Страница 16 из 67
Готтфрид кивнул и проводил Марию взглядом. В компании Тило он ощущал себя неуютно, а теперь, оставшись с ним практически один на один, отчаянно старался не выказать неловкости. И не сесть в лужу в третий раз. Впрочем, Тило, казалось, отнюдь не пытался поставить собеседника в неловкое положение.
— Вы давно в Берлине, Готтфрид?
— Третью неделю, — он ощутил, как обретает почву под ногами.
— Совсем недавно, — понимающе выдохнул Тило. — Тогда все ясно. А до этого где работали, если не секрет?
— В Мюнхене, — Готтфрид подлил себе еще пива и жестом предложил Тило присоединиться, на что тот отрицательно покачал головой.
— Почки ни к черту, — пояснил он. — Вообще уж не пью ничего, кроме воды. Но вот в курении отказать себе не могу, — Тило усмехнулся и достал папиросу. — Вас точно не угостить?
— Нет, благодарю. Откровенно говоря, не выношу дыма.
Тило усмехнулся и покосился на пепельницу — там лежал выпачканный помадой Марии окурок. Готтфрид мысленно обругал себя последними словами. Кажется, он попал впросак в третий раз.
— Готтфрид, Мария мне как сестра, — Тило не сводил с него глаз. — Как младшая сестра, — уточнил он, как будто это что-то кардинально меняло. — Если хоть один волос упадет с ее головы — я не посмотрю, что ты партийный.
Готтфрид слышал нечто аналогичное второй раз за вечер. Только сначала его предупреждала Мария, а теперь вот этот мутный тип. Похоже, придется отдуваться и за себя, и за Алоиза.
— Не переживайте, — он не отвел глаз от проницательного взгляда Тило.
— Вы не перегрызли друг другу глотки? — Мария села на место и, взяв со стола папиросы Тило, закурила.
— А должны были? — притворно удивился Готтфрид. На миг ему почудилось, что Тило смотрел на Марию отнюдь не как брат.
— Нет, — она рассмеялась бархатным смехом, слегка запрокинув голову.
Готтфрид вновь ощутил прилив желания, резкого, всепоглощающего, заставляющего искать ответного жара и ласк.
— Просто Тило — мастер поставить любого человека в неловкое положение, — продолжила Мария. — Но вы не думайте, это он совершенно не со зла!
— Верю, — пробормотал Готтфрид, рассматривая тлеющий кончик папиросы Марии.
— Не буду мешать вам, — Тило встал и откланялся. — Был чрезвычайно рад знакомству, Готтфрид. Надеюсь, свидимся еще! — он протянул для рукопожатия ладонь.
— Взаимно, — Готтфрид улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела искренней, и пожал руку. Та оказалась сильной и цепкой.
— Что, надеешься больше никогда его не встречать? — в глазах Марии плясали черти.
— С чего ты взяла?
— Он никому не нравится после первого знакомства, — она пожала плечами. — Но на самом деле он очень хороший друг. Когда-нибудь ты еще оценишь его по достоинству.
— А тебе уже довелось? — брякнул Готтфрид прежде, чем успел подумать.
Мария посмотрела на него удивленно, смяла окурок в пепельнице и улыбнулась — между зубов показался влажный кончик языка.
— Можно и так сказать, — она снова положила ладонь ему на руку. — Неужели тебя это беспокоит?
— Не слишком, — отозвался Готтфрид и перевернул руку ладонью вверх, переплетая пальцы с пальцами Марии.
Музыканты играли что-то лирическое. Компания в углу принялась расползаться: кто прочь из бара, кто наверх.
— Что собираешься делать дальше? Еще пива? — Мария прищурилась.
— Нет, я и так пьян, — Готтфрид легонько сжал пальцы. — Какой-то необъяснимой свободой, — пояснил он.
— Здесь всегда так, — Мария вмиг стала какой-то серьезной и задумчивой. — Когда попадаешь в Берлин, сначала сбиваешься с ног. Потом — пугаешься. А потом ощущаешь себя, словно птица. Или ветер. Свободной-свободной, допьяна…
— Да, — Готтфрид кивнул. — Интересно, где там Алоиз с Магдалиной?
— О, — Мария улыбнулась, и Готтфрид отметил, как в течение разговора меняется ее лицо, как живо она реагирует на все происходящее. Казалось бы, открытая книга, и написана, вроде бы, знакомым языком, но все равно — полна своих тайн и загадок. — Я уверена, они скоро вернутся. Она никогда не возвращается позже полуночи.
Словно в ответ на эти слова дверь бара распахнулась, и на пороге показались Алоиз и Магдалина, юные и сияющие. Готтфрид чуть было не присвистнул: давненько он не видел друга таким воодушевленным. Или все дело и правда в особенном очаровании этого города? Или том, что они ушли из лап зараженных? А может, он просто не имел счастья беседовать с Тило…
— Ужасно хочется есть, — защебетала Магдалина. — И чаю. Со штруделем. Вы хотите чаю со штруделем?
Ее глаза сверкали, на щеках играл румянец, и вся она, казалось, летала.
Они выпили чаю со штруделем — он оказался на удивление дивным, Готтфриду даже показалось, что повеяло босоногим детством, когда их с прогулки встречала его или Алоизова мать, когда как доведется, и поила чаем, и выслушивала их мальчишеские истории.
— Вы останетесь или по домам? — спросила Мария, когда чашки, наконец, опустели, а музыканты принялись собирать инструменты и расходиться, не дожидаясь припозднившейся компании.
— По домам, — заявил Алоиз. Готтфрид и рта раскрыть не успел.
— Что ж, — она улыбнулась. — Здесь вам всегда рады.
*
— Ну и какого черта? — возмущенно вопрошал Готтфрид, стремительно срываясь с места.
— Прости, друг, — казалось, Алоиз был растерян. — Я совершенно не подумал…
— Как же так, совершенно не подумал… — проворчал Готтфрид, глядя прямо перед собой.
Ему казалось, что этот вечер вполне мог бы получить продолжение, если бы не Алоиз со своей поспешностью.
— Ты-то сам как? — Готтфрид бросил быстрый взгляд на друга. — Мне, между прочим, Мария строго наказала передать тебе, чтобы ты не вздумал обидеть Магдалину. Ей и правда восемнадцать, или врет?
— Правда, — кивнул Алоиз. — Передай при случае Марии, что я ни за что не обижу ее протеже!
— Ишь ты, вспомнил бы себя пару дней назад, герой-любовник, — поддел друга Готтфрид. — “Интересно, я присунул официанточке?” — дурашливым тоном проговорил он и засмеялся.
— Перестань. Она чудо!
— Ну так как? — Готтфрид вопросительно приподнял брови и расплылся в многозначительной усмешке.
— Да ты издеваешься! — возмутился Алоиз. — Она девчонка совсем еще… Так, погуляли немного…
— Запасайся терпением, — резюмировал Готтфрид. — Кстати, у меня есть немного фотокарточек, одолжить? Чтоб терпелки на дольше хватило?
— Чтобы следующие десять лет ты припоминал мне это при каждом удобном случае?! Ну уж нет!
Готтфрид затормозил у посадочной площадки близ дома Алоиза:
— Завтра как обычно. И не опаздывай!
Он полетел к себе длинной дорогой — хотелось развеяться. Включил погромче вагнеровскую “Зигфрид-идиллию”. Обычно его ужасно раздражало то, сколько места занимали магнитофон и усилитель. Да и свет ламп отвлекал, и грелись они порядочно. Но теперь Готтфрид только порадовался, что не демонтировал магнитофон — Вагнер умиротворял. День оставил слишком смешанные впечатления: плодотворная работа, изучение дневника, данные по антирадину — и эти ужасные твари, мутный тип Тило, до ужаса похожий на огромного таракана… Все распадалось пополам, делилось на черное и белое, но было кое-что, что не попадало ни в одну из категорий. Точнее, кое-кто. Мария.
Готтфрид совершенно определенно хотел провести эту ночь с ней, а может, и не только эту. Но она вся была соткана из противоречий: и чертов гимн, и ее отношение к этому Тило-таракану словно вмешивали черную краску в светлый образ; точно фальшивые ноты вливались в стройную мелодию, будто ее песне кто-то подыгрывал на расстроенном пианино… Мысль о пианино снова заставила вспомнить о Тило и его цепком рукопожатии. Впрочем, чего было еще ждать от пианиста?..
Готтфрид задумался. Он ведь не сказал Алоизу о Тило ровным счетом ничего. И теперь он отчаянно хотел забыть о нем, о том стыде, который пришлось испытать за собственный длинный язык. В очередной раз прокляв себя за неосмотрительность, Готтфрид принялся наворачивать очередной круг через соседний квартал. Наверняка можно было бы вернуться в бар к Марии, но, должно быть, она уже легла спать… Из водоворота мыслей Готтфрида вырвал воздушный патруль.