Страница 37 из 71
— Удачи, — мрачно отозвался Рой. — Хьюз… Почему ты сражаешься?
— Все просто, Рой, — тяжело вздохнул Маэс. — Я не хочу умирать, — сверкнув стеклами очков, Хьюз посмотрел Рою в глаза. — Вот так. Причина всегда бывает простая, Рой.
Мустанг тяжело опустился на ящик. Большая часть солдат направилась в бой — снова. Неподалеку остались лишь молчаливые Риза и Агнесс. Рой не решался поднять глаза и заговорить — он видел, как изменился взгляд Ризы; слышал, как Агнесс украдкой тихо плакала, возвращаясь с вылазок с диверсионным отрядом. И совершенно не был готов обсуждать собственные подвиги.
“Помни! Помни!” — вторило злое эхо словам Зольфа в голове Ризы, било по ребрам в такт каждому удару сердца. Хоукай бросила беглый взгляд на Эдельвайс — та чуть не плакала, только зубы отбивали нестройный ритм о металлический обод кружки.
— И все-таки… Почему? — Риза подняла глаза.
— Ты же слышала, — пожал плечами Рой. — Чтобы остаться в живых.
— А чего она стоит, жизнь-то? — брякнула Агнесс нарочито безразличным тоном.
Риза подняла глаза на Роя. Он молчал.
*
Каюм брел по пустыне. После того, как он нашел своего сына — вопреки всему тому, что говорили злые языки, вовсе не на стороне аместрийцев — он был сам не свой. Всякий раз он задавал богу лишь один вопрос: почему так? Почему так поздно? Почему именно его сын? Его сын, веривший в идеалы этой страны, отправившийся на военную службу, его Хеис, лежал мертвым. Застрелен, словно бешеный пес. Кем-то из них — синих мундиров. Столько лет он, не показываясь в отчем доме, не послав ни весточки, трудился на благо восстания, на благо Ишвара. Оказывается, это он, его Хеис, помогал с поставками оружия, переправляя его через границу с Аэруго. Конечно, Хеис был доблестным воином, но то, что он так и не заглянул в отчий дом, причиняло старику Каюму нестерпимую боль. Одному Ишваре известно, отчего Хеис в этот недобрый час вернулся в самое пекло — должно быть, не хотел отсиживаться в Аэруго, хотел не только вкладывать оружие в руки своих братьев, но и идти в атаку вместе с ними.
Каюм брел по выжженной земле, сетуя на обозленность соплеменников, на бездействие Ишвары, на бесчеловечных аместрийцев. Перед его взором простиралась родина, разоренная, истерзанная. На какой-то миг старику стало отчаянно стыдно: он предал свой народ. Он усомнился в боге. Он сам — отступник. Должно быть, ему следовало отказаться от имени, уйти невидимой тенью, примкнуть к партизанскому отряду — теперь-то ему наверняка дадут оружие. И побоятся смотреть в глаза. Те, кто долгие годы оскорбляли его своим недоверием, те, кто избегали разговоров с ним после того, как увидели его мертвого сына, те, кто узнали, сколько тот сделал для своего народа.
Каюм хотел прийти к Айше, выпить ее настойки и помолчать — с теткой Айшей всегда можно было помолчать обо всем на свете. Она-то довольно настрадалась, чтобы понять его. Понять по одному полувгзляду или полужесту. Раньше она роптала, но после того, как увели Элай, в ее глазах окончательно поселилась неизбывная печаль, истинно ишварское смирение. Но не такой ценой оно должно было приобретаться. Не такой.
Старик дошел до разоренного аместрийской армией Муутина. Тут и там валялись непогребенные тела, над частью уже потрудились падальщики. Падальщиков за последние годы вообще развелось — такой-то пир… Каюму подумалось, что будь у них свои летописцы, они когда-то восславят эти проклятые годы — за достаток, которого их мерзкое племя давненько не видывало.
Обугленные дома, воронки взрывов, изрешеченные пулями остовы домов — где проходила синяя чума, не оставалось ничего неповрежденного. Он с такой печалью засмотрелся на рвущий сердце пейзаж, что даже не услышал, как кто-то рядом негромко напевает какую-то веселую мелодию.
*
— Как думаешь, он его убьет? — Гаяр распахнул алые глазищи, глядя на брата.
— Как пить дать, — подтвердил Нур со знанием дела. — Обязательно убьет.
Гаяр вздохнул и отвернулся. Он впервые видел аместрийца, а тем более алхимика, — не издалека, а вот так, лицом к лицу и не в ситуации прямого конфликта. И этот, со смешным синяком, такой слабый и беззащитный, показался Гаяру человеком.
— Тебе что, жалко бледнохарего? — прищурился Нур.
— Нет, — буркнул Гаяр, отворачиваясь еще сильнее — лишь бы брат не заметил так некстати выступивших слез!
Но Нур словно почуял столь противное его ожесточенной душе милосердие.
— Ты чего еще? — он грубо развернул младшего к себе лицом и встряхнул. — Реветь надумал? Как девчонка! Тебе его жалко? Жалко этого ублюдка?!
Гаяр разревелся — в голос, отчаянно потирая глаза-предатели грязными кулачками.
— Он же… Он же… — Гаяр всхлипывал, и костлявые плечи его вздрагивали. — Тоже человек…
— Человек?! — ахнул Нур. — Да какой он человек! Сволочь! Выблядок! — он огляделся — вокруг не было ни души, и никто не спешил сделать ему замечание. — Выблядок, вот! — еще громче повторил Нур, страшно гордый собой. — А с тобой… Тихо ты! С тобой только в разведку…
Уйдя из госпиталя, они крепко-накрепко пообещали Хайрату, что пойдут к тетке. Но вместо этого Нуру пришла в голову блестящая идея — направиться на места вчерашних боев и поискать выживших. Или провиант. Как говорили взрослые умные монахи, в одну и ту же воронку снаряд дважды не падает, поэтому Нур рассудил, что коль скоро проклятые аместрийцы уже разворотили Муутин до основания, то еще пару дней носа своего точно туда не покажут. А глупышка Гаяр рыдал и рыдал — вдруг их услышат! Да еще и по кому рыдал-то…
— Может, этот и не убивал никого, — стоял на своем Гаяр.
— Да ты, верно, спятил! — Нур плюнул под ноги. — Ты позабыл уже, как они наших родителей?.. А Элай?..
Вспомнив о родителях и Элай, Гаяр расплакался пуще прежнего.
— Тьфу ты, пропасть! Малявка хренов! — выругался Нур, воровато осматриваясь.
Что-то внутри него сигнализировало об опасности — смертельной опасности. В ушах шумело, сердце билось о ребра с такой силой, будто стремилось выпрыгнуть из груди, и сама земля, казалось, дрожала, выла и стенала — словно предупреждая: надо уходить. Среди этого воя Нуру послышалась какая-то веселая мелодия, будто бы кто-то шел и что-то негромко пел. Нур потряс головой и упрямо направился вперед. Пока, выходя из-за груды камней, не наткнулся на мужчину в синей форме с темными волосами, собранными в низкий хвост.
— Вот так встреча, — холодные глаза блеснули, тонкие губы растянулись в хищной усмешке.
Нур уже видел этот взгляд — когда они подрывали поезд. И когда штурмовали временное укрытие дьяволов, явившихся на их землю прямиком из Шеола. Он понимал — надо хватать Гаяра в охапку и бежать, бежать, куда глаза глядят, сбивая в кровь ноги, задыхаясь — бежать…
— Вот уж не думал, что так обрадуюсь двум ишварским свиньям, — протянул алхимик, обнажая белые зубы в ухмылке — меж них цветом крови сверкнул кристалл. — Пришло время отдавать долги.
У Нура перехватило дыхание. Казалось, вот-вот — и из глаз брызнут слезы, столь неподобающие ему, ишварскому мужчине. Он осторожно отодвинул Гаяра за спину, прикидывая, как бы смыться от дьявола с ледяным взором.
— Какая жалость, — вздохнул дьявол в ответ на движение Нура. — Неужто вас не учили, что порядочные люди всегда платят по счетам?
Нур видел его ноздри. Они слегка раздувались, словно это дьявол с жадностью вдыхал горячий воздух — их воздух! — и ожидал их хода. Ответного хода.
— Пошел ты, тварь бледнорылая! — вскипел мальчишка.
Вместо ответа алхимик рассмеялся — рассмеялся исступленно, так, что даже слезы выступили в углах ледяных глаз.
— Ах да, я совсем забыл, что веду речь о людях, а вы, конечно же, ими не являетесь, — дьявол в синей форме поджал губы. — Нужно иметь порядочную смелость, чтобы так говорить со мной, государственным алхимиком, не так ли? — его глаза зло сощурились.
— Плевать, — нервно пожал плечами Нур.
Гаяр громко всхлипнул.
— Начнем с него, — дьявол осклабился, обнажая ровные зубы.