Ибо прежнее прошло

— Вы… — Тим Марко побледнел и отшатнулся к стене.

Он не ожидал увидеть в своём кабинете этих людей. Что уж говорить — он рассчитывал, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не встретится с ними. А тут ещё и братья Элрики, которые совершенно спокойно заявили, что трое гомункулов и сумасшедший убийца не представляют для него, Тима Марко, ни малейшей опасности!

Кристальный алхимик вытер рукавом выступивший на лбу пот. По его мнению, Элрики были легковерными детьми, которым, хотя и пришлось повзрослеть в одночасье, всё ещё не хватало ни жизненного опыта, ни мудрости.

— Уходите отсюда, я не собираюсь иметь с вами ни малейшего дела.

Он очень старался выглядеть и говорить уверенно, но дрожащий голос подвёл доктора.

— Энви, выйди, пожалуйста, — начала Ласт. — И Глаттони выведи. И вы, юноши… — она посмотрела на Элриков.

— Я не останусь с вами наедине! — вскричал было Марко, но, тут же устыдившись своего порыва, опустился за стол и приложил высохшую ладонь ко лбу.

— Останетесь, доктор, — вздохнула Ласт, задержав выразительный взгляд красивых глаз на Альфонсе, который, потянув брата за рукав, вышел в коридор и аккуратно прикрыл дверь.

— Что вам от меня нужно? — Кристальный алхимик неприязненно воззрился на странную парочку.

— Помощь, — серьёзно ответила Ласт, проникновенно заглядывая тому в глаза.

— Он получил то, что заслужил, — брезгливо скривился Марко, выслушав её рассказ, но избегая смотреть на обоих посетителей. — Я не стану помогать ему.

— Не станете? — Ласт нахмурилась. — Какая жалость…

Она побарабанила слегка отросшими когтями по столу.

— Это ваше последнее слово, доктор?

По спине Кристального алхимика пополз холод. Уж слишком нехорошо в развратно изогнутых устах прозвучало слово “последнее” — словно Ласт уже пробовала его на вкус, наслаждаясь кровью, которую она, несомненно, прольёт в следующее же мгновение после того, как он озвучит ей отказ. Марко рвано вздохнул, прикидывая в уме, что ещё не завершил излечение Роя Мустанга и Жана Хавока, находившихся на этом же этаже и, несомненно, собиравшихся принести Аместрису только пользу и ничего, кроме пользы. Убедив себя в том, что его смерть в случае отказа в помощи Кровавому Лотосу только усугубит и без того печальное послевоенное положение страны, Тим Марко решился на сделку с совестью. Впрочем, далеко не первую.

— У меня нет философского камня, — отрезал доктор. — И создавать его ради вас я точно не стану.

Он прищурился, готовый ко всему, но его расчёт оказался верным — от него требовали совершенно иного.

— У меня есть камень, доктор, — Ласт хищно облизнулась. — Мне нужно, чтобы вы вернули ему, — она кивнула на неподвижно стоящего посреди кабинета Зольфа, — кое-что.

— Я не уверен, что это будет быстро, — покачал головой Кристальный алхимик после беглого осмотра. — И в палате он будет один, к нему приставят конвой. Таковы требования властей.

— Властей? — насмешливо прищурилась Ласт. — И кто же у нас ныне представляет эти самые власти?

— Генерал-лейтенант Грумман, — Марко выпрямился.

— Я поговорю с этим старым извращенцем, — мурлыкнула Ласт, коварно улыбаясь и наматывая на палец блестящую чёрную прядь. — У меня же будет беспрепятственный доступ в палату, доктор? — она прикусила нижнюю губу.

— Если не будет возражений сверху, — Марко тяжело вздохнул.

Возражений сверху не было. То ли стараниями Элриков, то ли с попустительства вновь провозглашённого фюрера и Кимбли, и гомункулы вздохнули вольготнее. Разумеется, за ними была установлена круглосуточная слежка, на них самих наложена целая куча ограничений — однако же при желании их было бы очень просто обойти. Но пока они этого не делали.

Более детальный осмотр пострадавшего от произвола Истины Зольфа Кимбли показал, что он ухитрился получить с десятка полтора мелких, но неприятных травм, в числе прочих — пару трещин в костях плюсны левой ноги; как объяснил доктор, как если бы ему на ногу упало что-то тяжелое. Ничего подобного Кимбли, разумеется, припомнить не мог. Почему-то Марко занялся сначала не излечением этих самых травм, а возвращением чувствительности. Конечно, ни о каких гарантиях даже при использовании камня речи быть попросту не могло.

*

Ноа шла на поправку. Конечно, о возвращении того, что отняла Истина, без помощи философского камня не могло быть и речи, но её сумасшествие постепенно отступало. Она вновь могла отличить собственные чаяния, эмоции и ощущения от всех прочих, некогда так прочно поселившихся в ней. Теперь же эти прочие таяли, медленно, но верно, словно зыбкий предрассветный туман, разгоняемый беспощадными лучами солнца.

С каждым днём вся грязь, казалось, так прочно облепившая и едва не потопившая её душу, слетала, как отжившая своё шелуха, являя миру её чистое, светлое ядро. Она больше не мутировала, не перестраивалась и не структурировалась — она жила, и жила по-настоящему.

Помимо этого, в ней пробудились алхимические способности. Ноа чрезвычайно тонко ощущала потоки человеческой энергии и, по заверениям как самого доктора Марко, так и ещё нескольких компетентных алхимиков, при должном обучении вполне могла стать потрясающей целительницей, причём не только тела, но и души, что само по себе было невероятной редкостью. Местных алхимиков поражала деликатность, с которой Ноа обходилась с потоками энергии, попадавшими в её нежные руки, и все они в один голос пророчили ей великое будущее. И, разумеется, всех чрезвычайно огорчал тот факт, что она, обладающая столь незаурядным даром, совершенно лишена возможности разговаривать.

Дитя её, по заверениям врачей, развивалось нормально, и всё, что требовалось будущей матери, обеспечивалось ей сполна стараниями братьев Элриков и местных властей, благосклонно принявших под своё крыло новую гражданку, тем паче, столь полезную в перспективе. Однако, чем лучше становилось Ноа, тем отчётливее она понимала, что её пути с дорогами братьев Элриков придётся разойтись. Это невероятно печалило Ноа, однако осознание того, что так будет легче всем, внесло успокаивающую ясность. Отныне у неё будет свой путь: её дитя, её новый дар, который она обязательно использует, и использует исключительно во благо.

Эдвард всегда, когда не был занят обиванием порогов и спорами до хрипоты с вышестоящими о собственной отставке, допуске его до теоретических работ и амнистии вернувшимся с того света Кимбли и гомункулам, с наслаждением заново изучал такие знакомые и позабытые улочки и подворотни Централа вместе с Уинри, по которой невероятно соскучился. Он осознал за эти годы очень многое, но отчего-то всё ещё не знал, как сказать самое главное. Словно он вновь стал стал мальчишкой, которому и двадцати-то не стукнуло, который боится даже взять подругу за руку, не говоря уже о чём-то большем.

В его личной зоне ответственности, как он сам считал, оставался ещё кое-кто. Селим Брэдли, самый старший из гомункулов, созданных канувшим в Лету кошмаром двух миров — Отцом. Эдвард был чрезвычайно рад тому факту, что Грумман позволил вернуть мальчонку миссис Брэдли, хотя условия, на которых это стало возможным, были достаточно жёсткими и страшными. Но помимо этого Эд опасался ещё одного: не начнут ли остальные гомункулы и Багровый алхимик мстить Прайду? Пока, конечно, Кимбли не слишком походил на того, кто теперь был способен на подобное, но Эдвард был уверен, что это явление временное.

*

Боль нахлынула внезапно. Нестерпимая, словно тысячи раскалённых игл рвали кожу, ледяные прикосновения обжигали, гигантский пресс дробил кости, а какая-то неведомая сила выкручивала все суставы. Зольф не знал, сколько продолжалась эта изощрённая пытка, но в один момент всё прекратилось столь же неожиданно, как и началось. Конечно, его предупреждали, что процедура болезненна, но эффект превзошёл все мыслимые и немыслимые ожидания.

Он ощутил холод прикосновения узкой руки Ласт к вспотевшему лбу, холодную влагу пропитавшейся потом простыни, боль в горле от спазма, не давшего ему закричать… Досадливо поморщился. А потом, широко раскрыв глаза, попытался вскочить с постели, словно не веря собственным ощущениям.