Страница 26 из 69
Эта ночь блаженства продолжалась до самого утра, пока они оба, обессиленные, выпитые друг другом до дна, не переплели тела в предрассветной неге на сбитой влажной простыне, и алые лучи солнца не озарили свидетельства взаимной страсти на их обнажённых телах. Тяжело вздохнул тихо спящий поодаль от кровати Вильгельм, поведя бархатным носом и ощутив тяжёлый аромат лилий, удовлетворённого желания и лёгкого отзвука ветивера, смешанного с ванилью.
*
Ледяной алхимик встал с кровати, накрыл спящую Анну одеялом и, как и был, обнажённый, вышел на балкон. Было холодно, но холод придавал ему ясность мыслей. Выходит, Зольф — вот удивительное дело, но за несколько лет, проведенных в Германии, Исаак не встретил больше ни одного человека с таким именем — нашел себе какую-то еврейку и собрался жениться. Это было непохоже на того Кимбли, которого знал Макдугал, разве что эта еврейка была зачем-то нужна Багровому. И речь шла вовсе не о сексуальной подоплеке. Стоило познакомиться с этой фройляйн. Как знать, что там замышляет этот негодяй. Исаак задумался — а что, если это и правда не он? Ну живет в Мюнхене химик, пусть хитрец и гад — мало ли таких людей? Может, у Исаака просто развилась паранойя?
…Несколько месяцев назад Хоффмана, как физика-инженера, позвали на консультацию к какому-то режиссёру — ему нужны были советы по техническому обеспечению съемок. Исаак с неподдельным интересом рассматривал закадровые детали, связанные со здешним искусством, когда к нему вышел тот самый режиссер, Фриц Ланг. Сердце Исаака ухнуло куда-то в пятки, когда ему навстречу вышел, одетый в черный костюм-тройку, с моноклем на прикрытом глазу, его убийца — фюрер Кинг Брэдли. Макдугал был уже готов ко всему, но, похоже, этот Ланг и правда не имел ни малейшего касательства к своему прототипу из Аместриса. Или это он стал прототипом для Кинга Брэдли?..
Ланг оказался славным малым, но несколько сдружились они уже позже, после Пивного путча. Режиссер был евреем, а Ледяному категорически не импонировала вся эта муть о сверхрасе: где-то он это уже слышал и был со всей искренностью убежден, что люди равны, а подобные мысли по сути своей преступны и антигуманны. От Фрица Исаак и узнал об обществе Туле и сверхоружии — чрезвычайно мощной бомбе. Макдугал никак не мог взять в толк, почему режиссёр постоянно говорил о том, что бомба из Аместриса — зачем Аместрису бомбы, пока там есть такие, как Багровый или Железнокровный? Кто бы вообще стал этим заниматься в мире, где алхимия — королева наук? Однако, узнав, что информация о том, что сверхоружие родом из его мира попала к Лангу от Элрика, Исаак понял, что окончательно запутался, и в этом деле предстояло досконально разбираться.
Именно для этого аместриец Исаак Макдугал вступил в общество Туле и ужаснулся тому, что собирались провернуть все эти люди под лозунгом общего блага. Однако информацию об оружии предоставлять ему никто не спешил, пока однажды с ним, как с учёным, не заговорила о необычных изобретениях Анна Вульф. Судя по тому, что ей было известно, бомба действительно была изготовлена в Аместрисе, однако как он ни пытался увидеть это загадочное оружие воочию, ему это не удалось. И только позже, когда его отношения с Анной вышли за пределы формальных, она сообщила, что и сама в глаза не видела эту бомбу. И подозревает, что на данный момент ее в обществе Туле вовсе нет, так как, очевидно с чьей-то помощью, вышеозначенная бомба обзавелась парой крепких нижних конечностей и пропала в неизвестном направлении…
Пропавшая бомба в сочетании с лишенным алхимии Багровым способствовала начертанию в воображении Макдугала фантасмагорических зловещих картин, изображающих конец света, где посреди выжженной пустыни, покрытой искалеченными телами стариков, детей, женщин, мужчин, отчего-то весьма напоминающими ишваритов, стоял триумфально разведший в стороны руки Кимбли и смеялся своим безумным дьявольским смехом, сверкая тёмными глазами. Теперь поиски этого чёртова оружия выходили на первый план. Дилемма, стоявшая перед Исааком, не давала ему покоя: говорить или не говорить Анне? Он склонялся к тому, чтобы не говорить. Но было нечто неуловимое, нечто неясное, от чего ему казалось, что Анна тоже не так проста. Что она против массовых кровопролитий, что она против притеснений евреев и цыган, что её цели так близки к его… И что её тоже очень и очень интересует, где бомба, но вовсе не для того, чтобы вернуть оружие бонзам Туле и НСДАП. Он тяжело вздохнул и решил, что пока не время. Дёрнув плечами от холода, Макдугал пошел обратно.
— Ледяной, — поморщилась Анна сквозь сон, обнимая холодное тело, но все же прижимаясь ближе.
Комментарий к Глава 16: Inter vepres rosae nascuntur/И среди терновника растут розы
(1)Жена Карла Хаусхоффера, Марта Майер-Досс, - еврейского происхождения
========== Глава 17: Vita somnium breve/Жизнь - это краткий сон ==========
Waking up from this dream
Got a feeling that something is wrong
There’s blood in the bodies everywhere
What the hell have I done
Was I walking in my sleep or is it just a conspiracy
All I know that I’m in too deep
Save me
Please wake me up from this dream
Save me
How am I supposed leave
Pain «Save Me»
…Он стоит в окружении родни, а вдали грохочет канонада. Он не понимает, почему сухой пустынный ветер оставляет на языке приторную сладость гнили, а воздух пропах кровью, почему место, которое является его домом — не высокие горы Тибета, а эта выжженная равнина. Он видит бегущего к нему Норбу, его любимого старшего брата, в руках которого потрепанная тетрадь — он всегда такой, не от мира сего, и даже сейчас… А что сейчас? Всё наполненно страхом и агонией ожидания смерти, сейчас кровь впитывается в серую землю, отовсюду слышны крики боли и отчаяния. Но на этот раз, кажется, всё отступает — они вместе, вся его семья, и нет людей в странной синей военной форме. Только Норбу смущенно улыбается и, поправляя очки, за стёклами которых глаза отчего-то не карие, а красные, передаёт ему тетрадь, что-то говоря. Но Чунта, словно загнанный зверь, чувствует ледяной взгляд, словно это взгляд самой смерти; он видит человека на крыше и понимает, что это не человек — чудовище, чья безумная улыбка похожа на хищный оскал, оно втягивает воздух длинным носом с наслаждением, принюхиваясь к добыче и жадно вбирая в себя запах войны и смерти. На его ладонях татуировки, и неясно, как оно одним движением вырывает землю у них всех из-под ног, перемалывая их жизни в кровавое месиво…
— Норбу! Брат! — Чунта проснулся в холодном поту от собственного крика.
Рубаха облепила словно вырезанный из камня рельефный торс, сердце билось где-то в висках, горло сжимал спазм, будто бы он долго силился закричать во сне, но не мог издать ни звука. На него из-за толстых стёкол очков смотрели сонные глаза брата.
— Опять сны? — обеспокоенно спросил тот, в очках.
По сравнению с только что проснувшимся Чунтой, Норбу был ниже, не настолько атлетически сложен и производил ошибочное впечатление более младшего. Несмотря на то, что их лица, казалось, были высечены из камня одним и тем же скульптором, старшего будто долго полировали, привнося в его черты плавность, мягкость и тонкость, младший же больше напоминал грубую глыбу камня, эскиз умелого творца.
Дверь купе приоткрылась, и на пороге показался мужчина с усами и в очках:
— Какие-то проблемы? — обеспокоенно спросил он.
— Не переживайте, господин Гедин, — с улыбкой ответил Норбу, — брат впервые так далеко от дома, видимо, акклиматизация, приснилось что-то. Сейчас поздний час, не тревожьтесь, положитесь на меня — я все-таки врач.
Свен Гедин оценивающе оглядел обстановку и ретировался в свое купе. Его крайне занимали исследования Тибета, и общение с двумя братьями из одного из аристократических родов помогало узнать больше о предмете своего научного интереса.
— Брат, это снова те же сны? — нахмурившись, поинтересовался старший. — Про серую равнину, войну и человека с ледяным взглядом?