Страница 20 из 67
— Я жду вас в понедельник, Агнета, — он улыбнулся. — Давайте сделаем нашу работу так, чтобы никто больше и никогда не смел говорить гадости за нашими спинами.
Она выпрямилась и серьезно кивнула.
*
— Куда сегодня?
— По домам, — буркнул Готтфрид, скосив глаза на Алоиза.
— Докинь меня вниз, а?
— Тебе мало было сегодня? — Готтфрид посмотрел на друга, как на идиота. — Хочешь еще по шее получить? Мои лавры покоя не дают?
— Да уж, я прям обзавидовался, — кивнул Алоиз. — Хочу перекусить в нашем баре. Кстати, ты помнишь, как он называется?
— Не-а, — Готтфрид завел флюкваген. — Я и не знаю. Что же ты у Магдалины своей не спросил?
— Да не до того было, — Алоиз смущенно улыбнулся. — Я очень хочу ее увидеть. Поехали, поужинаем?
— Поехали…
Готтфриду тоже хотелось вниз. Тем более Мария однозначно дала ему понять, что не против его компании. Возможно, даже на ночь.
Их встретили радостно. Магдалина тут же рассказала, что из меню у них в наличии сегодня, что стоит брать, а что нет, и предложила выпивки. Марии на сцене не было, остальные музыканты полным составом играли какой-то джаз.
— Что, серьезно принести только лимонаду? — Магдалина опешила.
— Да, увы, — кивнул Готтфрид. — Сегодня мы не пьем.
— А то кому-то завтра рано вставать, — поддел друга Алоиз.
Готтфрид пропустил остроту мимо ушей, окидывая взглядом зал в поисках Марии.
— Марии сегодня нездоровится, — пояснила Магдалина. — Но вы можете ее навестить. Вас проводить?
— Да, проводите меня, фройляйн Магдалина, — Готтфрид улыбнулся.
— А как же ужин?
— Там видно будет, — развел руками Готтфрид, оглядываясь на Алоиза — тот ему многозначительно подмигнул.
— Вот эта дверь, Готтфрид, — Магдалина кивнула на аккуратную чистенькую дверь в самом конце коридора. — Смелее стучите, она точно там.
— Я же не побеспокою ее?
— Не переживайте, она скажет вам, если не захочет вашего общества, — Магдалина улыбнулась. — Я вас оставлю, Готтфрид. Если что, я внизу.
Она упорхнула, а Готтфрид остался один на один в темном коридоре с этой светлой дверью. Что, если она погонит его прочь? Что, если это вовсе не вежливо? Он набрал в грудь побольше воздуха и постучал в дверь.
— Одну минуту, — послышалось из-за двери; потом раздался звук шагов и дверь распахнулась.
В проеме стояла Мария. В светлом шелковом халате, отделанном кружевом, светлые волосы рассыпались по плечам и спадали на спину, кожа — точно прозрачная.
— Готтфрид, — она, казалось, обрадовалась ему. — Проходи скорее. Не обращай внимания, я сегодня в домашнем…
Комната была на удивление светлая для такого места, хотя и небольшая. У окна стояла довольно широкая кровать с резной спинкой, похожая на те, что были до Катастрофы, у стены — громоздкий шкаф, у другой — письменный стол и колченогий стул.
— Прости, у меня и посидеть-то толком негде, — оправдывалась Мария. — Садись вот, на край кровати.
— Я не помешал тебе? — осведомился Готтфрид. — Магдалина сказала, ты плохо себя чувствуешь… Я могу уйти.
— Нет-нет, останься… Хочешь, попросим Магдалину принести ужин сюда?
— Ты голодна? — он сел на край кровати, она устроилась рядом.
— Немного…
Вскоре Магдалина принесла им запеченного мяса с овощами и бутылку розового вина. Готтфрид разлил вино по бокалам и протянул один Марии. Еду они поставили на стул и теперь сидели рядом, плечом к плечу.
— Давай мы выпьем за наше знакомство? — предложила Мария. — Чудесное знакомство!
Готтфрид согласился и пригубил вино. У него голова шла кругом: от всего проклятого дня, от ночного кошмара, который он опять некстати вспомнил, от вина, от близости Марии…
— Что с тобой? — он посмотрел на Марию. Она выглядела какой-то возбужденной, даже глаза подернулись странным блеском.
— Готтфрид… — она накрутила прядь на палец. — Бывает ли такое, что тебя одолевает беспричинная хандра? Все вроде бы хорошо, но что-то не так. Что-то гнетет, сон нейдет, кусок в рот не лезет.
Он задумался. Еще вчера бы он ответил отрицательно, но прошедшая ночь переменила его отношение к подобным, как он сказал бы раньше, глупостям. Все его невзгоды обычно имели вполне понятные, порой даже осязаемые причины. Возможно, когда-то давно и было что-то подобное, но позабылось, истерлось, истаяло.
— Пожалуй, да.
— Надо же! Партийцы тоже обычные люди, — она мелодично рассмеялась и провела кончиком пальца по пуговицам кителя.
— Каким же нам еще быть? — усмехнулся Готтфрид, отрезая кусок мяса и отправляя его в рот.
— Разное говорят о вас, — уклончиво ответила Мария.
— Что ж ты… Раньше партийцев не видела?
— Видела, — Мария повернулась к нему. — Но не так близко…
Готтфрид и сам не заметил, как она придвинулась к нему, как провела кончиками пальцев по его щеке — его тело словно пронзило электрическим разрядом. Он перехватил ее за запястье — удивительно тонкое, и притянул еще ближе и обнял. Обнял нежно, зарываясь носом в мягкие волосы — и не разберешь, прямые ли, волнистые, пахнущие чем-то тонким и приятным. Они растянулись поперек кровати, она в своем халате, тонком и струящемся — Готтфрид заметил, как ткань натянулась на небольших четко очерченных сосках, — он как был, в форме и чудовищно тесных галифе. Они смотрели друг на друга, улыбались; Мария взъерошила его отросшую челку. Он еще приблизился к ней и легко коснулся губами ее губ — мягких, сладковато-горьковатых, манящих.
Готтфриду вспомнилось, как Аннеке выбирала позы, приговаривая: “Глаза бы мои на тебя не смотрели”. Как другие девушки совершенно не хотели целоваться с ним, и если на быстрый секс он еще мог претендовать, то подобные ласки в его жизни были огромной редкостью.
Мария ответила. Жарко приникла своими губами к его, обвила шею руками, придвинулась теснее, прижимаясь к нему всем телом. Готтфрид гладил ее спину, прикрытую лишь тонким шелком и целовал, целовал… Мария слегка отстранилась и принялась расстегивать пуговицы на его кителе. Готтфрид запоздало пожалел, что не принял после работы душ — на чертовом собрании с него семь потов сошло. Но, похоже, Марии было все равно. Он содрал мешающий галстук и притянул Марию к себе. Она дышала часто и тяжело, ерошила его волосы и запрокидывала голову, а он целовал ее шею, ямку над ключицей и ощущал, что сходит с ума: от ее нежной кожи, от ее запаха, от ее нежности. Его переполняло желание, казалось, оно было готово вот-вот выплеснуться, а Мария только прижималась теснее, и он ощущал жар ее тела.
Готтфрид осторожно обнажил ее плечо и принялся покрывать поцелуями бледную кожу, а Мария улыбалась и смотрела на него своими синими глазами, которые теперь казались черными.
— Ты первый партиец, который оказался в моей постели, — доверительно сообщила она ему, прищурившись от удовольствия. — Пожалуй, вы и правда похожи на людей.
— Чем же? — Готтфрид приподнял бровь.
— Сложно сказать, — она облизала яркие безо всякой помады губы. — Но что-то человеческое же вам не чуждо, правда?
Она положила ладонь на резко обозначившуюся выпуклость на его штанах и слегка сжала. Готтфрид шумно выдохнул и пожалел, что бросил в багажник флюквагена только сменную рубашку, но не сменное белье. А потом резко почувствовал себя совершенно бестолковым — еще ничего толком не началось, а он…
— Я же права? — Мария нависла над ним; ее волосы ниспадали на его лицо, и Готтфрид улыбнулся.
— Щекотно, — признался он.
— Хочешь еще вина? — она откинула волосы в сторону.
— Хочу, — Готтфрид ухватился за передышку, как за спасительную соломинку.
— А я хочу тебя, — прошептала Мария ему в самое ухо.
Они даже не выключили свет, и теперь их тени ритмично ползали по стенам, причудливо изгибаясь в углу. Мария хваталась то за резную спинку кровати, то за плечи Готтфрида, оставляла на нем ногтями красные полосы, выгибала спину, судорожно ловила ртом воздух и, кусая зацелованные губы, рвано стонала. Готтфрид смотрел и не мог насмотреться на ее лицо, а потом вжимался в нее сильнее, ловил губами губы, сжимал в объятиях и двигался все быстрее и быстрее. Она подавалась ему навстречу, раскрывалась, а потом и вовсе обхватила его стройными ногами, точно хотела оставить в себе, чем глубже, тем лучше. У него кружилась голова, в ушах шумело, тяжесть в паху стала вовсе невыносимой, и он резко дернулся наружу, но Мария не выпустила его, удерживая сильными ногами и прочерчивая на спине новые полосы — восемь длинных красных следов.