Страница 38 из 67
— Кто будущая мать? — Готтфрид понятия не имел, чего ждать от этого всего. Еще не факт, что эта самая мать не обольет его презрением с ног до головы за, как выразилась Луизе, “посредственные физические данные”.
— Это я сообщу вам сегодня, если анализы будут в порядке, — Адлер покивал. — Держите телефон, — он сунул Готтфриду в руки визитку. — Можете идти. До встречи, Готтфрид Веберн!
Готтфрид шел лабиринтами переходов в свое подразделение и думал о том, как же стремительно изменяется все. Раньше его задевало то, что он оказался настолько плох для Империи, что его выбраковали из воспроизводства, точно негодный элемент. Теперь, когда ему, скорее всего, предстояло все-таки отдать гражданский долг еще и в этой форме, ему не очень-то и хотелось. Он понятия не имел, к кому его направят, не опозорится ли он перед ней так же, как перед этими всевидящими ледяными красотками со страниц похабных журналов. Наверное, стоило уточнить у Алоиза, как это все происходит, но с другой стороны, давать другу повод для насмешек…
В лаборатории все шло своим чередом. Антирадиновая проверка, прошедшая накануне, пока Готтфрид был занят совершенно иными задачами, нарушений не выявила. Все занимались своими делами, разве что Айзенаум выглядел еще более недовольным, чем раньше — если это вообще было возможно.
Готтфрид прошел к себе и принялся за бумаги об отце. Стоило систематизировать все, чтобы дать Малеру исчерпывающий отчет и не выдать самого себя. Не успел он начать читать хоть что-то, как раздался настойчивый стук в дверь. Это определенно были не Алоиз и не Агнета — те стучали по-другому.
— Войдите! — отозвался Готтфрид.
К нему в кабинет ввалился Отто. Взъерошенный, точно мокрый птенец, он, смешно дернув сутулыми плечами, пробормотал:
— Можно?
— Да, Отто, проходи, — Готтфрид жестом указал на кресло напротив себя.
Отто закрыл дверь, прошаркал к креслу и, нахохлившись, сел.
— Арбайтсляйтер Веберн, — он не смотрел Готтфриду в глаза и отчего-то покраснел до самых кончиков оттопыренных ушей. — Простите, это я… Я сдал вас и вашу идею про пушку Малеру. Мне… Мне Айзенбаум велел…
Готтфрид потер затылок. Вот так ситуация! И что ему теперь с этим делать? Отто, конечно, подчиняется Айзенбауму. Если ослушается, то, скорее всего, вылетит из своего Университета, как пробка из нагретой бутылки шампанского. А Айзенбаум тоже хорош! Мог бы и сам накапать, а не юнца гонять!
— Я вас понял, Отто, — кивнул Готтфрид.
— Я согласен с вами! — горячо заговорил Отто. — Я не считаю, что вы саботажник! Я уверен, что пушка сильнее бомбы будет! Точнее, сначала я подумал, что это чушь. Но я всю ночь читал учебники! А Айзенбаум не верит.
— Правильно не верит, — выдавил Готтфрид. — И то, и другое — пока только гипотезы и требуют проверки, Отто. Опасно нырять в такие идеи, как в омут. Все-все нужно проверять.
— Не говорите мне больше про пиво, пожалуйста, — осмелел Отто. — Надо мной и так в университете подтрунивают, что я слишком впечатлительный. А я, между прочим, не такой уж и глупый! Иначе бы меня со второго курса не направили на практику! Обычно направляют с третьего.
Готтфриду стало стыдно. Мальчишка был просто неоперившимся птенцом, легковерным ребенком, смотревшим им с Алоизом в рот и пытавшимся произвести впечатление.
— Ты не глупый, Отто, — Готтфрид улыбнулся. — Спасибо, что рассказал о том, что это ты доложил. Доверие в команде — важная штука. И я передам Алоизу твою просьбу.
— Спасибо вам, херр арбайтсляйтер! — Отто просиял. — Я тут это… У меня, кажется, есть пара идей по пушке. Но оберберайтсшафтсляйтер Айзенбаум ничего и слышать не хочет. Можно, я, как додумаю их, к вам приду?
Готтфрид тяжело вздохнул. Похоже, стоило все-таки поговорить с Айзенбаумом. Если он сейчас даст Отто добро, то ничем хорошим это не кончится. Но не обрывать же полет мысли!
— Приходите, — он кивнул. — Но я думаю, что поговорю с оберберайтсшафтсляйтером Айзенбаумом.
— Это не поможет, — Отто принялся ковырять собственные ногти. — Он ужасно упрямый. И вы ему не нравитесь.
— Посмотрим, — Готтфрид снова улыбнулся. — Идите, Отто. И спасибо вам за откровенность.
Твердо решив, что после обеда сначала зайдет к Малеру, а потом поговорит с Айзенбаумом, Готтфрид снова погрузился в изучение материалов об отце. На сей раз он нашел записи о том, что с определенного момента Фридрих Веберн высказывал идеи о том, что, помимо разработки ядерного оружия, нужно обратить особенное внимание на устранение последствий радиационного поражения. При обосновании актуальности проблемы он ссылался на то, что ученые, работавшие с радием, ураном и прочими подобными веществами, получили очень характерные последствия для здоровья. Тогда же Фридрих Веберн стал более плотно сотрудничать с университетским другом, Людвигом Айзенбаумом. Они посвятили очень много времени и сил разработке лекарства, и старания их и правда увенчались успехом. Хотя ни один, ни второй не пережили Великую Катастрофу: Людвиг Айзенбаум попал под шальную бомбу при поездке к родне в Швейцарию, а сам Фридрих Веберн погиб непосредственно во время Катастрофы под одной из бомб, сброшенных на Берлин.
Далее приводились данные о том, что Айзенбаум тоже находился “под колпаком” из-за специфических, “близких к про-пацифистским” воззрений. А также… Готтфрид потер здоровый глаз и вчитался внимательнее.
“Судя по полученным с места Катастрофы данным, бомбы, сброшенные на Берлин, имели очень близкое строение к бомбам, которые проектировал непосредственно Фридрих Веберн. Бомбы аналогичной конструкции также были сброшены на Вену, Рим, Париж, Мадрид, Цюрих, Лихтенштейн, а также на ряд Японских островов и столицы некоторых Американских штатов. Бомбы, сброшенные на Советский Союз, имели другую конструкцию и другое активное вещество”.
Готтфрид отбросил бумаги. Теперь стало окончательно понятно, почему Штайнбреннер надеялся потопить его чертежами отца. В этих документах черным по белому было напечатано то, что его отца по итогам Катастрофы подозревали в антирейховском сотрудничестве.
Готтфрид ощутил нестерпимое желание наплевать на рекомендации Адлера и выпить пару стопок коньяку. Выходит, он и мать чудом тогда остались живы, а ведь чего проще… Скольких унесла сама Катастрофа и ее последствия! Он потер виски и решил сходить к Малеру — он все равно звал его в ближайшее время. Стоило уточнить про испытания. Пока стараниями Айзенбаума и кого-нибудь еще в саботажника не превратился сам Готтфрид — в глазах Партии, разумеется.
Вальтрауд встретила его уже не настолько враждебно, как вчера, но и не слишком радушно. Готтфрид вспомнил, в каком контексте он думал о Вальтрауд этим утром и едва не рассмеялся — должно быть, Штайнбреннер, узнай он об этом, не оставил бы от него и мокрого места, но Штайнбреннер не мог об этом узнать.
— Я передам о вашем визите Малеру, — покивала Вальтрауд. — Вы будете кофе?
— Буду, спасибо, — Готтфрид присел на диван. — Только, пожалуйста, без коньяка.
К Малеру пришлось идти с чашкой — едва Вальтрауд выдала ему ароматный дымящийся напиток, Готтфрида позвали внутрь.
— Читаете об отце? — добродушно спросил Малер. — И как? Нравится?
— Откровенно говоря, не слишком, — уклончиво ответил Готтфрид. — Зато я узнал, что он сотрудничал с Людвигом Айзенбаумом.
— Отцом Вольфганга из вашей лаборатории, — хохотнул Малер. — Я знаю. Я, откровенно говоря, надеялся, что сработает память поколений, или как там это называется. Но вы упорно не желаете друг друга слышать.
— Он против моей идеи, — тряхнул головой Готтфрид.
— Он против вас, а не против идеи, Веберн. Вы нанесли ему обиду, и он не в состоянии услышать доводов разума, ему собственное эго застит глаза, — бросил Малер. — Но мы это исправим. Вы с ним и еще с несколькими специалистами отправитесь на испытания. Сроки я сейчас уточняю.
Готтфрид не поверил своим ушам. На испытания! По их проекту!
— Но… Готтфрид! От вас нужна пилотная конструкция пушки. За какой срок вы это сделаете? Небольшой мощности, разумеется, но и не сверхмалой. Пилотная конструкция бомбы уже есть, и вы должны были ее усовершенствовать… Как, кстати, идут дела? Или вы отвлеклись на пушку и не сделали ничего по бомбе?