Ибо прежнее прошло

— Ласт! Моя Ласт! — завопил урод, обнимая освободительницу. — Я кушать хочу! Очень! А можно я их съем? — он указал огрызком руки на обоих Дильсов.

— Нет, нельзя, — терпеливо ответила она. — Можно снова молчать. И сесть во-он туда, — Ласт указала жестом на стоящий в противоположном углу комнаты колченогий стул.

— Ну вот… — толстяк обиженно шмыгнул носом, но послушно поплёлся на указанное место, продолжая глодать свой омерзительный трофей.

Когда же Ласт открыла второй комод…

— Ноа! — не выдержал старший Элрик, бросившись к цыганке, и, обняв её, повёл к Алу, походя укутывая в плед и помогая присесть на продавленный диван.

Ноа тряслась мелкой дрожью и молчала.

— Что здесь происходит? — дрожащим голосом начала Гертруда. — Кто эти люди? А если к нам заявятся…

— У вас есть сердечные капли? — невозмутимо спросил Зольф. — Вам бы их принять. А за этих людей не беспокойтесь: всё под контролем.

— Да, Гертруда, у него всё точно под контролем, — Дильс как-то даже протрезвел. — Знаешь, какой он зануда… — он осёкся и посмотрел на Кимбли, но тому, похоже, не было до его слов ни малейшего дела.

— Ладно… — пытаясь собраться, проговорила несчастная Гертруда. — Ладно… Пойду, соберу на стол.

Энви переминался с ноги на ногу, нетерпеливо ожидая, когда же сможет вступить в диалог с теми, по кому он так самозабвенно скучал.

— Пошли, поможем, — Ласт потянула Зольфа за рукав и призывно улыбнулась Дильсу, который даже потряс головой, чтобы убедиться, что ему не привиделось.

— Пусть они, наконец, поговорят, — шепнула она на ухо Зольфу, когда Клаус скрылся в дверях кухни.

— С каких пор ты стала сентиментальна? — усмехнулся он, обнимая её за плечи: со стороны могло показаться, что супруги застыли в коридоре, чтобы одарить друг друга мимолётной лаской.

— Двадцать лет женаты, ты посмотри, а! — хмыкнул Дильс, указывая сестре на отставшую пару. — А всё туда же…

— Прекрати, — строго одёрнула его Гертруда, накрывая на стол. — Сразу видно — крепкая семья, приличные люди, между прочим! Не то что ты, оболтус…

========== Глава 25: Inter os atque offam multa intervenire potest/Между куском еды и ртом много чего может случиться ==========

Ich bin die Stille, die dich quält.

Das kalte Leid, das dich beseelt.

Die Wahrheit, der du dich nicht stellst.

Das Netz aus Glas, durch das du fällst.

Ich bin der Spiegel deiner Seele.

Der Glanz, der dich entstellt.

Kein Wunsch, der in Erfüllung geht.

Das Ende deiner Welt.

Eisbrecher “Böser Traum”.

— Ноа! Какое счастье, что ты здесь! — Альфонс приобнял цыганку, заглядывая ей в лицо.

— Что они с тобой там делали? — нахмурился Эд. — А ты тоже хорош! — напустился он на Энви. — Знал, где она — и молчал!

— Эд, — Ал укоризненно посмотрел на брата. — Мы ещё ничего толком не знаем — рано делать выводы!

— Ну так пусть расскажет! — не унимался Эдвард.

Ноа обняла себя за плечи, не прекращая дрожать, и устало прикрыла глаза.

— Устала же в комоде ехать, — спохватился Ал. — Ложись, поспи, — он торопливо помог Ноа лечь и заботливо укутал её в отсыревший плед. — Пойдёмте, поговорим пока, — он кивнул на дверь в углу гостиной, что вела в маленькую комнатушку.

Когда Элрики и Энви ушли, Ноа бездумно принялась смотреть в потолок. Сон не шёл. Ей по-прежнему казалось, что вот-вот тишину разорвёт настойчивый стук в дверь, а потом к ней войдёт очередное похотливое животное, неясно по какому недоразумению вообще именующееся человеком. И всё начнётся с самого начала, круг замкнётся, змей пожрёт свой хвост — и она опять не сможет понять, где кончается она, а где начинаются они. Ноа научилась в этих всполохах грязи и боли вычленять их эмоции и ощущения, получать их извращённое удовольствие; и это больше не пугало её, как тогда, в первый раз, с Кёнигом. Но когда это прекращалось, всё её существо было вынуждено вновь проходить через все внутренние метаморфозы, восстанавливать собственную структуру по кирпичику, заново выстраивать разрушенную изнутри картину мира. И картина эта миг за мигом, час за часом, день за днём пополнялась новыми и новыми врагами.

Сейчас же… Можно было верить, что всё сложится иначе. Что она снова среди друзей, а единственному в этом доме врагу они не дадут её в обиду. Хотя к красавице-Ласт Ноа испытывала теперь нечто вовсе необъяснимое: эта женщина зачем-то угрожала ей, хотя в итоге не сделала ничего плохого. Ноа не хотелось видеть в ней врага, но однозначно относить к друзьям тоже больше не получалось. Это выводило из равновесия: за это время — целую вечность! — она привыкла к тому, что мир — прост, и внесение подобных полутонов нарушало хрупкий баланс.

Зато здесь был Эдвард. Эдвард представлялся ей поддержкой, опорой, незыблемой скалой, которая способна укрыть от любого ненастья. После всего пережитого Ноа могла уверенно сказать одно — она любила Эдварда Элрика, всей истерзанной душой, каждой частичкой себя и бог весть кого ещё, так повлиявшего на неё за это время. Но при этом она отчётливо понимала, что вряд ли когда-либо дождётся взаимности. В глазах её, сухих и болезненно горячих, не осталось слёз, которые хотелось выплакать отчаянно, в голос. Она вновь обняла себя за плечи и принялась укачивать, как младенца, напевая старую цыганскую колыбельную; а после, под доносящееся из кухни и комнатушки эхо голосов, провалилась в вязкий, неспокойный сон. И в этом сне кто-то горячим шёпотом звал её по имени, тянул к ней многочисленные чёрные ручонки и неистово хохотал.

*

— Да она вообще появилась случайно! — оправдывался Энви. — Я всё это время искал способ связаться с вами, искал вас, но вы же не думаете, что это так просто! Вы бы видели этот сраный Аушвиц! За тобой постоянно ходят сраные гестаповцы, ты за каждый чих расписываешься в сраных журналах, повсюду эти сраные диктофоны натыканы! Мы с Ласт еле-еле спасли ваш несчастный багаж!

— Не смей так говорить о ней! — вспылил Эд.

По правде говоря, он был счастлив видеть Ноа живой. Он очень обрадовался встрёпанному гомункулу, но просто так признаться в этом с порога мешало природное упрямство. Долгие-долгие годы они скитались по этому миру, бежали за миражом, и у Эдварда совершенно не оставалось времени на то, чтобы остановиться. Да и потом, останавливаться было страшно. Они, чужаки, так и оставшиеся мальчишками, так и не вросшие в эту землю корнями или чем там было положено, жили лишь своими, несомненно, благими целями. Тут уж не до рефлексии.

— Бомбу-то нашли? — спросил Энви, едва сдерживаясь от того, чтобы завалить братьев вопросами и рассказать обо всех своих приключениях.

— Не-а, — Эд насупился. — Нашли восемь пустышек. А ещё Раса и двойника Оливии Армстронг.

— Которая засадила вас в тюрягу? — хохотнул Энви, по давней привычке сев верхом на колченогий стул.

— Как ты угадал? — съязвил Эдвард.

— Да так, — уклончиво ответил гомункул. — Железные леди на военной службе во всех мирах остаются железными леди.

— Как ты попал в Аушвиц? — тихо спросил Ал, склонив голову набок и внимательно рассматривая Энви.

— Это долгая история, — выдохнул Энви.

— Нас пока не торопят, — Эдвард с размаху плюхнулся на кровать, жалобно заскрипевшую ржавыми пружинами.

— Сначала я похоронил Эрвина Циммермана, — фиалковые глаза сверкнули, — но прежде расквитался с тем самым Ульрихом, сыночком белобрысой суки. Он напал на этого, хьюзоподобного… Чёрт упомнит, как его тут величают…

— На Хана? — округлил глаза Ал. — Но зачем?

— Хан пристрелил его мать, — Эдвард опустил глаза.

— Ну так он же за вами хотел увязаться! Мстить всем надумал, мститель обосранный, — зло усмехнулся Энви. — Я его на съёмки заманил. Ланг тогда как раз фильм про преступников снимал, слышали, может — “Завещание доктора Мабузе”…(1) Я там играл главную роль. Жаль, он переснял его потом… Еще и с каким-то бесталанным идиотом вместо меня! — Энви обиженно поджал губы. — А та плёнка потерялась. Да и кто будет смотреть немое кино, когда уже появилось такое же, но со звуком… — он от возмущения задышал чаще, гневно сверкая глазами.