Страница 51 из 67
Жгучая боль пронзила половину его лица — ту, на которой расцветал бланш, перед глазами полыхнуло. В голове зашумело, и в следующий же миг он обнаружил, как прижимает Марию к стене.
— Давай. Ударь, — прошипела она, глядя куда-то сквозь него. — Посильнее.
Готтфрид выругался и почти бегом направился прочь — прочь из комнаты, прочь из “Цветка Эдельвейса”, прочь с этого уровня.
========== Глава 17 ==========
Готтфрид проснулся в холодном поту — в очередной раз. Теперь ему снились телята, маршировавшие под “Песню Хорста Весселя”(1). Под бой барабанов, обитых телячьей же кожей, освежеванные, они шли стройными рядами и смотрели на Готтфрида: все, как один, глазами Агнеты.
Он твердо решил, что под каким угодно предлогом попросит переселить его в другое жилье. Пусть оно будет менее просторным, пусть туалет будет на этаже, но оставаться в этой квартире он больше не собирался. А пока вопрос будут решать, попросится к Алоизу. Да и если все пойдет по плану, завтрашнюю ночь и еще несколько он все равно проведет у Агнеты.
Алоиз и правда ждал его на посадочной площадке у дома, наглаженный, свежий и отдохнувший.
— Неважно выглядишь, — отметил он. — Что-то произошло?
— Алоиз, можно, я у тебя пару ночей перекантуюсь? — выпалил Готтфрид.
— А то не так с твоей квартирой?
— Ересь всякая снится, — неохотно признался Готтфрид. — С детства толком снов не видел, а тут как ни останусь — одни кошмары.
— А у Марии?
— Туда я не вернусь.
— Что произошло? — Алоиз нахмурился.
— Ты был прав, — Готтфрид вздохнул. — Она выставила меня взашей.
Он решил умолчать о том, что она при этом говорила. Одно дело — напраслина на него, и совсем иное — хула на Партию.
— Э-э-э нет, брат! — рассмеялся Алоиз. — Зуб даю, она примет тебя обратно. Перебесится — и примет. Главное, дай ей понять, что не позабыл ее. Сегодня же вечером поезжай к ней! Наверняка она и сама по тебе уже скучает.
— Нет, Алоиз, — Готтфрид покачал головой. — Я, кажется, напугал ее вчера.
— Дружище, ну что ты, в самом деле! Она обижена, она злится. Позлится — и перестанет! Покажи ей, что она тебе нужна, ну!
— Не знаю, — Готтфрид решил не продолжать тему. — Давай лучше возьмем сверхурочку и почитаем дневник?
— Посмотрим, как с остальными делами будет, — уклончиво ответил Алоиз. — Что до квартиры — можешь переночевать у меня, но кому-то придется спать на полу, у меня даже дивана нет. И кровать совсем узкая.
Они вышли на парковочную площадку. Туда-сюда сновали сотрудники, где-то поодаль хромал Штайнбреннер — кажется, он на сей раз их попросту не заметил. У проходной Готтфрид задержался, однако постовой не сказал ему ни полслова.
— Простите, для меня не оставляли почты? — уточнил он.
— Арбайтсляйтер Веберн? — уточнил постовой. — Сейчас посмотрю.
Почты не оказалось.
— Не переживай, — подбодрил его Алоиз. — Просто твой вопрос — сущая безделица! Может, он это вообще просто так тогда сказал, а сейчас им все равно, откуда ты знаешь про зараженных! Ты, в конце концов, ученый!
Стоило Готтфриду войти в кабинет, как тут же затрезвонил телефон.
— Готтфрид, зайдите сейчас же ко мне! — вещала трубка голосом Адлера. — Я кое-что вам расскажу и покажу. Вам понравится!
Адлер выглядел так, словно не спал уже как минимум вторую ночь кряду: бледный, осунувшийся, с запавшими глазами, в которых играл лихорадочный блеск.
— Помните образец номер один-восемь-восемь?
— Беременное четверней существо? — Готтфрид не помнил номера, но счел, что Адлеру незачем посвящать его в судьбу других образцов.
— Он самый! — покивал Адлер. — Дети родились. И это чрезвычайно интересно!
— Мне писать еще одну подписку, которой мне любой сотрудник гестапо предложит потом подтереться? — спросил Готтфрид и, увидев, как изменилось лицо Адлера, пожалел, что высказался так резко. — Простите, если это звучало невежливо, — тут же оправдался он. — Не хочу никому проблем.
— Бросьте, — отмахнулся Адлер, но Готтфриду показалось, что блеск его глаз немного потух. — Вы ученый, вам будет интересно! Как хорошо, когда есть с кем поговорить о подобном.
— Ваша медсестра, Ильзе, кажется. Она тоже очень заинтересованная.
— Луизе, — поправил Адлер. — А толку? Мы уже давно наблюдаем ее, есть три кандидата к ней в партнеры. Отправится в ЦАМ, там ей не до науки будет.
Готтфрид вспомнил Агнету и вздохнул. Он никогда бы раньше не подумал, что решение Партии может вот так запросто отравить жизнь сразу троим.
— Так вам интересно? Или я зря занимаю ваше время? — Адлер раздраженно воззрился на Готтфрида.
— Интересно, — кивнул тот, сам толком не понимая, говорит он правду или просто старается не обидеть Адлера.
— Родилось два мальчика и две девочки. Точнее, два мальчика и одна девочка — последний ребенок умер из-за преждевременной отслойки плаценты, потом застрял в родовых путях… В общем, нам это неинтересно, как и вторая девочка — у них обеих при идентичном генотипе была одинаковая степень заражения, средняя. А вот мальчики представляют научный интерес. Они тоже однояйцевые, но один из них заражен так сильно, что больше напоминает не ребенка, а кусок мяса… Зато второй… — Адлер выдержал паузу, выудил из портсигара последнюю папиросу и закурил. — Второй… Он показал чудеса выживаемости! Мало того, он оказался самым крупным — почти как нормальный доношенный ребенок при одноплодной беременности, целых два килограмма триста восемьдесят грамм! Так у него ни малейшего признака заражения, гипоксии или каких либо патологий! Даже по шкале Нойманна десять из десяти!(2) Представляете, Готтфрид, десять! Это и при одноплодной-то беременности редкость!
Адлер с победоносным видом уставился на Готтфрида. Тот толком понятия не имел, сколько весят младенцы и что такое шкала Нойманна, но вежливо покивал.
— Знаете, я думаю… Я думаю, что раз уж он в тех условиях так себя проявил, то он покажет нам настоящие чудеса адаптации!
— А остальные дети? Вы будете пробовать получить от этой матери еще потомство?
— Остальные… — Адлер потер переносицу. — Будем наблюдать. Особенно интересует — мальчик с крайней степенью заражения. А девочка — на перспективу… Что до матери… Боюсь, от нее получить потомство еще раз будет проблематично, — он рассмеялся. Готтфриду почудилось, будто закаркало стадо ворон. — Медицина пока не нашла способов организовать зачатие у мертвой женской особи.
Готтфрид покивал. Все происходящее казалось каким-то сном. Вместо того, чтобы работать или проводить время с Марией, он, одинокий, слушал о результатах опыта врачей и биологов над существом — нет, женщиной, которая совсем недавно была жива. Должно быть, ей было очень плохо и больно — он вспомнил ее уродливый живот, огромную слезу в отвратительном глазу. Но для них всех у нее не было даже имени, лишь номер, который Готтфрид снова забыл.
— Кстати! — Адлер поднял указательный палец вверх. — Вот! Вот ваше направление — завтра явитесь по указанному тут адресу. С завтра и последующие пять дней вы будете исполнять свой долг вместе с фрау Мюллер. Не более двух половых актов за раз, а лучше — каждый день дважды, к примеру, утром и вечером. Но, в целом, достаточно и одного в сутки, хотя вы молодые.
— Благодарю, — Готтфрид взял направление, напечатанное на гербовой бумаге розоватого цвета, и пробежал глазами. Агнета жила неподалеку от Алоиза.
— И вот еще… Вас гестапо-то уже вызывала?
— Нет пока, — выдохнул Готтфрид.
— Если вызовет, рассказывайте все как есть, — Адлер затушил окурок. — Хм-м-м… Кажется, я повторяюсь. В общем, вы меня поняли.
— Так точно, — Готтфрид снова покивал, пожал руку Адлеру, убрал направление во внутренний карман и пошел к себе.
Он уже освоился в лабиринтах коридоров, в расположении берлинских улиц, он ощущал себя частью этого гигантского муравейника. Еще совсем недавно он был вполне себе счастлив, но вчерашний вечер окончательно выбил почву у него из-под ног. Он снова остался один. Не совсем, конечно — с ним рядом все еще стоял плечом к плечу Алоиз, а Алоизу он был не задумываясь вверил собственную жизнь. Мария выгнала его, Агнете после получения чертового направления он, как ему казалось, стал неприятен — и еще неизвестно, то будет дальше! У него осталась лишь работа. И дневник с неведомыми листами. Что же — ему не привыкать залечивать раны таким способом. Надо только придумать, как все-таки вынести дневник из радбокса.