Страница 66 из 67
*
Готтфрид вышел на балкон их с Марией квартиры. Они переехали туда чуть меньше года назад, но он никак не мог привыкнуть к новой обстановке: она ничем не напоминала привычные аскетичные условия прежних казенных квартир и казарм. Во-первых, там было целых три комнаты: отдельная кухня, просторная гостиная и уютная спальня; во-вторых, прямо в квартире располагался не только туалет и душ, но даже стояла самая настоящая ванна — впрочем, чистая дерадизированная вода все равно оставалась жутким дефицитом, поэтому ванна скорее напоминала ненужный предмет роскоши; а в-третьих, само убранство квартиры больше походило на старый дом его родителей в Мюнхене, тот, где они жили еще до Катастрофы. А еще и балкон. С каменной балюстрадой, просторный, и вид с него открывался совершенно фантастический: на одну из главных площадей Берлина. Алоиз, правда, сетовал, что из квартир в той части здания, где обретался он, вид был еще лучше, но выхлопотать для четы Вебернов квартиру получше ему не удалось. Готтфрид, правда, и так чувствовал себя неловко — он предпочел бы жить в обычной казенной квартирке, но Алоизу об этом не говорил ни слова, тот и так для них сделал все возможное и невозможное. Да и Марии, похоже, нравилось.
Готтфрид обернулся — сквозь панорамные окна он видел, как Мария накрывает на стол в гостиной. На ней было то самое серебряное платье, в котором он увидел ее впервые. Залюбовавшись ею, он направился внутрь.
— Не мешай мне, — строго проговорила она, раскладывая приборы на четыре персоны. — Лучше пойди вон, еще полюбуйся. Вернешься, когда придет твой Алоиз.
— Я помочь хотел, — рассмеялся Готтфрид.
Он уже привык к тому, что как только дело касалось приема гостей или какого-то небольшого торжества, Мария не подпускала его к хозяйственным хлопотам ни на шаг, но неизменно продолжал предлагать помощь.
— Все уже готово, — Мария критически осмотрела стол. — Можешь принести ведерко для льда из кухни. Лед в морозилке. Все равно они будут с минуты на минуту.
Она подошла к зеркалу в массивной оправе и поправила одной ей заметные выбившиеся из прически пряди. Готтфрид вытер руки платком — он чувствовал себя не в своей тарелке всякий раз, когда начинался подобный официоз. Он бы предпочел не этот безупречно сервированный стол и дефицитное игристое, а простое пиво в ничем не примечательном кабаке или столовой да обыкновенные металлические миски. Или старый добрый “Цветок Эдельвейса” — благо бар все-таки не прикрыли, и они время от времени по старой памяти наведывались туда перекусить и выпить.
Мелодичными переливами ожил дверной звонок, Мария серебряной молнией метнулась к двери. Готтфрид высунулся в проем, чтобы убедиться в том, что к ним пришли именно те, кого они ждали.
В дверях показались Алоиз и Биргит. Оба не в форме — в гражданском. Готтфрид почувствовал себя еще глупее и принялся теребить манжетную ленту. Алоиз преподнес Марии букет цветов, перевязанный лентой.
— Ну привет, дружище, — он пожал руку Готтфриду, осмотрелся и, поправив бабочку на шее, заговорщически прошептал, — давай это… Не мяться в дверях! А то я жрать хочу так, что аж кишки сводит! А там у меня для тебя куча новостей подоспела!
Готтфрид напрягся. Всякий раз он ждал плохих известий. Мария ворчала на него, Алоиз посмеивался, и Готтфрид перестал выказывать опасения вслух, но неизменно напрягался, стоило Алоизу сначала надолго пропасть, а потом вынырнуть, точно черту из табакерки, и засыпать его пересказом последних событий. Теперь вот он опять куда-то ездил и только-только вернулся.
Мария провела всех в гостиную, чинно рассадила. У Готтфрида заурчало в животе — и он был готов поклясться, что у Алоиза тоже.
— Не стесняйтесь, — Мария встала и открыла одно из блюд. — Угощайтесь. Готтфрид, открой, пожалуйста, вино.
— Какие новости? — Алоиз уже уплетал за обе щеки салат, пока Готтфрид возился с пробкой.
— Нет уж, начинай ты.
Пробка наконец поддалась и с громком хлопком вышла из горлышка бутылки, над которым теперь вился ароматный дымок.
— Да у меня-то что, — протянул Готтфрид, разливая вино по бокалам. — Все то же. Назначили испытания пушки.
Насчет бомбы N Агнета и правда оказалась права: потоки нейтронов рассеивались в атмосфере, поэтому производство подобного оружия все естествоиспытатели тут же признали нерентабельным. Зато пушки показали куда как лучший потенциал. Готтфрид вспомнил, как однажды к нему вот так же вот завалился Алоиз и сказал, что необходимо передать часть чертежей этим их Хранителям. И сам, в свою очередь, после принес проекты советских и американских ученых. С одной стороны, Готтфрида невероятно радовало то, что пока Хранители заправляют всем, новая мировая война не состоится. С другой, он хотел делать что-то полезное, а не заниматься миражом, фальшивкой по своей сути. Алоиз тогда очень грубо его отбрил, заявив, что именно такие, как Готтфрид, гаранты мира, и отец бы его всенепременно гордился бы сыном, но Готтфриду все равно было не по себе.
— Опять с Айзенбаумом? — подмигнул Алоиз.
— Ну да, — выдохнул Готтфрид. — Но, ты знаешь, с тех пор, как его перевели в отдельную лабораторию и сделали ее координатором, с ним стало намного приятнее общаться.
— С равными всегда проще, не так ли, оберберайтшафтсляйтер Веберн?
Готтфрид смущенно улыбнулся и отпил вина из бокала — он считал, что для такого резкого его повышения в чине не было никакого повода. А если повод и был, то так привлекать к нему внимания не стоило — довольно было и того, что они с Марией переехали в более престижный район. Хорошо еще, что никто из сослуживцев не видел, как он на самом деле живет. Алоиз еще и настаивал на том, чтобы Готтфрид взял флюкваген поприличнее, но он наотрез отказался и в очередной раз починил свою неизменную старушку.
— Не начинай, Алоиз, — укорила его Мария. — А то он опять начнет мучиться совестью, а потом — головными болями.
— Совестью? — возмутился Алоиз. — Вообще-то, он, во-первых, совершил прорыв в нашем вооружении, во-вторых, пострадал от заговорщиков и помог расстроить их план!
— Ну хватит, хватит, — махнул рукой Готтфрид.
Алоиз всякий раз заводил этот разговор, если речь заходила о регалиях Готтфрида. По представленной народу официальной версии, Готтфрида и Марию схватили деятели “Пиратов Эдельвейса”, жестоко пытали, в результате чего Готтфрид едва не лишился слуха — а все ради того, чтобы не дать Арийской Империи выйти вперед в гонке вооружений. Поэтому, когда им удалось выбраться и указать на подозрительные места внизу, гестапо и штурмовые отряды занялись тем, чем и положено: обеспечением безопасности граждан.
— Лучше расскажи, что там у тебя, — перевел стрелки Готтфрид.
— О-о-о, — протянул Алоиз, залпом допил вино и принялся наливать себе еще. — Русский — это сущая каторга! Английский еще терпимый, и слов много похожих. Но выбирать не приходится — они общаются на языке той страны, где происходит заседание. Так что нам несказанно повезло, что тогда они заседали у нас.
Все помолчали. То и дело все разговоры возвращались к событиям того дня. Оставалось еще слишком много нерешенных вопросов, хотя с определенного времени от Партии отпочковался ее, своего рода, филиал: в нем состояли так называемые “радлюди”. Одни поговаривали, что это такие же унтерменши, как, например, евреи; вторые не соглашались, апеллируя к заключениям биологов, заявивших, что это “новый биологический вид, порожденный Катастрофой”. Радлюдям выдали почти человеческие права, отселили в отдельный район и запретили бесконтрольные связи с людьми, во избежание появления гибридов. Готтфрид, конечно, был уверен, что Адлер со товарищи уже изучает последствия межвидовых связей, но помалкивал. В целом, Адлер периодически общался с ним, рассказывая про проект “Сверхчеловек”, но без особенных подробностей — впрочем, за ними Готтфрид и не гнался.
— Из новостей, — Алоиз посерьезнел. — Мы работаем над усовершенствованием портативной звукозаписывающей техники. Это позволит организовать слежку. Вопрос, конечно, в том, какого ресурса потребует обработка этой всей информации. Но это уже следующая задача. Так можно будет точно знать, где и какие заговоры готовятся.