен. - "Любимому отцу...", кажись, и все такое. Ну что, пробуем этого?
Довольно долго никто не отвечал, потом Габ процедил:
- Можно и этого.
- Отлично, - сказал Николен, положил одну лопату и взвесил на руке другую. - Снимем дерн.
Он стал окапывать край будущей ямы. Габби, Дел, Мандо и я смотрели. Стив поднял голову и увидел, что мы стоим.
- Ну, - быстро спросил он, - а вам серебро не нужно?
Я перелез через плиту и тоже взялся за лопату. Мне и раньше хотелось, только было боязно. Мы сняли дерн и принялись с жаром копать землю. Когда яма стала по колено, нас сменили Габби и Дел. Мы оба задохлись, я вспотел и потому сразу стал мерзнуть. Мокрая глина чавкала под ногами. Скоро Габби сказал: