Проклятая статуя

Эмирейку показалось, что голова у статуи слегка наклонилась, давая своё согласие и он, улыбнувшись, рассказал ей о своих родителях и братьях, и о том, что намерен просить руки Эмиль. Мирантон попросил статую умолить родителей девушки дать согласие на их союз и надеялся на её помощь.

На следующий день, когда часть гостей выехала из поместья, Эмирейк, решившись поговорить с девушкой, предложил Эмиль пройти с ним в парк. Сестра Фердина согласилась, но позвала с собой подруг, которым молодой граф рассказал о часовне. Захотев её рассмотреть, девушки уговорили Эмиль выйти в заброшенную часть парка.

Оказавшись на заросшей кустарником поляне, они медленно прошли до часовни и свернули к озеру, а Эмиль осталась около ступеней. Посчитав, что настал подходящий момент, Мирантон, опустившись на одно колено, сказал о своей любви, восторженно называя Эмиль единственной и любимой, той, ради которой он готов жить и умереть.

Девушка, нахмурившись, молча, выслушала друга своего брата, а потом подозвала подруг и с высокомерием и брезгливостью, поразившей Эмирейка, произнесла:

– Как посмел ты говорить мне о своей любви?! Разве я, дочь благородных родителей, давала повод думать, что когда-нибудь взгляну в твою сторону?! Да кто ты такой, что бы я тебя увидела?! Ни ума, ни красоты, ни положения при дворе. Ты нищее ничтожество, я презираю тебя!

Граф в мгновение ока был сброшен с небес на землю и раздавлен тем, что идеал и госпожа его души, жестока и надменна. Увидев, что Эмиль собирается уходить, он умолял её:

– Я люблю вас, не отвергайте меня.

– Что можешь ты мне предложить? – со смехом спросила красавица.

– Верность.

– Верность? Кому она нужна?

– Всё. Я ради вас готов на всё, моя госпожа! – вскричал граф.

– Да я предпочту стать нищей! И пусть моя красота превратится в прах и мужем станет дряхлый и злой старик, но я никогда не выберу тебя в мужья! – воскликнула Эмиль, отталкивая влюблённого, и продолжая высмеивать его перед подругами, ушла.

Встав на ноги, Мирантон, не видя ничего перед собой, сделал несколько шагов и, споткнувшись, упал на ступени часовни. Сжимая голову руками, он пытался понять, за что девушка могла возненавидеть его.

– За что? За что? За что? Она моя жизнь, моя любовь, – прошептал граф, поднимая глаза к небу.

Увидев печальное лицо статуи, сын Бергтака сказал:

– Вы так спокойны и чисты, госпожа, и вы верны этой часовне уже много лет. Вы свидетель моей искренности и любви. Если бы боги позволили вам ожить и подтвердить мои слова, Эмиль поверила бы мне! Скажите, чем мог я вызвать гнев Эмиль, чем оскорбил? Я лишь хотел положить к её ногам мою жизнь, честь, верность, стать опорой.

Посчитав себя виноватым в таком ответе девушки, Эмирейк произнёс:

– Я должен догнать Эмиль и убедить в том, что я не хотел её обидеть.

Вновь поднявшись, сын Бергтака побежал к замку, но за это время Эмиль уже успела рассказать родителям о признании Мирантона и отец девушки, не позволив Эмирейку подойти к дочери, приказал покинуть его поместье. Заступившись за друга, Фердин увёл Мирантона в парк и убедил уехать. Он обещал поговорить с отцом и сестрой и написать Эмирейку.

В тот же день ворота замка затворились за Мирантоном, но вернувшись следующей ночью, он прошёл мимо озера и часовни к калитке. Войдя в парк, Эмирейк увидел две фигуры, медленно бредущие по дорожке. Узнав своего друга и Эмиль, сын Бергтака подошёл, что бы вновь попросить о прощении, но тут услышал голос Фердина, упрекающего Эмиль за то, что она была так резка вчера.

– Он глуп и нищ! Я не намерена терпеть его присутствие! Пусть больше на глаза мне не попадается! – воскликнула жестокая красавица.

– А как же его брат? – задал вопрос наследник поместья.

– Я не против того, что бы ты пригласил Демирона к нам.

– Потому, что он первенец и состояние отца перейдёт к нему? – спросил Фердин.

– Что если и так?! Я не собираюсь из-за чувств, в которые не верю, жить в нищете, – ответила Эмиль.

– Эмирейк добр и щедр, он умён и благороден, и эти достоинства важнее сундуков с золотом. Ты, ведь совсем не знаешь того, кого берёшься судить. Его верность станет твоим сокровищем.

– Не для меня. Я буду богата, как королева, не говори мне больше о нём, – прервала его сестра.

Надежда на примирение исчезла, а на замену ей пришли отчаяние и боль, ставшие бескрайними и губительными. От того, что Мирантон выслушал, его сердце разорвалось на тысячи кусочков, ведь для той, кого он считал богиней, Эмирейк ничего не значит и никогда не будет желанным. Мирантон был выше ростом, чем Фердин, не имел физических изъянов, но, ни внешние качества, ни душевные, Эмиль не оценила.

Вернувшись в часовне, Эмирейк сказал, посмотрев на статую:

– Я недостоин смотреть на Эмиль, потому что беден, и лишь король может стать её мужем. Эмиль всё для меня, а я для неё ничего не значу. Как же мне теперь жить? Ей не нужна моя любовь. Что ж, я не стану настаивать и, веря в свою судьбу, в то, что она благосклонна ко мне, найду девушку, для которой стану тем, кого она будет любить больше жизни.

Поднявшийся ветерок обещал пригнать тучи. Закрывая Луну, они вскоре проплыли над замком, но Мирантон ничего не видел, кроме лица девушки, с презрением отвергшей его.

– Клянусь! Я стану для Эмиль и тысяч девушек тем, о ком они мечтают! – воскликнул сын Бергтака, после продолжительного молчания.

Взглянув в лицо статуи, граф добавил:

– Вам, госпожа, я доверял все терзания своей души и вы слушали меня, не отвергая и не прогоняя от себя. Ваш нежный лик поддерживал меня, а рука, открытая мне на встречу, предупреждала, что впереди ещё много боли, лжи и предательства, но я верю, что свыше мне уготована иная судьба. Простите, что я беспокою ваш дух, госпожа, но позвольте стать вашим избранником и положить к ногам свою верность, дружбу и отвергнутую любовь. Отныне я верен только вам и, теперь ни одна из красавиц не затронет моего сердца.

Подняв с земли острый камешек, Мирантон разрезал ладонь и оросил своей кровью ноги статуи, затем, глядя ей в глаза, произнёс:

– Теперь я твой избранник, а ты моя мечта: нежная и верная, единственная и искренняя. Прими мою клятву и позволь взять твой браслет. Ему взамен я оставлю перстень. Бабушка, отдавая его мне, просила передать той девушке, которую я полюблю.

Основание статуи при этом треснуло, а венок, расколовшись на кусочки, упал к ногам графа, но сын Бергтака этого не заметил. Он, сняв с запястья статуи браслет и надев себе на руку, вложил в её ладонь золотое кольцо и покинул поляну с тоской в сердце и болью, которую считал, уже никто не сможет излечить.

Не прошло и часа, как на поместье обрушилась страшная гроза. Молнии, освещая небосвод, достигая земли, раскалывали и поджигали своды дубов. Ветер, вторя им, ломал и выворачивал с корнями деревья в парке, бросая их к озеру. Молния, ударив в купол часовни за каменной стеной, пронзила её до основания, а следующая искрящаяся стрела попала в голову статуи, и она покрылась мелкими трещинками. Третья извивающаяся кара небес угодила в сердце девушки и её рука, в которой лежал перстень Эмирейка, дрогнула, а потом пальцы сжались, скрывая его дар.

При следующей вспышке, озарившей часовню, статуя, оставив накидку, сошла со ступеней и ливень, пролившийся на поместье Песинг и горящую поляну, затушил пламя, но огонь не погас в душе, повернувшегося к часовне человека. Птица в алькове, стряхнув каменные оковы, взмахнула крыльями и, взлетев, опустилась на плечи девушки, став серебряным плащом.

Вначале неимоверная тяжесть придавила Тилию к земле, однако потом, вливаясь в неё, могущество и сила рода Январи, приподняли и наполнили теплом и энергией, способными, как убить, так и исцелить любого человека. Волк, медленно потянувшись, встал и, перепрыгнув через ступени, присел у ног хозяйки. Его чёрная короткая шерсть поднялась дыбом при следующем ударе грома, и он зарычал.