Ибо прежнее прошло

— Как?! — Шаттерхэнд с невиданной прытью вскочил, едва не опрокинув стол. — Отдать моё творение?! Ни за что!

Веллер скривился. Он готовился к этому с самого начала и был абсолютно солидарен с Папой.

— Эрнст, дружище, сядьте и успокойтесь, — его голос источал мёд. — Вон, вина выпейте, право слово, чудное вино…

— Не заговаривайте мне зубы, Готтфрид! — лицо Шаттерхэнда пошло красными пятнами. — Я ни за что не отдам этим алхимишкам своё сокровище!

Магда усмехнулась тонкими губами. Ей было невдомёк, как можно быть таким недальновидным. С одной стороны, она сочувствовала племяннику, с другой — испытывала некоторое злорадство и любопытство, как тот совладает с упрямым нравом приятеля.

— Посудите сами, Эрнст, — Веллер извлёк из портсигара папиросу и закурил, — неужели вам нужно, чтобы эти мальчишки и дальше вставляли вам палки в колёса? Мне удалось отвлечь их на некоторое время, и, должен заметить, это стоило мне…

— Не отдам! — распалялся Безногий.

Магда закашлялась, скрывая каркающий старушечий смех. Папа-Грид пожирал глазами спорщиков.

— …Немалых трудов, — казалось, Готтфриду было всё равно, слушают его или нет. — Но сейчас они не дадут вам жизни. Проще дать им то, чего они так страстно жаждут. И продолжать заниматься своим делом. Вы же гений, Эрнст! Вы создадите — да что там, уже создали! — ещё не одно творение, которое превзойдёт первое!

— Но… — Шаттерхэнд покраснел пуще прежнего.

— Не цепляйтесь за прошлое, — жёстко проговорила старуха, наконец, совладав с приступом смеха. — Иначе оно так и будет тянуть вас назад.

Эрнст сжал зубы, но, ничего не ответив, сел обратно и одним глотком осушил бокал. Он не хотел так просто расставаться со своим детищем, но пока было похоже, что Пий, Веллер и его столетняя тётушка правы. К вящему неудовольствию самого Шаттерхэнда.

— Уговорите его, — не терпящим возражения тоном посоветовал Готтфриду Пий, когда они остались вдвоём. — Иначе все тщеславные мечты о власти над мирами могут полететь в тартарары благодаря мальчишкам. Эти не остановятся, — добавил он с какой-то подозрительной теплотой в голосе.

— Уговорю, — кивнул Веллер, — будьте покойны.

“Симпатизирует он этим Элрикам, — отметил про себя Готтфрид. — Похоже, уже имел с ними дело”. Он еще раз смерил Папу нечитаемым взглядом: все сходилось. Из своего давнего проверенного источника он получил те же данные, что от Пия-Грида. Дело осталось совсем за малым.

*

— Даже не надейтесь, — отрезал Шаттерхэнд, только увидев на пороге своей половины дома Веллера. — Сначала приезжает ваша тётушка — не подумайте, я ничего не имею против, но! Её котята слишком шумные и беспокойные! Из-за них Вилли Второй нервничает.

Эрнст потёр лоб и, увидев, что его не собираются перебивать, продолжил гневную тираду, выходя из себя всё сильнее и сильнее:

— Эти самые котята пробрались в оранжерею! Из-за них погибли три кактуса — представляете, Готтфрид! Три моих кактуса! — в его голосе отчётливо проявились истерические нотки. — Ещё несколько мне удалось реанимировать, но они в плачевном состоянии!

Он тяжело вздохнул, уже не обращая внимания на собеседника — Эрнст Шаттерхэнд имел огромное желание наконец выговориться.

— И мои девочки! — припечатал он. — Они нервничают! Они слишком привыкли к тому, что их не оскорбляют хотя бы в этом доме!

Веллер лишь хмыкнул, прошёл в гостиную и сел в кресло, всем своим видом давая понять, что внимательно слушает собеседника.

— Теперь ещё и это! — распалялся Безногий, меряя выверенными шагами огромный холл. — Они все так говорят, словно вправе распоряжаться тем, что на самом деле — моё! Моё, понимаете!

Он бессильно рухнул в кресло, приложив ладонь ко лбу. Веллер продолжал молчать, неспешно закуривая папиросу.

— Я не намерен отдавать мальчишкам бомбу! Слышите? Только через мой труп!

Веллер скривился. “Если продолжит упрямиться, — подумал он, — придётся выполнить его горячее пожелание”. Готтфриду была не нужна такая помеха, как не получившие желаемого Элрики.

— Эрнст, — Веллер примирительно развёл руками, — никто не отнимает ваши наработки. Никто не недооценивает вашу гениальность. Мы просто дадим им подачку, понимаете?

— Вы считаете моё великое изобретение — подачкой?! — Безногий тяжело дышал, глаза его выпучились.

— Да нет же, — Веллер натянуто улыбнулся, из последних сил сдерживаясь, чтобы не выложить аместрийцу как на духу всё, что вертелось в его голове — разумеется, нецензурное. — Я считаю, что вы, как любой гений, способны превзойти самого себя на порядок, а то и не на один! Ваше новое изобретение, ваш “Малыш”, уже куда как удачнее первой пробы пера! Пожертвуйте ею ради того, чтобы вам никто и ничто больше не мешало двигаться дальше, к новым горизонтам!

Готтфриду казалось, что патока, коей он обильно сдабривал свою речь, уже склеила ему зубы, от чего говорить становилось всё сложнее и сложнее. Он боялся, что посмотри он в зеркало, то увидит там пострадавшего от инсульта человека, заново учащегося говорить и владеть мимикой. Но, по счастью, его собеседник ничего не замечал. Веллер уже достаточно изучил Безногого для того, чтобы утверждать подобное — когда дело касалось хрупкого эго изобретателя, он прекращал видеть вокруг хоть что-то, кроме, разумеется, бесконечных надуманных злых намерений в собственный адрес. И сейчас он снова нахмурился, но, похоже, первая горячность уже спала, и теперь Шаттерхэнд судорожно думал, как согласиться на предложение сообщника, но не выказать при этом собственной мягкотелости.

— Нет, — упрямо мотнул головой Безногий. — Не отдам.

— Что ж… — Веллер поднялся, нацепив на лицо одну из самых скорбных мин. — Жаль, Эрнст, очень жаль. Подумайте ещё. Неужели вы готовы променять столь радужные перспективы на, пусть и важнейший, но предмет — туза в нашей с вами игре, прошу заметить! — Готтфрид почувствовал слабину и продолжал методично давить на неё. — У нас ещё есть время в запасе. Пусть его жалкие крохи, но оно есть. Смею напомнить, что выиграл вам целых двадцать лет, организовав интеллектуально-поисковую игру Элрикам, и сделал я это не ради того, чтобы ваше упрямство теперь чинило нам препоны!

— Да где там… — буркнул Шаттерхэнд, чертовски злой на самого себя: он уже был готов вывесить белый флаг и во всём согласиться с Веллером.

— Время, говорите…

— Не недооценивайте мгновения, дружище, — тот покачал головой. — Именно им принадлежит решение, чего вы заслуживаете: бесславия или бессмертия.

*

Всю свою жизнь Анна Хоффманн врала. Врала всем, кроме Центра. Теперь она врала — разумеется, исключительно во спасение и ради общего блага — и своему мужу, Исааку Хоффманну, тоже разведчику. Но, несмотря на то, что чёткой директивы от Центра на укрывание от разведчика Хоффманна информации о “Манхэттенском проекте” не было и участие его в этой операции было полностью отдано на откуп Анне, она молчала. Потому что прекрасно знала: Исаак со своими идеалами провалит эту операцию к чертям собачьим.

Сейчас они наконец-то вышли на перехваченную информацию по американской разработке под названием “Малыш” — речь шла об урановой бомбе пушечного типа. И, глядя на попавшие к ней дубликаты чертежей, Анна проклинала тот факт, что у неё рядом сейчас не было никого, кто мог бы объяснить ей принцип работы этой адской штуковины. Конечно, оставался Исаак — а он всё же был физиком-инженером, — но посвящать его в ядерные дела было нельзя. Анна упорно не понимала, как её муж, ветеран войны в этом самом своём мире, и прекрасный разведчик здесь, умудрился остаться таким идеалистом столь долгое время. И день ото дня, год от года, она с замиранием сердца то ждала, когда же рассыплются сотнями осколков эти розовые очки, то надеялась, что он так и пронесёт эту потрясающую наивность до самой могилы — ей-то было хорошо известно, как ранят осколки иллюзий, особенно, питаемых столь долго и лелеемых столь бережно.

Но факт оставался фактом: добытое потом и кровью из проекта Оппенгеймера предстояло переправить в СССР и не дать никому из Рейха получить эту информацию. Тот факт, что гестапо подавилось собственным хвостом, когда арестовало одного из перспективнейших физиков из-за происхождения, Анну с одной стороны забавлял, с другой — рассчитывать на подобное везение постоянно она не могла. Хотя в белокурую голову разведчицы часто приходила совершенно лишняя мысль о том, что произошедшее — отнюдь не случайность, а кропотливая работа кого-то из разведки (3). Впрочем, теперь, после того, как союзники уничтожили весь запас тяжёлой воды Рейха, шансы немецких учёных на создание “оружия возмездия” таяли на глазах.