Второй шанс — 2

— Не буду врать, Михаил Борисович, мы с Ингой… Мы с Ингой были близки, — выдохнул я.

Нина Андреевна охнула в своём углу, а губы Козырева сошлись в тонкую линию.

— Ну вот как-то так получилось, что мы оказались с ней наедине, и поняли, что настолько неравнодушны друг к другу… Это произошло как-то само собой. Признаюсь, впоследствии я не раз корил себя за такую несдержанность, но что сделано — то сделано. В конце концов, мы предохранялись…

— В смысле?

Вот же ёлы-палы, опять не уследил за базаром. Придётся говорить, как есть, хоть и с красной от смущения физиономией.

— Ну, в том смысле, что у меня с собой в кармане всегда на всякий случай… кгхм… презерватив. Нет, разные ведь ситуации могут в жизни произойти, — пожал я плечами, — уж лучше оказаться к ним подготовленным, чем думать потом о возможных последствиях.

— Хоть в этом плане успокоил, — пробурчал Михаил Борисович. — И давно ты пользуешься этими… презервативами?

— Если вы намекаете на то, был ли у меня до Инги секс с кем-то ещё, то могу заверить, что нет.

Не буду же я ему рассказывать о том, как переспал с его любовницей! Живо представил, как при Нине Андреевне выдаю весь расклад с откровениями Татьяны, и как Козырева устраивает своему мужу взбучку с возможным разводом. Хотя вряд ли подаст на развод, мне кажется, она держится за него руками и ногами, потому что без Михаила Борисовича ничего собой не представляет. Ну да, покричит, может, полотенцем погоняет по квартире, но это максимум, а потом он поклянётся ей в вечной любви и верности, этих слов ей окажется достаточно, чтобы она его простила.

— Ясно… И сейчас у тебя с собой?

— Вот сейчас нет, — коротко вздохнул я.

— Презервативы отечественные?

— Импортные, в Москве у фарцовщиков покупал.

Михаил Борисович снова побарабанил пальцами по поверхности стола, глядя на отражение люстры в полированной поверхности.

— Что ж, теперь объясни мне, как ты собираешься дальше строить свои отношения с Ингой?

— Как МЫ с ней собираемся строить отношения? — уточнил я.

— Ну, с Ингой мы ещё поговорим на эту тему, — покосился он на супругу. — Ты-то сам что планируешь дальше делать?

— Если бы мне было хотя бы лет двадцать, и имелся диплом об окончании какого-то учебного заведения, а ещё, желательно, и военный билет, то я сделал бы Инге предложение. Думаю, к тому времени я уже мог бы материально обеспечивать нашу семью. Если бы согласилась, мы могли бы жить у нас, в нашей новой, полученной вашими усилиями квартире, у меня хоть и небольшая комната, но своя. А в будущем, надеюсь, у нас появилась бы и своя квартира. Например, кооперативная, думаю, уж на неё я бы заработал.

— С жильём вопрос бы решили, — отмахнулся Козырев. — В общем, я так понял, планы у тебя на Ингу самые серьёзные?

— Серьёзнее некуда, — подтвердил я. — Единственное — моего одного желания мало, вдруг она встретит другого?

— Это да, всякое может быть, — кашлянул собеседник и выдал избитую сентенцию. — Жизнь — штука сложная. Но учти, в том, чтобы Инга не стала поглядывать на сторону, должна быть и твоя заслуга.

— Поверьте, Михаил Борисович, уж во мне-то вы можете не сомневаться.

Козырев поморщился, словно от зубной боли, видно, всё же вспомнил свои приключения с парикмахершей.

— Да ты тоже не зарекайся, за эти годы всякое может случиться. Да и за годы совместного проживания тоже, если уж на то пошло.

— У нас с тобой за восемнадцать лет, слава богу, ничего не случилось, — подала голос Нина Андреевна.

— Мы с тобой — счастливое исключение, — криво усмехнулся Михаил Борисович. — Ладно, Максим, главное мы выяснили. Теперь осталось успокоить Ингу.

— Может, я попробую?

— Не надо, мы уж как-нибудь сами.

— А о моём визите она знает?

— Нет, возможно, попозже расскажем, после твоего ухода.

— Только я вас прошу, передайте ей мои слова в точности.

— Не переживай, отсебятину нести не собираемся.

Домой я шёл в растрёпанных чувствах. Вроде и выволочки особой не получил, но как-то хреновато было на душе. Ещё и с Ингой неопределённость. От девиц в истерике можно ожидать всего, чего угодно. Криков-то и рыданий из-за двери её комнаты я вроде не слышал, но это отнюдь не значит, что она успокоилась. А ежели бритвой по венам? Бр-р-р, прям как в моей песне «Одна». Хочется верить, что у Инги хватит ума не идти на столь радикальные меры.

На следующий день я позвонил Козыреву на работу, чтобы узнать, как там Инга? Тот снова заявил, что это не телефонный разговор, попросил и в этот раз подойти к зданию обкома.

— Да вроде получше, даже в школу пошла, хотя вчера кричала, что не то что в школу ходить не будет, а даже из дома уйдёт, — сказал Козырев, шмыгая на морозе носом. — Сам пойми, какой это для девочки стресс. Не хочу даже представлять, что было бы, узнай в школе о результатах обследования у гинеколога. Девочка-то отличница, примерная в поведении, а тут такое! Выгнать не выгонят, конечно, но пятно… Да и позор на всю школу.

Вообще ситуация по меркам будущего бредовая. В моём XXI веке девчонки в 14 лет уже вовсю, извиняюсь, совокупляются, причём не всегда с ровесниками, и никого это особо не волнует, разве что их родителей, да и то далеко не всегда. Сейчас же моральный облик комсомолки рассматривается чуть ли не под микроскопом, она должна быть чиста телом и светла помыслами. Иначе, не исключено — всеобщее презрение, и ни о каких перспективах в будущем можно даже не мечтать. Во всяком случае, на ближайшее 13 лет, потом, после развала страны, в олигархи пролезут даже вчерашние бандиты.

— А про мой вчерашний визит рассказали?

— Рассказали…

— И как?

— Да никак, уткнулась лицом в подушку, с нами разговаривать не хочет. А утром молча собралась и ушла в школу.

Но всё же мне нужно было переговорить с Ингой один на один, и в тот же день, сославшись на неважное самочувствие, я отпросился с уроков и подкараулил её выходящей из здания 1-й школы. Увидев меня, она на мгновение замерла, затем, поджав губы, молча прошла мимо, словно я был для неё пустым местом.

— Инга! Да Инга же!

— Ну что?! — резко обернулась она, так что струившиеся из-под шапочки волосы взметнулись вверх. — Зачем ты пришёл? Прощения просить? Считай, что я тебя простила. Пока!

— Погоди!

Я догнал её и пошёл рядом, чуть касаясь рукава её дублёнки рукавом своей лётной куртки.

— Во-первых, мне не за что просить у тебя прощения. Я же тебя не насиловал, это было… Это было красиво и романтично. Мне кажется, таким и должен быть первый сексуальный опыт, когда оба партнёра получают удовольствие.

Она молчала, но мне показалось, что взгляд её, который она устремила перед собой, слегка потеплел. Может, и правда вспомнила, как ей было хорошо?

— А во-вторых, я твоим родителям уже сказал, и тебе могу повторить, что своё будущее связываю только с тобой. Мне никто больше не нужен, только ты одна.

— Это ты сейчас так говоришь, — пробурчала она.

— Да…

Я малость даже задохнулся от враз обуявших меня чувств.

— Да если хочешь, я прямо сейчас поклянусь!

— Вот так прямо и поклянёшься? — спросила она, остановившись и с прищуром глядя мне в глаза.

— Вот так прямо и поклянусь, — чуть сбавив обороты, согласился я, вновь кляня себя за свой резвый язык.

— Давай.

Она склонила голову набок, продолжая хитро щуриться, мол, что, слабо? А не слабо! Мужик сказал — мужик сделал!

— Ну хорошо…

Я набрал полную грудь воздуха и на одном дыхании выдал:

— Клянусь, что буду любить тебя одну до конца своих дней! Вот!

Ну наконец-то она улыбнулась! Мало того, рукой, свободной от портфеля, взяла меня за меховой отворот куртки, приблизила к себе и легонько чмокнула в губы. Да и ладно, бог с ней, с клятвой, главное, что моя Инга оттаяла. Правда, клятва у нас получилось какая-то односторонняя, мелькнула мысль задним числом, но почему-то мне казалось, что уж если из нас двоих кто-то и изменит, то скорее это буду я, чем Инга.