Страница 45 из 46
И в остатке у него лишь видения. Как клещи вцепляются в тело.
С ней было ярко, мокро, тепло и до сладости больно. С ней было ВСЕ…
Безумие просачивается в его глазницы, когда он вспоминает ее. И от каждого ее слова хотелось заткнуть уши и заорать во всю глотку.
«Квен»
Он вспоминает, как кончик ее палочки прямо у его шеи. Там, куда она поставила метку. Там, где сейчас дыра.
«Еще раз нападешь на своего Аврора — я убью тебя»
Обжигающая фантома боль порезанной шеи. Ее безумие в глазах. Да, Грейнджер. Наказывай меня.
«Какой же ты мудак»
«Кто из нас мудачнее, Грейнджер»
И в ее взгляде нет сожалений.
«Ну и как вообще твоя жизнь, Грейнджер?»
«Только не говори, что ты хочешь поговорить о наших жизнях»
Мокрый кашель глушит скулеж, когда он вспоминает тот день. Мерлин.
«Будь хорошим мальчиком, и, возможно, я возьму тебя с собой»
«Возьми меня с собой» — беззвучно. В уголках глаз копятся слезы. Малфой сильнее сжимает палочку. Больно! Больно!
«Кто вообще может повестись на тебя»
Он бы смеялся сейчас, если бы мог. Воспоминания убивают.
«Ну что, милый, идем?
Она в долбанном бежевом шелке. Смотрит и истязает его теплым взглядом. Кружит вокруг. Блядь! Больно! Больно! Ее острые плечи и мягкая кожа, под его ладонью на ее бедре. Боже. И чтобы добить себя этим:
«Ты потанцуешь со мной, Гермиона?»
Ее объятия в танце. Тело к телу. Чтобы разъебало пополам от ее влажных волос и приятного запаха.
«Ты не просто моя работа, Драко»
Небо светлеет, но внутри у него темно. Дыра размером с Лондон. Зубы стучат и он почти не чувствует тела. Но слышит в памяти слова:
«Поцелуй меня»
Наверное так умирают…
И Драко не выдерживает. Он рвет глотку в истерике. Плачет. Немеет от беспомощности. И наконец убивает себя.
«Я твоя»
Палочка летит вверх. Прямо в небо. Губы не шевелятся. Он их не чувствует. Прикрывает глаза. И собирает все жиреющие в памяти воспоминания. Только о ней. Заклинание озвучено, закрепленное одним лишь словом:
— Гермиона…
Сухим, стылым голосом.
И взгляд вверх. Прямо на огромного голубого дракона - патронуса. Настолько мощного, как и его любовь к ней.
Лети…
Пусть это будет последним напоминанием обо мне…
*
Малфой просыпается от кашля и садится в кровати, сгибаясь пополам. Резко дергает руку к бинтам на шее. Глаза слепит солнце. В ушах звенит.
— Драко! Салазар меня раздери! — голос друга испуганный.
Он трет глаза в попытке привыкнуть к яркому освещению. Фокусируя перед собой Забини. Дергается от острого осознания того, что он дышит.
Жив…
— Гермиона!
Пытается подорваться, но крепкая рука друга останавливает его.
— Она в порядке! — и ожидая следущий вопрос, сразу отвечает. — Нарцисса тоже. Все закончилось. Слышишь?
Его не удовлетворяет этот ответ. Он оглядывается и находит свою палочку на тумбочке рядом. Хватает ее и сразу исполняет желаемое.
Он внутри. Прямо в мозгах Блейза. Ищет то, что самое важное сейчас. Перелистывая видения, как страницы.
Вот они с Забини сидят у его кровати. Гермиона обеспокоенно держит его руку в своей.
— Выйди!
И Драко слушается.
Шея ноет. В горле першит, как от долбаной ангины. Голова кружится.
— Расскажи, — получается сипло.
И Блейз рассказывает. То, что случилось в тот роковой вечер пять дней назад, то, как Пожиратели, которых не мог увидеть в посохе были анимагами и поэтому им удавалось спрятаться в форме животных. То, как Гермиона сражалась с Карателями. Рассказывает, как его нашли с помощью его же патронуса. Восстанавливает пазлы в истории, слишком ярко и красочно.
— Поттер был в бешенстве. Проверял каждого Аврора с сывороткой правды. Но оказалось, что трое, во главе с Толиусом, были единственными.
Блейз даже упоминает, что без участия Драко состоялся суд над ним и Гермионой. Поттеру удалось убедить судей, что она действовала в целях самообороны, но в наказание получила отстранение от работы на целый год, и обязана была пройти психологическую помощь.
Малфоя же защищал сам Кингсли. Сказал, что он был самым главным и важным фигурантом в этом деле. С его помощью удалось выловить всех сбежавших преступников и наказание за два брошенных непростительных сгладили, выписав огромный штраф в две тысячи галеонов. Драко на этом моменте почти улыбнулся. Ему посох обошелся дороже.
Все сложилось удачно, вот только Малфой не понимал, почему Грейнджер не приходит к нему. С этими эмоциями он проводит в больнице еще пару дней. Связки срастались медленно. Бурый не задел артерию, но Малфой потерял много крови.
Она будто намеренно избегала его.
Больно. Больно, мать твою!
Как только он вышел из Мунго, то сразу аппарировал к Нарциссе. Слез было много. Драко терпеливо ждал, пока мать успокоится, крепко обнимая ее. В ее гостиной было множество газет, с кричащими статьями. Начался суд над Пожирателями. Его тошнило от одного вида людей в клетках на колдофотографиях.
Все закончилось.
Нужно думать только об этом.
Теперь Нарциссе можно вернуться домой.
Скрипит. Скрипит сердце от такой тоски.
— Мы можем вернуться домой, мам…
Долгожданные слова так больно ранят душу.
Нарцисса вытирает платком глаза и касается ладонью его щеки. В ней столько любви.
— Возможно позже, — почти тихо. — Я так привыкла быть здесь, что, кажется жила на островах всю жизнь. Здесь я с Люциусом. Он вот здесь, — она кладет руку на свою грудь, где под ребрами сердце.
И от этого у Малфоя першит где-то в переносице. Жжется.
— Ты всегда можешь вернуться в Мэнор, это наш дом. Твой дом…
Но в ответ лишь улыбка.
Он остается у нее до глубокого вечера. Они просто сидят и молчат. Просто наслаждаются моментом и, наконец, начавшейся спокойной жизнью.
Они спасены.
*
Он аппарирует домой и идет к себе в спальню. Злость по нарастающей кидается камнями прямо в сердце, заставляя пропускать удары.
«Почему ты не приходишь?»
На языке не поворачивается слово «струсила». Оно просто не применимо для нее. Она Грейнджер. С львиной кровью в венах и опасностью в глазах. Так почему она, блядь, не приходит!
И Драко предпринимает отчаянный шаг. Как долбанный подросток, в желании укрыться ото всех. Накладывает на дом запрет на аппарацию для всех. Забини вернулся к себе. И больше он гостей не ждал. Гермиона же просто… пропала из его жизни.
Он пытается уснуть. Ворочится на холодных простынях и они издеваются над ним, подбрасывая видения.
Ее голое тело.
Ее: еще. Сильнее. Я твоя.
Господибоже.
С этими воспоминаниями он проводит час, так и не сомкнув глаз, выкуривая сигарету за сигаретой. Глушил себя в дыме. Уничтожал легкие. Легче сдохнуть от рака, чем от ожидания.
— К черту!
Поднимается, решив просто напиться. Забыться до блевоты. И возможно выхаркать из себя вместе с алкоголем долбанное недопонимание. Идет в погреб по битому стеклу когда-то гоблинского виски. У него есть еще. Не страшно.
Драко заходит в гостиную и опять, чуть не разбивает бутылку. Потому что в кресле сидит она…
— Не хотела тебя будить.
После всего произошедшего она смогла выдавить из себя только: «не хотела будить?» Он хочет разозлиться, но, Мерлин! Не может. Не может оторвать взгляда от нее. Она в той же зеленой пижаме, как будто бы и не было всех плохих моментов. Будто они вот вот танцевали в столовой под ее маггловские пластинки. Под ее любимую песню…
— Как ты вошла? — получается резко. — Я сделал запрет на аппарацию.
— А я и не уходила…
И все по новой.
Он отбрасывает виски на диван и несется к ней, сжигая взглядом. Хватает за плечи и тянет на себя.
Целует навылет, громко, как Бомбарда, и больно, как Круцио, целует, забывается в этом огне ее губ. И Гермиона с таким же отчаянием отвечает. Стонет в рот. Мокро. Горячо.
«Я твоя»
«Не отпущу»
Он растворяется в ней.